Так же, как в 1789 и 1830 годах, революционные ее бытия 1&48 года во Франции оказали большое влияние на политическое развитие Германии. Примечательно, что одной из первых немецких земель, на которую распространилась французская Февральская революция 1848 года, был Гессен, отчий край братьев Гримм, а одним из первых городов, где дело дошло до вооруженного восстания, — их родной город Ханау, между тем как в Пруссии все еще надеялись, что Фридрих Вильгельм IV не останется глух к отвечающим духу времени требованиям буржуазно-демократических преобразований.
Однако прусский король еще в конце февраля и в начале марта 1848 года повел тайные переговоры с австрийским канцлером Меттернихом и русским царем Николаем I. Обсуждалась возможность русской военной интервенции, чтобы в случае необходимости подавить с ее помощью революционные движения в государствах Германского Союза. Но эта цель не была достигнута — в Пруссии тоже не удавалось подавить беспорядки и массовые демонстрации. На народных собраниях в берлинском Тиргартене ораторы требовали не только свободы слова и свободы печати, немедленной амнистии всех политических заключенных и преследуемых, права свободно собираться и объединяться, но и всеобщего политического равноправия, всегерманского народного представительства и скорейшего созыва объединенного ландтага. Вслед за тем, 13 марта, был созван ландтаг, но сословные собрания провинций должны были состояться только 27 апреля. Эти попытки оттянуть время и известие, что Меттерних в Вене свергнут, привели к тому, что 14 и 15 марта на улицах Берлина были воздвигнуты баррикады. А позднее, 18 марта, произошли известные события на Дворцовой площади, 183 человека были убиты в ходе уличных и баррикадных боев, окончившихся выводом из города 14 000 солдат и полицейских. Потерпевший поражение ко-
роль вынужден был согласиться на раздачу оружия народу и с непокрытой головой отдать последний долг погибшим в баррикадных боях.
Главным требованием революционеров во всех частях Германии был созыв Национального собрания, в котором депутаты народа должны были обсудить конституцию Германии в целом и вопрос о ее вожделенном единстве, стоявший уже не один десяток лет. Благодаря успехам, каких вначале достигло революционное движение, в мае 1848 года во Франкфурте-на-Майне смогло собраться первое германское Национальное собрание. В нем участвовало 56& человек, в их числе депутат от 29-го рейнско-прусского избирательного округа Якоб Гримм. Правда, сначала в этом округе выдвинули Эрнста Морица Арндта, который одновременно был избран в Золингене. Но так как 29-й округ желал иметь депутата столь же прославленного и с такими же несомненными национальными убеждениями, как Арндт, то остановились на Якобе Гримме, возможно, благодаря замечанию в «Кёльнской газете» от 18 мая, что «звезда первой величины», а именно Якоб Гримм еще не избран.
На сообщение о своем избрании Якоб Гримм ответил в письме от 21 мая к своим избирателям, опубликованном во многих газетах, что он с радостью принимает оказанную ему честь, и одновременно разъяснил свою позицию в современной политической борьбе. «По тому, что раньше вы в Бонне выбрали Арндта, я понял, каковы ваши убеждения, а в моих вы сомневаться не станете, если я прибавлю, что по всем основным пунктам мыслю так же, как Арндт. Я стою за свободное единое отечество под властью могущественного короля и против всяких республиканских затей. Дальнейшее мне внушит мое сердце и время. Если вы можете на определенные случаи дать мне инструкции, то я жду сообщений во Франкфурте, куда отбуд
Поэтому Якоб Гримм навряд ли был удивлен, встретив в церкви святого Павла большинство инициаторов I съезда германистов, состоявшегося полтора года назад во франкфуртской Старой ратуше. Из тех., кто подписал тогда призыв принять участие во встрече германистов, здесь не было только Вильгельма Гримма и берлинского специалиста по классической филологии и германиста Карла Лахмана.
Лидером правого центра, не бывшего ни подчеркнуто консервативным, ни либеральным, был избран Дальман, а к числу депутатов, наряду с Людвигом Уландом, принадлежал также Георг Готфрид Гервинус, со времен «гёттинген-ской семеркл> сдружившийся: с братьями Гримм.
Якоб Гримм прибыл во Франкфурт через пять дней после открытия Национального собрания, состоявшегося 18 мая, и сел посередине зала рядом с Уландом, недалеко от ораторской трибуны. От партийных группировок он держался в стороне, в заседаниях фракций не участвовал. Для его независимой позиции характерны его четыре выступления в ходе общей дискуссии в Национальном собрании. Он чувствовал свою глубокую связь со всем народом, а потому при обсуждении новой конституции выступил против всяких привилегий дворянства. Еще 2 апреля 1820 года он писал своему другу Ахиму фон Арниму: в Поведение дворян даже там, где они действительно проявляют благородство, еще присущее их сословию, все-таки временами оскорбляет бюргеров, которые ежедневно имеют с ними дело… Мне приятней бывает — постарайся верно понять это мое сравнение — есть у бюргера черный хлеб, чем у дворянина белый».
В Национальном собрании во Франкфурте он потребовал, чтобы «кончились все правовые различия между дворянами, бюргерами и крестьянами и не происходило никакого возведения ни в дворянство, ни в высшее дворянство из низшего». Его требование было отвергнуто большинством в двадцать голосов.
Следующее выставленное им требование об отмене орденов провалилось при таком же голосовании. «Что касается орденов, — пишет он 2 августа 1848 года своему брату Вильгельму, — то четыре недели тому назад, когда я внес это предложение, мне отчетливо представилось, насколько все это установление неумно и чуждо немцам и что это, видимо, просто подражание французам при Людовике XIV. Но у целой Франции всего один орден, а в Германии, кажется, их развелось чуть ли не двадцать, со множеством оттенков по классам. Это показалось мне несовместимым с достоинством нашего народа».
В той же мере, как единство всех немцев, Якоба Грамма занимали равенство и свобода его сограждан. В своей речи на тему об основных правах граждан, произнесенной в Национальном собрании, он заявил: к его радости, в составленном комиссией проекте «наших основных прав отсутствует подражание французской формуле свобода, равенство и братство”. Все люди, это он уже и раньше подчеркивал, по его мнению, равны. Братство — это «религиозное и нравственное понятие, которое содержится уже в Священном писании. Однако понятие Свободы настолько священно и важно, что мне кажется совершенно необходимым поставить его во главе наших основных прав. Так что я предлагаю, чтобы статья I проекта поставлена была второй, а вместо нее в качестве первой была бы включена статья следующего содержания: «Все немцы свободны, и немецкая земля не терпит рабства. Несвободных чужеземцев, на ней пребывающих, она делает свободными».