Речь пойдет великом русском писателе Николае Васильевиче Гоголе, очень странном человеке и чрезвычайно трудном художнике слова. О его героях и об их приключениях, всегда замысловатых, запутанных, а то и просто невероятных. От власти Гоголя не уйдешь; герои его вторглись в народный обиход, их невозможно не знать; и даже не прочитав еще «Мертвых душ», услышишь что-то о похожем на медведя неуклюжем и хмуром помещике Собакевиче, о скупердяе Плюшкине и о ловком Павле Ивановиче Чичикове, который сновал от усадьбы к усадьбе, лихо торгуясь из-за… имен, только из-за имен крепостных крестьян: крестьяне умерли, в списках остались их имена, помещики платили за усопших налоги, а Чичиков, оформляя покупку, от повинностей их избавлял. Чичиков, Собакевич, Плюшкин давно живут-поживают и вне книги Гоголя, и уже в одном этом - власть над нами писателя. О ловких и жутковатых проделках, о каком-то нравственном кувыркании людей, падающих в моральную бездну, и об отвергаемых ими возможностях выбраться из замусоренных тупиков повествует его неумолчный голос.
Но чей же этот голос? Кем был Гоголь по той общественной роли, которую он играл в современной ему России?
Последуем примеру Л. Н. Толстого, зададимся вопросом, с которым, по его словам, к чтению он приступал всегда. Жест бывает красноречив несказанно; и есть у нас даже жесты-любимцы, характеризующие нас и выдающие, может быть, какие-то наши секреты. Угадать, понять человека - прежде всего подсмотреть жест, который его характеризует. И это - работа, совершаемая нами непрерывно и далеко не всегда успешно: жест открывает нам человека и маскирует его.
Многие жесты гаснут, так и не разгоревшись в слова, в идеи. Но приходит вдруг какое-то вдохновение, и человек обретает сознание того, что жест, найденный и хранимый им, значителен, актуален. Не тогда ли в человеке пробуждается художник, писатель? Жест требует продолжения - в слове, в мысли и в образе. Слова, мысли, образы идут вслед за жестом. Жест растворяется в них, забывается. Но жест был и есть. Он живет, скрывшись в слове; он бессмертен, и быстротекущее время то продолжает прятать, таить его, то, напротив, приоткрывает его, делая видимым, очевидным в его простоте.
История обрушилась на Гоголя громадой свершений, осуществлявшихся, впрочем, в тишине, в однообразии будней 30-40-х годов прошедшего века. Россия менялась; но менялась она, с точки зрения чистого сердцем провинциала, юноши-украинца, прибывшего в Петербург с туманными планами служения ей, как-то странно. Россия индустриализовалась; и связанная с новыми устремлениями деловитость, утилитарность начинала налагать на ее духовную жизнь свою печать - суровую, скучную. Служение то и дело заменялось изнурительной службой, вдохновение - лишь внешне походившей на него нервной взвинченностью, дружба - чисто деловыми союзами.
Если взглянуть на тогдашнюю жизнь Петербурга глазами юноши Гоголя, увидишь рознь, разобщенность и одиночество. На эти чудовища и ополчается русская литература от Пушкина, Гоголя, Лермонтова до Блока и Маяковского. И у каждого из них формировались свои идеи, образы, ритмы и жесты.
Жест, которым движется творчество Гоголя; жест, переходящий от писателя к его неспокойным героям, виден явственно, он очевиден. Это - жест протягивания руки, жест даяния, дарования; жест напутствия и готовности оказать помощь; жест объединения, соединения.
Этого жеста ждут - лихорадочно, с надеждой ждут друг от друга гоголевские герои. Беда, ежели вместо него - пустота; но еще страшнее встретить противоположный жест - жест отталкивания, отторжения. «…И толкнул названного брата в провал» Петро, предатель, завистник из повести «Страшная месть». И когда низринутый в пропасть казак Иван все-таки стал выбираться, он «поднял глаза и увидел, что Петро наставил пику, чтобы столкнуть его назад». Столкнуть в пропасть. В гибель, в забвение, в совершенное исчезновение, потому что и маленький сын погибающего Ивана был обречен погибнуть в провале. «А человек без честного рода и потомства, что хлебное семя, кинутое в землю и пропавшее даром в земле. Всходу нет - никто не узнает, что кинуто было семя».
