Телегин с первого взгляда полюбил Дашу, а она воображает, что влюблена в модного поэта Бессонова. Как загипнотизированная — у нее «даже гордости не осталось», — Даша сама приходит к Бессонову — и в ужасе убегает, почувствовав, что он — тот, с кем изменила мужу Катя. Семья Смоковниковых распадается, Катя уезжает в Париж, Николай Иванович — в Крым, а Даша— к отцу в Самару. На волжском пароходе она встречается с Телегиным и понимает, что он любит ее. И уже значительно позднее в жизнь сестер входит офицер Вадим Петрович Рощин, полюбивший Катю и любимый ею.
В предвоенном угаре, в огне империалистической войны и Февральской революции рушатся все устои и ценности старого мира — искусство, мораль, семья, брак, гуманизм, религия, самодержавие, как будто бы гибнет Россия, родина. Единственной силой, способной выстоять в бурях истории, героям представляется любовь. Отношением к любви как к подлинно человеческой ценности и отличаются от всех остальных персонажей первой книги трилогии Даша, Катя, Телегин, Рощин.
В любви, как мы уже знаем, ранний Толстой видел цель жизни и вместе с тем силу, способную возродить человека. Любовь является своего рода «пробным камнем» и для героев зрелого Толстого. При всем различии характеров люди, не способные на большое человеческое чувство, в равной мере оказываются банкротами в жизни, гибнут духовно и физически. Убит возмущенными солдатами Смоковников, двуличный в политике и фальшивый в любви, но лицемерно оберегающий «святость» семьи. Для кумира окололитературных дам и девиц — поэта Бессонова любовь, как и вся жизнь, — мираж; он овладевает женщинами как куклами, не любя и не чувствуя ничего. Мертвого духовно, живущего как в безумном сне поэта душит сумасшедший дезертир. Ничего человеческого нет и в животной страсти хладнокровного убийцы, насильника, бандита, анархиста Жадова.
Совсем иными в этом смысле выглядят сестры, Телегин, Рощин, — собственно говоря, истинно человеческая сущность этих характеров определила для Толстого выбор их з качестве главных героев трилогии. О большой, настоящей, чистой любви мечтают Даша и Катя. Счастье, ликование, восторг, «необыкновенное чувство любви к себе», — «оттого, что Даша любит его», — испытывает Телегин. «Пройдут года, утихнут войны, отшумят революции, и нетленным останется одно только — кроткое, нежное, любимое сердце ваше», — говорит Рощин Кате.
Сама жизнь вскрывает ложность этих иллюзий. Попытки найти личное счастье вне общего терпят крах. Люди честные и искренние, герои Толстого поступают в соответствии со своими убеждениями — и оказываются в разных лагерях.
Наиболее прям путь Телегина — инженера и офицера-окопника, больше других соприкасающегося с простыми людьми и раньше других главных героев осознавшего, «что есть одна только сила: крепкий, расторопный, легкий народ». Размышляя после истерики Рощина и его слов: «Великая Россия перестала существовать… Великая Россия теперь — навоз под пашню», Телегин уверенно говорит: «Великая Россия пропала?.. Уезд от нас останется, — и оттуда пойдет русская земля…»
Но уходит от Телегина Даша, и слишком поздно Иван Ильич понимает, насколько жалкими были его попытки укрыть ее от общественных потрясений в узком мирке семейного счастья. «Стыдно ему было и вспоминать, как он, год тому назад, суетился, устраивая квартирку на Каменноостровском,—приобрел кровать красного дерева…»
Причин ухода Даши, по меньшей мере, две. Одну из них смутно ощущает сама Даша: несоответствие ее характера, ее идеала человеческой жизни тому «семейному счастью», которое начинает строить Телегин. Смерть ребенка только ускорила развязку, но не в ней
разгадка Дашиного ухода. Однако есть еще одна, более скрытая от героев причина — характер Телегина.
В одной из записных книжек Толстого есть краткая запись, раскрывающая самую суть происходящего в отношениях героев: «Телегин был не по росту этому времени. Даша разлюбила. Когда он вырос и возмужал в боях, — она увидела в нем нового человека и через него приняла (со страстью) новое». Такого прямого авторского комментария в тексте «Хождения по мукам» нет, но эта запись дает ключ к отдельным туманным, не вполне ясным штрихам, касающимся Телегина. Вспомним первое впечатление Даши при знакомстве с Иваном Ильичом: «У него было загорелое лицо, бритое и простоватое, и добрые синие глаза, должно быть, умные и твердые, когда нужно». Очень характерна оговорка — «должно быть», подкрепленная словом «простоватое». И чем больше читатель (вместе с Дашей) узнает о Телегине, тем больше углубляется первое впечатление, тем виднее хорошее, что есть в нем, и заметнее качества, которые вызывают сомнение у Даши.
