Эти черты проявились уже в одном из ранних произведений Щедрина, в «Губернских очерках», открывших читателям выдающееся дарование их автора. «Губернские очерки» привлекли к себе внимание глубоко правдивой обрисовкой жизни различных слоев общества, быта, характеров. Щедрин выразительно нарисовал здесь тины чиновных правителей, проявлявших «чудеса» изобретательности по части «прижимки», взяточничества, наживы. Образы старого подьячего, Фейера, Порфирия Петровича некоторыми своими существенными сторонами родственны гоголевским образам, отражающим чиновный мир.
Среди героев «Губернских очерков» мы встречаем колоритные фигуры «байбаков» и «лежебоков». Таков, например, Лузгин. Щедрин живо показывает, как поместный уклад жизни порождает лень и паразитизм, взращивает людской чертополох, калечит людей. Талантливые натуры здесь гибнут, не находя себе настоящего дела. Оценивая «Губернские очерки», Чернышевский причислял Щедрина к числу писателей, «идущих по пути, проложенному Гоголем». Великий украинский поэт-демократ Т. Шевченко, прочитав «Губернские очерки», записал в своем дневнике: «Я благоговею перед Салтыковым. О, Гоголь, наш бессмертный Гоголь! Какою радостию возрадовалася бы благородная душа твоя, увидя вокруг себя таких гениальных учеников своих. Други мои, искренние мои! Пишите, подайте голос за эту бедную, грязную опаскуженную чернь! За этого поруганного бессловесного смерда!»
Живые, преемственные связи между Гоголем и Щедриным не ограничиваются «Губернскими очерками». Они носят значительно более широкий характер. В ряде своих произведений Щедрин обращается к изображению привилегированной бюрократии, к раскрытию ее антинародной сущности. Писатель создал блестящие сатирические образы помпадуров, господ ташкентцев, разного рода «цивилизаторов», знакомясь с которыми нельзя не вспомнить о героях «Ревизора» и «Мертвых душ». Черты близости между Щедриным и Гоголем мы видим и в сатирическом изображении патриархальной отсталости, обывательщины, и в развенчании хищничества, эгоизма, корыстолюбия.
В этом плане особый интерес представляют «Господа Головлевы» и «Пошехонская старина». В «Господах Головлевых» Щедрин создал художественные обобщения исключительной силы, среди которых мировое значение имеет образ Иудушки Головлева. Исследователи неоднократно отмечали в этом герое черты, родственные образу Плюшкина. Стяжательство, страсть к накопительству выразительно выступают как в том, так и в другом герое.
Тема распада семейных связей, человеческих отношений, ярко очерченная Гоголем в образе Плюшкина, с большой глубиной раскрыта в «Господах Головлевых». Мать Головлева — Арина Петровна всю жизнь «что-то устраивала, над чем-то убивалась, а оказывается, что убивалась над призраками. Всю жизнь слово «семья» не сходило у нее с языка; во имя семьи она одних казнила, других награждала; во имя семьи она подвергала себя лишениям, истязала себя, уродовала всю свою жизнь — и вдруг выходит, что семьи-то у нее и нет». Это разрушение семьи, осквернение чувств любви и дружбы составляет одну из характерных сторон жизненной истории Иудушки Головлева.
Достаточно отчетливо соприкосновение с ведущими началами творчества Гоголя выступает и в «Пошехонской старине». Обращаясь в 80-х годах к изображению крепостнической эпохи, Щедрин писал: «...хотя старая злоба дня и исчезла, но некоторые признаки убеждают, что, издыхая, она отравила своим ядом новую злобу дня, что, несмотря на изменившиеся формы общественных отношений, сущность их остается нетронутою. Конечно, свидетели и современники старых порядков могут, до известной степени, и в одном упразднении форм усматривать существенный прогресс, но молодые поколения, видя, что исконные жизненные основы стоят по-прежнему незыблемо, нелегко примиряются с одним изменением форм и обнаруживают нетерпение, которое получает тем более мучительный характер, что в него уже в значительной мере входит элемент сознательности».
