Смерть и бессмертие в поэзии Г. Державина

Тема смерти неотступно сопровождает поэзию Державина с его первых известных нам одических творений.

В старости, на покое, живописуя званские красоты и застольные “натюрморты”, увенчанные голубым щучьим пером, поэт словно бы опять видит: “Где стол был яств, там гроб стоит” — и горько пророчествует: “Разрушится сей дом, засохнет бор и сад...”

В самые разные годы, в самых разных стихотворениях у поэта, умеющего так ярко воспевать радость жизни, то почти резонерски, то лирически-страстно, прорывается извечное “помни о смерти”.

“На свете жить нам время срочно...” — замечает он “первому соседу”. Радуясь выздоровлению мецената И. И. Шувалова, рисует Харона:

На брег из лодки вылезает

Старик угрюмый и седой.

И, озираясь, подпирает

Себя ужасною косой.

Вздыхает над гробом графини Румянцевой: С убогим грузом иль богатым, Всяк должен к вечности пристать.

Рядом с алмазной горой водопада Кивач поэт вновь возвращается к мучающей его мысли:

Не зрим ли всякой день гробов,

Седин дряхлеющей вселенной?

Не слышим ли в бою часов

Глас смерти, двери скрып подземной?

Так, один из самых жизнелюбивых и бодрых русских поэтов оказывается завороженным видением смерти.

Державин был отважным человеком. Перед пугачевской разбойной вольницей, перед бушующим, захлестывающим утлую лодку Белым морем, перед вельможным и царевым гневом он не робел, не падал духом.

А каково не теряться перед начальством? Известно, что в коридорах власти подобострастно сгибались даже те, кто не кланялся и пулям на поле боя.

Державинская отвага, проявлявшаяся в стихах, в которых поэт вдохновенно переживал собственную жизнь (в какую бы форму она ни отливалась), присутствовала и в непрестанном напоминании о дежурстве смерти рядом с живущими. Умение полнокровно, распахнуто жить и чувствовать, страстно переживать эту единственную жизнь в слове, может быть, и не давало ему отвести взгляд от смерти.