Писатель широкого творческого диапазона и огромного общественного темперамента, страстный гуманист и поборник справедливости, Гюго разоблачал бесчеловечные законы буржуазного государства, клеймил монархическую и клерикальную реакцию. «Трибун и поэт, он гремел над миром подобно урагану, возбуждая к жизни все, что есть прекрасного в душе человека»,— писал о Гюго М. Горький.
Художественное своеобразие Гюго-романтика связано самым непосредственным образом с его отвлеченно этическими представлениями и утопическими социальными идеалами. Понимая исторический прогресс как извечную борьбу доброго и злого начал в мире, писатель верил во всемогущество совести и полагал, что одной силы убеждения будет достаточно, чтобы призвать власть имущих к милосердию. Каждый персонаж, при всей его необычности, предстает как олицетворение одного из двух борющихся начал. Отсюда пристрастие Гюго к ярким тонам и резким, контрастным противопоставлениям. При этом физическое безобразие часто оказывается только оболочкой, таящей удивительную душевную щедрость и совершенную нравственность (Квазимодо, Гуинплен), и, наоборот, внешнее благообразие и красота нередко прикрывают холодный эгоизм, низменные животные инстинкты (Феб, Джозиана и др.).
Гюго выдвигает в центр повествования борющуюся титаническую личность. Нормандский рыбак Жильят вступает в единоборство с океаном, утверждая своим героизмом непреоборимую силу разума и созидательного труда («Труженики моря»); Гуинплен, сын опального лорда, выросший среди обездоленных людей и изведавший всю глубину человеческих страданий, предъявляет в парламентской речи грозные обвинения английской знати («Человек, который смеется»); Жан Вальжан, посвятивший себя после девятнадцатилетней каторги служению добру и справедливости, бросает вызов буржуазному закону («Отверженные»).
Отстаивая свои философско-этические принципы, Гюго рисовал широкие исторические и социальные полотна и с огромной силой негодования обличал в каждом произведении общественное зло и его подлинных носителей — бездушных аристократов, церковников-изуверов, своекорыстных богачей, жестоких блюстителей «порядка». Во всех случаях писатель решительно противопоставляет человека из народной среды враждебному эксплуататорскому обществу. У сменяющихся поколений подростков пользуются неизменным успехом исторические романы Гюго, дающие живое представление о средневековом Париже, Англии конца XVII—начала XVIII века и Франции эпохи Великой революции. Знакомство с Гюго начинается уже с младшего возраста. Выходят отдельными книжками «Гаврош» и «Козетта» — отрывки из «Отверженных», превращенные в законченные короткие повести.
Социальную тему романа «Отверженные» определяют, по словам автора, «три основные проблемы нашего века — принижение мужчины вследствие принадлежности его к классу пролетариата, падение женщины вследствие голода, увядание ребенка вследствие мрака невежества». Первую из этих проблем иллюстрирует трагическая судьба Жана Вальжана, вторую — история бедной работницы и третью — жалкая участь сироты Козетты и бесприютного мальчугана Гавроша. Положение ребенка в семье и обществе, эксплуатация детского труда, безнадзорность и бродяжничество подростков — социальный вопрос, занимающий большое место не только в стихах и романах, но и в публицистике великого романтика. Он справедливо считал, что «по размеру покровительства, которым окружены два слабых существа — женщина и ребенок, можно измерить степень цивилизации вообще». «Каждый человек,— писал Гюго,— рождается добрым, чистым, справе
Рассказ о Козетте переносит читателей во французскую провинцию, в мрачную харчевню Тенардье, где словно «муха в услужении у пауков» бьется измученная девочка. Поскольку история Жана Вальжана остается за рамками повествования — он даже не назван по имени,— чудесное спасение ребенка таинственным незнакомцем напоминает волшебную сказку, а сама Козетта походит на Золушку. Резкий переход от мрака к свету, из бездны отчаяния, в которую была ввергнута Козетта, к неожиданному счастью как нельзя лучше характеризует поэтику Гюго и в то же время усиливает сказочный колорит повести, отсутствующий в контексте романа, но в данном случае вполне уместный. Добрый старик, освобождающий маленькую служанку от власти жадного трактирщика и его злой жены, не только восстанавливает попранную справедливость, но и становится как бы ее олицетворением. Обличительный пафос «Отверженных» чувствуется и в этом небольшом отрывке.
Совершенно иным колоритом проникнута повесть «Гаврош», скомпонованная из последующих эпизодов романа. Здесь нет никакой сказочности, каждая деталь дышит суровой жизненной правдой. Гаврош — один из самых впечатляющих детских образов в мировой литературе — изображен как типичный парижский гамен (бездомный ребенок). «Он постоянно был в движении: бродил, распевая песенки, по улицам, рылся в сточных канавах, воровал понемножку, но легко и весело, как воруют кошки или воробушки, смеялся, когда его называли шалопаем, и сердился, когда его обзывали бродягой. У него не было ни крова, ни хлеба, некому было пригреть и приласкать его, но он не тужил».
Прослеживая историю Гавроша, Гюго выступает не только как большой художник, но и как социолог, возлагающий ответственность на общество за то, что оно обрекает детей бедняков на бродяжничество и голод. И финал повести логически вполне обоснован. Неунывающий гамен, с детства научившийся ненавидеть сытых и самодовольных буржуа, оказывается среди участников баррикадных боев во время парижского восстания 1832 года. Сцена героической гибели Гавроша, с задорной песенкой собирающего патроны под пулями гвардейцев, исполнена настоящей революционной патетики.
Образы Козетты и Гавроша зажили своей самостоятельной жизнью независимо от романа «Отверженные», отрывки из которого использовались для детского чтения и в дореволюционной России, между тем как его полный текст упорно запрещался цензурой. (Роман выходил на русском языке с купюрами.) Кроме истории Козетты (рассказ о ней печатался под названием «Сирота в неволе»), известна была еще книжка «Праведный старец» — о встрече каторжника Жана Вальжана с епископом Мериэлем. Трогательная история обращения закоренелого преступника на путь христианского милосердия, к тому же еще соответствующим образом препарированная, превращалась в воскресную проповедь.
Что касается истории Гавроша, то она была извлечена из романа в виде связной повести и получила широкое распространение на многих языках народов, Из имеющихся обработок лучшая — Н. Касаткиной [в дополненном варианте]. Все романы Гюго, не исключая «Отверженных», выпущены в сокращенных переводах для детей среднего и старшего возраста. Следует еще упомянуть сборник избранных стихотворений и публицистики Виктора Гюго, изданный под редакцией А. А. Смирнова.