Одной из важнейших тем «Пошехонской старины» явилось отражение социального паразитизма, выступающего в тесном слиянии с безудержным хищничеством. Изображая прошлое, писатель раскрывал и истоки рабской покорности, пассивности, воспитывавшейся социальным строем, и ту необъятную
Своеобразным моментом творческой практики Щедрина явилось непосредственное обращение к гоголевским героям; некоторых из них он сделал действующими лицами своих произведений. В «Письмах к тетеньке» писатель переносит отдельных гоголевских героев в пореформенную обстановку, продолжая тем самым их биографию. Щедрин рассказывает здесь о Сквозник-Дмухановском, который и после реформы продолжает подвизаться на поприще государственного управления. Градоправитель сохранил свои выработанные долгой практикой приемы и способы обращения с населением, но он уже заметно отстает от новых «веяний», у него появился сильный конкурент — Дракин, который, переняв методы Сквозник-Дмухановского, действует еще более решительно.
В «Письмах к тетеньке» Щедрин рассказывает и о Собакевиче, который также остался верным своей «натуре».
После смерти жены Феодулии Ивановны он «воспользовался ее имением и женился на Коробочке, с тем, чтобы и ее имением воспользоваться».
Щедрин дает продолжение и биографии Ноздрева. Это уже не тот буян, каким он был в молодости, а «солидный, хотя и прогоревший консерватор». Обстоятельства «удач- ' но» сложились для него. «Ему посчастливилось сделать какой-то удивительно удачный донос, который сначала обратил на себя внимание охранительной русской прессы, ] а потом дальше, да выше». Ноздрева произвели в председатели земской управы. Он стал видным общественным «деятелем».
Уверенно шествуя по жизненной стезе, Ноздрев предпринимает издание газеты, в которой он рьяно проповедует «благонамеренные» идеи, громит либералов и «ниспровергателей». Щедрин рассказывает о том, как Ноздрев в пореформенных условиях превращается в «крупную» фигуру, как он «направляет» общественное мнение.
Щедрин высоко оценивал значение Гоголя дли русской литературы. Говоря о становлении реализма, он указывал па то, что «Гоголь положительно должен быть признан родоначальником этого нового, реального направления русской литературы: к нему, волею-неволею, примыкают все позднейшие писатели, какой бы оттенок ни представляли собой их произведения»1. Наряду с этим Щедрин подчеркивал, что развитие общественной жизни выдвигает такие новые проблемы, которые не могли возникнуть в эпоху Гоголя. «Последнее время, — писал Щедрин в 1868 году, — создало великое множество типов совершенно новых, существования которых гоголевская сатира и не подозревала»2. Эти многие новые типы и получили свое замечательное изображение в произведениях Щедрина, отразившего самые различные явления социальной действительности. Развивая традиции Гоголя, Щедрин обнажал сущность явлений, которая нередко скрывается за внешней, обманчивой их видимостью. «Очень часто, — писал Щедрин в «Господах ташкентцах», — мы проходим, слышим, смотрим, и нимало не вдумываемся в то, мимо чего проходим, что слышим, на что смотрим.
Обнажим их от покровов обыденности, дадим место сомнениям, поставим в упор вопрос: кто вы такие? откуда? — и мы можем заранее сказать себе, что наше сердце замрет от ужаса при виде праха, который поднимется от одного сознательного прикосновения к ним...». Освещение той действительности, которая «любит прятаться за обыденным фактом и доступна лишь очень и очень пристальному наблюдению», Щедрин считал необходимым элементом реалистического творчества. «Без этого разоблачения невозможно воспроизведение всего человека, невозможен правдивый суд над ним».
Но обнажение истинной сущности общественных явлений и правдивый суд над ними Щедрин осуществляет с позиций революционного демократа, последовательно боровшегося против всей системы социальных отношений, политических учреждений буржуазиого общества. Отсюда проистекало и то расширение сферы сатиры, которое мы видим в творчестве Щедрина, и те новые принципы сатирического отражения действительности, которые он воплощал в своих произведениях. «Меня занимает,— писал он, не домашнее устройство Сидорычей, об этом и без меня довольно писали, по их поведение и дела их, как расы, существующей политически». Сатира Щедрина, находясь в преемственной связи с сатирой Гоголя, ознаменовала собой новый крупный этап в развитии критического реализма.