Телегин добр, мягок, заботлив, прост, бесхитростен, честен, прям, искренен, — он именно то, что в обиходе называется «хороший человек», «заботливый муж», «отличный семьянин». Но как-то уж очень недалеко все это от обывательской серости, Телегину не хватает человеческого по большому счету — высокой, требовательной, принципиальной человечности. Далеко не случайно писатель сосредото
После побега из плена и свидания с Дашей Телегин едет в поезде в Петроград и смотрит в окно вагона. «Он чувствовал: в ночной темноте живут, мучаются, умирают миллионы миллионов людей. Но они живы лишь условно, и все, что происходит на земле,—условно, почти кажущееся. Настолько почти кажущееся, что, если бы он, Иван Ильич, сделал еще одно усилие, все бы изменилось, стало иным. И вот среди этого кажущегося существует живая сердцевина: это его, Ивана Ильича, пригнувшаяся к окну фигура. Это — возлюбленное существо. Оно вышло из мира теней и в огненном дожде мчится над темным миром».
Состояние Телегина объясняется душевным подъемом от того, что он сделал Даше предложение, и это «необыкновенное чувство любви к себе» продолжается лишь несколько секунд. Характерно, однако, что и впоследствии подобные мысли возникают у Ивана Ильича, и каждый раз он борется с ними. Похожие мысли приходят, например, к Телегину в госпитале, где он лежит, ослепший, после контузии. «Вместе с возвращением к жизни в нем пробуждалась любовь к себе, глубоко за прятанная, принципиально им осуждаемая… Любовь себе приходила к нему, как здоровье». А думает Теле гин теперь вот что: «Если человек сам себя не любит тогда он никого не может любить, — на что он тогд пригоден? Например, бесстыдники, подлецы — они себ не любят… Спят они плохо, все у них чешется, вся кожа свербит, то злоба к горлу подходит, то страх обожжет… Человек должен себя любить и любить в себе такое, что может любить в нем другой человек… И в особенности— женщина, его женщина…»
Несмотря на внешнее сходство этих размышлений, речь в них идет о совершенно разных вещах. В первом случае — любовь к себе во имя себя, вне других; во втором — любовь к себе во имя людей, для других. Определяется это различие движением психологии, развитием характера героя. Прорывающаяся временами у Телегина (хотя и «принципиально им осуждаемая») «любовь к себе» делает его недостаточно внимательным к другим, даже к любимой женщине. «Он никогда и не пытался до конца понимать Дашу», хотя любит ее и страдает без нее. Не всегда внимателен, чуток он и к товарищам.
Вот перед боем Сапожков признается, что боится пули в голову; «Мыслей своих жалко…» Телегин отвечает:
«— Все мы боимся, Сергей Сергеевич, — думать об этом только не следует…
— А ты когда-нибудь интересовался моими мыслями? Сапожков — анархист, Сапожков спирт хлещет,— вот что ты знаешь…. Тебя я, как стеклянного, вижу до последней извилинки, от тебя живым людям я передам записочку, а ты от меня записочки не передашь… И это очень жаль… Эх, завидую я тебе, Ванька.
— Чего же, собственно, мне завидовать?,
— Ты на ладошке: долг, преданная любовь и самокритика. Честнейший служака и добрейший парень. И жена тебя будет обожать, когда перебесится. И потому еще тебе жизнь легка, что ты старомодный тип…»
«Старомодность» Телегина — его самоуглубленность, от старой, дореволюционной жизни оставшееся невнимание к другим — «простым» — людям. А как раз эти «простые» люди и учат своего интеллигентного командира истинной человечности, подлинной душевной чуткости.
Когда Телегин с отрядом моряков-артиллеристов прибывает на фронт, привязавшаяся душой к ним молодая женщина Анисья Назарова, у которой недавно погибли дети, просит разрешения остаться с бойцами.: Телегин отказывает: «Ступайте на пароход, Анисья, вы мне в отряде не нужны». И тут же совершенно различные по характеру люди — степенный комсомолец Шарыгин и бесшабашный бузотер Латугин от имени моряков просят оставить Анисью при отряде и подсказывают решение— определить ее сестрой милосердия. «Иван Ильич кивнул: «Правильно, я и сам хотел ее оставить». А затем Толстой передает мысли Телегина:
«Иван Ильич шел и усмехался… «Вот, получил урок, шлепнули по носу: эй, командир, невнимателен к людям… Правильно, ничего не скажешь… От Нижнего до Царицына валялся на боку, развесив уши, и не полюбопытствовал: каковы они, эти балагуры… Видишь ты — шагают вразвалку, ветер задирает ленточки на шапочках… Почему анисьино горе, жалкую судьбу ее, они, не сговариваясь, вдруг связали со своей судьбой, да еще в такой час, когда приказано покинуть легкое житье на пароходе и сквозь песчаные ледяные вихри идти черт знает в какую тьму, — драться и умирать?.. Храбрецы, что ли, особенные? Нет, как будто,—самые обыкновенные люди… Да, неважный ты командир, Иван Ильич… Серый человек…»
Нет, конечно, Телегин не «серый человек», не обыватель: в нем начисто отсутствует самодовольство, самоуспокоенность, самолюбование. Иван Ильич беспощаден к себе, во всех случаях обвиняет себя, никогда не перекладывает вину на других. Это — незаметно для него самого — помогает ему совершенствоваться, расти духовно. «Сам не замечая того, он становился одним из самых надежных, рассудительных и мужественных работников в полку. Ему поручали опасные операции, он выполнял их блестяще».