Протянуть руку - значит братски помочь. Оттолкнуть - грех, потому что, в конце-то
Петр оттолкнул Ивана. Но он, Петр, в своей низости все-таки патетичен, громаден; и художественное место его - в грозной, изложенной ритмической прозой балладе о двух названных братьях, о леденящем душу предательстве и о последовавшем за ним посмертном возмездии: в повести Гоголя «Страшная месть» несомненно присутствие романтической баллады, которую Гоголь знал и любил. Он преклонялся перед поэтом Жуковским, лучшим из создателей русской баллады; и часто баллады преображались у Гоголя в грозную прозу. А рядом - притча о двух миргородских помещиках, Иване Ивановиче да Иване Никифоровиче, об их ссоре и о том, что из ссоры их вышло. И она, эта притча, построена на обыгрывании, на развитии Гоголем жеста, ставшего в его творчестве изначальным, - жеста протягивания руки.
«…Старуха обыкновенно протягивала руку»,- говорится о нищенке, прилепившейся у церкви, на паперти. А Иван Иванович, человек благообразный и набожный, пристойно одетый и сытый, стоит над ней, и томит его любопытство и «природная доброта». Все-то он у старухи повыспросил: и как она оказалась здесь, и откуда она, и очень ли ей хочется есть. Все-то выслушал: и то, как она голодна; и то, как собственные дети выгнали ее с хутора. И все рассказавши, старуха руку протягивала. А вместо ожидаемой помощи - пустота. «Чего ж ты стоишь?- вопрошал любопытствующий,- ведь я тебя не бью!» И шел Иван Иванович дальше, «обратившись с такими вопросами к другому, к третьему». Линия паперти возле церкви, цепь протянутых за помощью рук. Они умоляют, увещевают. Они, эти руки, кажется, стонут от голода и унижения. А им в ответ - пустота; и Иван Иванович стоит перед ними, будто безрукий. Впрочем, не всегда прячет он свои руки.
* «Смею ли просить об одолжении?»- сказал Иван Иванович, придя к соседу, Ивану Никифоровичу и поднося ему табакерку (рука протянута, даяние должно совершиться). «Ничего, одолжайтесь! я понюхаю своего!»- отвечает Иван Никифорович; даяние отвергнуто, и рука дающего повисает.
Протянутая в пустоту рука нищенки - что-то вроде пролога. Затем - рука с табакеркой, встречающая пустоту: не приняли дара. А далее - ссора и попытки примирить двух врагов. Об их примирении радеет весь город. Их зазвали на дружеский обед и «начали подталкивать их сзади, чтобы спихнуть их вместе и не выпускать до тех пор, пока не подадут рук». Враги упрямились, но один чиновник «отпихнул» Ивана Ивановича в сторону Ивана Никифоровича, а другой «уперся всею силой и пихнул Ивана Ни-кифоровича» в сторону Ивана Ивановича. Их обступили «и не выпускали до тех пор, пока они не решились подать друг другу руки». Жест протягивания руки открывается в присущей ему существенности, священности: это жест мира, дружбы. Для того чтобы он совершился, усердствует весь городок Миргород. Чем ближе цель миргородцев, тем усерднее они действуют. Слов мало - руками: «пихнул», «отпихнул… в другую сторону. В Миргороде это обыкновенный способ примирения. Он несколько похож на игру в мячик». И жест примирения наконец был содеян, хотя произнесенное бранное слово тут же перечеркнуло его.
Руки и жесты, которые ими сделаны или, напротив, вопреки ожиданью не сделаны,- важнейший повествовательный мотив повести о ссоре двух миргородцев. «Чтоб мне руки и ноги отсохли!..»- так в Миргороде божатся; и утрата рук предстает чем-то приближающим смерть: «Чтоб я околел тут перед вами!» Между тем, в Миргороде много каких-то безруких существ, Действующих, впрочем, очень заметно, бурно.
Жалобу, прошение Ивана Никифоровича стянула… свинья, которая принадлежала Ивану Ивановичу. «Схвативши бумагу, бурая хавронья убежала так скоро, что ни один из приказных чиновников не мог догнать ее, несмотря на кидаемые линейки и чернильницы». К Ивану Ивановичу отправляется Петр Федорович, городничий. Он «шел чрезвычайно скоро и размахивал руками, что случалось с ним, по обыкновению, редко». Городничий увещевает покарать воровку-свинью. Он упрашивает, грозит. «Что ж вы стращаете меня?» - вопрошает Иван Иванович. - «Верно, хотите послать за нею безрукого солдата? Я прикажу дворовой бабе его кочергой выпроводить. Ему последнюю руку переломят».