Чего же хорошего?
Полный развал!
Шумит,
как Есенин в участке.
В. Маяковский
В свое время у каждого художника — и у художника слова — была своя репутация. Пушкин — повеса, Эдгар По — пьяница, Бродский — тунеядец. Не избежал подобной участи и Есенин. Слава “хулигана и скандалиста” прочно закрепилась за ним — причем закрепилась в письменной форме: тому свидетельством и приведенные выше строчки, и стихи самого Есенина. А, как известно, что написано пером... Так и остался жить в литературе этот образ. И для многих Есенин поэтом “Москвы кабацкой”, “московским озорным гулякой” был и будет всегда. Попытаемся же проанализировать этот образ, проследить истоки его зарождения, его развитие, его конец.
В русском литературоведении существует давняя традиция личные трагедии героев и их авторов считать отражением более широких социальных конфликтов: Онегин застрелил своего друга, потому что был “лишним” человеком в своем обществе, а Джек Лондон покончил жизнь самоубийством, сломленный враждебной художнику капиталистической действительностью. Такой подход в целом не плох и продуктивен, и при раскрытии причин есенинского ухода в “хулиганы” представляется вполне логичным.
Первое “хулиганское” стихотворение поэта, которое, кстати, так и называется — “Хулиган”, — относится к послереволюционному периоду и датируется 1919 годом. До этого были восторженные, полные ожидания “чудесной гостьи” — революции — стихи. В них поэт воспевал грядущие перемены в жизни страны и райский край Инонию, в котором все по-иному, лучше, чище, добрее. Край этот удивительным образом похож на родную деревню автора, преображенную и идеализированную. Но мечтам поэта не суждено было сбыться.
Грянула война, а за ней — индустриализация всей страны, и от “мужицкого рая” пришлось отказаться. У Есенина не остается “любви ни к городу, ни к деревне”. А отсюда недалеко и до кабака:
Оттого-то вросла ту жиль
В переборы тальянки звонкой.
И соломой пропахший мужик
Захлебнулся лихой самогонкой.
Отныне герой поэзии Есенина — “московский озорной гуляка”. Он нарочно идет нечесаный, вызывая брань и осуждение со стороны прохожих, ночами читает стихи проституткам и пьет спирт, похабничает и скандалит. Его судьба — “умереть в кабацкой пьяной драке” на изогнутых московских улицах. В есенинских стихах мы видим Москву “кабацкую”, разгульную, пьяную. Этот город его захватил, одурманил. С болью думает герой о своей прежней жизни:
Вспомнил я деревенское детство,
Вспомнил я деревенскую синь.
И всего трепетней и пронзительней его воспоминания именно тогда, когда вслед ему доносится чужая брань — оттого, быть может, он и любит свою скандальную славу. Ведь в глубине души он все такой же деревенский парень с васильковыми глазами и ранимым сердцем. Его душа в крови от ударов ближних, как когда-то в детстве было в крови лицо. Он “нежно болен вспоминаньем детства” и сожалением о былой свежести и “половодье чувств”. Эта память о прежней жизни в родном краю проявляется в характере образов его поэтических размышлений. Герой — такой же хулиган, как и дождь, как ветер; разгульная тоска точит его глаза, словно синие листья червь. Деревня становится для него олицетворением прошлой, лучшей жизни и прибежищем, которым поэт не спешит воспользоваться, потому что
Я люблю этот город вязевый,
Пусть обрюзг он и пусть одрях...
И от прежней жизни у него осталась одна радость — дружба с “братьями нашими меньшими”. “Средь людей я дружбы не имею”, — говорит о себе герой. Люди не способны ответить на его чувство, это чужой и хохочущий сбро
Храню я к людям на безлюдье
Неразделенную любовь.
А Маяковский, не увидев вокруг себя людей, рвется целовать “умную морду трамвая”. Одинокий герой Есенина же “пришел целовать коров”. Он никогда не скажет про людей — “озверевшие”, потому что это будет оскорблением для животных.
Резкое осуждение за свой цинизм и грубость обычно вызывают два стихотворения “Сыпь, тальянка...” и “Пой же, пой, на проклятой гитаре...” Позднее сам автор говорил, что не может от них отказаться, так как внутренне пережил все описанное в них. “Горькая отрава” стала частью жизни героя. В кабаке за рюмкой водки он цинично рассуждает о жизни, о России, о женщинах. Высокое чувство любви для него не существует, есть только горькая “правда земли”, основной человеческий инстинкт. Само существование человека на этой земле — неудачи, спирт и сифилис:
И я сам, опустясь головою,
Заливаю глаза вином,
Чтоб не видеть в лицо роковое,
Чтоб подумать на миг об ином.
Поэт с болью осознает глубину своего падения. Чувство отвращения вызывает у него “пропащая гульба”. За подчеркнутой грубостью и цинизмом скрывается (а ее нужно скрывать, ибо нет ничего больнее, чем когда в душу — грязными руками) сердце, открытое для любви и добра. Так когда-то писал о себе Маяковский: “Я люблю смотреть, как умирают дети”, пряча свое “сплошное сердце”, что стучит повсеместно. Герой Есенина чувствует
Что-то всеми навек утрачено.
Май мой синий! Июнь голубой!
Жизнь кажется ему загубленной. Он ощущает свою небывалую усталость и вновь возвращается мыслями к отчему дому, его благотворному свету. Но поэт понимает, что ему нет возврата в прошлое, что угасла “та нежная дрема”. Герой, однако, чувствует, как оставляет его желание мучить себя. Он ни о чем не жалеет:
Пусть не сладились, пусть не сбылись
Эти помыслы розовых дней.
Если черти в душе гнездились —
Значит, ангелы жили в ней.
Последний цикл “хулиганских” стихов — “Любовь хулигана”. В прошлом разгульная жизнь — любовь явилась как спасение. Ради любимой герой готов бросить омут кабаков. Он поет ей об уходящем хулиганстве. Пусть им досталась только осенняя усталость чувств, не стоит жалеть о том, что
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.
Герой воскрес для жизни, он верит в то, что он еще будет слушать песни дождей и черемух — “чем здоровый живет человек”.
Так находит свой конец образ хулигана в творчестве Есенина. С радостью поэт отрекается “скандалить”, с радостью ищет и обретает новые темы для своих стихов. Тому свидетельство — красота его “Персидских мотивов”. Этот сборник так и начинается — с признания поэта о том, что его душу больше не гложет “пьяный бред”. В “Письме к женщине” сам автор так представляет свое падение в омут разгула: в развороченном быте ему не удалось определиться в своем назначении, и он предпочел “сгореть в угаре пьяном”. Теперь же все не так. Он стал не тем, чем некогда был. И это — последнее слово в есенинской исповеди “хулигана”.