Почему же Крылов не выступил в жанре басни в то время, когда она была уделом третьестепенных литераторов, т. е. когда обращение к басне больше соответствовало его литературному положению? Теперь же, получив признание в качестве комедиографа, он навсегда оставляет театр, делая выбор в пользу другого жанра. Весь путь Крылова в литературе представляет движение к жанрам, которые были более престижны и влиятельны в обществе. Первоначально он обращается к театральной деятельности, по оказывается не в состоянии конкурировать со сложившейся профессиональной драматургией.
Традиция сатирической прозы, которую он пытается возродить в своих журналах, переживает в 1790-е годы окончательный упадок. «Модная лавка» и «Урок дочкам», получившие доступ на сцену и сценический успех, также представляли уходивший в прошлое тип «комедии о воспитании» с элементами галлофобии. Басня становится ведущей в творчестве Крылова только тогда, когда выясняется, что из узко дидактического или сатирического произведения она превратилась в жанр, способный решать широкие литературные задачи. Одновременно наметились и очертания кризиса жанра, к которому пело развитие художественной басни. Крылов был одинаково чуток и к практике своих современников, и к теоретическим спорам. Ему удалось найти такие формы, благодаря которым басня просуществовала еще 20 лет, а сам он именно в этом жанре достиг зенита литературной славы.
Басня, подобно некоторым другим жанрам классицизма, с изменением характера литературы естественно разрушалась. Деятельность Крылова оживила старую форму, ставшую одним из предметов полемики шишковистов с карамзинистами. Некоторые признаки позволяют думать, что, он учел сильные и слабые стороны позиции тех и других.
Крылов принципиально выступал как баснописец, не поддавшись соблазну воспользоваться названием «басни и сказки». Между тем современники «изобретение» новых сюжетов считали его главной отличительной чертой. Среди таких басен большинство в соответствии с представлениями того времени следовало бы называть «сказками». Крылов сам, видно, колебался вначале, причислять ли их к басням. В первых пу
Басни Крылова подчеркнуто нравоучительны. Это впечатление создается благодаря тому, что он последовательно придерживается классического правила, согласно которому басня состоит из рассказа и поясняющей его «морали». За немногими исключениями Крылов выделяет «мораль» как особое, формально не связанное с основным текстом заключение, представляющее как бы нравоучительное стихотворение. Более того, «мораль» часто открывает басню и, таким образом, задает читателю авторскую точку зрения на басенный рассказ, предопределяя его собственный вывод. Встречаются также случаи, когда баснописец еще сильнее подчеркивает значение рассказа в качестве морального примера, окольцовывая его своими рассуждениями.
Однако при соблюдении формы эзоповской басни рассказ у Крылова отличается всеми достоинствами басни поэтической: сюжетным движением, детальной разработкой характеров, живостью диалогов. Рассказанный случай оказывается настолько индивидуальным и вместе с тем типичным, что афористически выраженная «мораль» перестает восприниматься как навязанная читателю извне. По замечанию М. Гаспарова, в басне следует различать понятия «Мота!» и «мораль» выводится из принципов, «житейская мудрость» — из обстоятельств. В первом случае читатель имеет дело с дедукцией, во втором — с индукцией.
Крылов как бы скрывает аналитический характер своих басен, особенно часто прибегая к пословицам как выражению вековой мудрости народа. На самом деле, как мы знаем, он не только прояснил и сформулировал общенациональные этические нормы, но и способствовал самопознанию нации.