Истребления Человека Человеком и находит свой апофеоз в строках —
"Аравийское месиво, крошево ..." Тема Апокалипсиса, конца Жизни — ЭТО
ЗРЕНИЕ ПРОРОКА СМЕРТЕЙ Тема Неизвестного Солдата ... Она впервые появилась в черновом (каком по счету?) варианте "Солдата". Надежда Мандельштам спросила О. МАНДЕЛЬШТАМ: "На что тебе сдался этот
"неизвестный солдат"? Он ответил, что может, он сам — неизвестный солдат.
Личная тема, проявившаяся в последней строфе — "Я рожден в ночь с второго
на третье Января..." — начинается именно с неизвестного солдата — "И в
своей знаменитой могиле неизвестный положен солдат".
Тема ласточки... Ласточка (как и щегол) — сквозная тема в творчестве
Мандельштама. В черновом варианте "Солдата" она звучала как "смертоносная
ласточка". Но затем была отвергнута Поэтом и появились такие окончательные
строки
Научи меня, ласточка хилая,
Разучившаяся летать,
Как мне с этой воздушной могилой
Без руля и крыла совладать...
Иносказательно, — это тема авиации, воздушной катастрофы, погибающего
летчика ... и похороны летчика, т.е. себя
Не мучнистой бабочкой белой
В землю я земной прах верну —
Я хочу, чтоб мыслящее тело
Превратилось в улицу, в страну:
Позвоночное, обугленное тело,
Сознающее свою длину.
Поэт ассоциирует себя с летчиком — сначала "холод пространства
бесполого", а потом беспамятство, быстро просмотренная Жизнь и "свист
разрываемой марли"
Дальше — еще не припомню — и дальше как будто
Пахнет немного смолою, да кажется, тухлой ворванью...
Это уже там, в запредельном мире...
Каждая ремарка, каждый отсыл к другому, сопряженному стихотворению
показывают сколь сильна, неразрывна, хотя и незаметна на первый взгляд
связь между ними и "Солдатом". "Солдат" — это некая сердцевина, сердце, от
которого и к которому по невидимым капиллярам движется кровь, соединяя в
общую кровеносную систему практически все позднее (последнее) творчество
Осипа Мандельштама
Я скажу это начерно, шепотом,
Потому что еще не пора,
Достигается потом и опытом
Безотчетного неба игра...
Предтечи ... Тема "оптовых смертей..."
Миллионы убитых задешево
Протоптали тропу в пустоте, —
Доброй ночи! всего им хорошего
От лица земляных крепостей!
Неподкупное небо окопное —
Небо крупных оптовых смертей, —
За тобой, от тебя, целокупное,
Я губами несусь в темноте...
В первой строфе — какое cострадание, какая истинная любовь ко всем
безвестным — "Неизвестным Солдатам" — это в первых двух строчках — и какое
осуждение ко всеобщему равнодушию и отупению — в третьей и четвертой. Даже
некая издевка — "от лица земляных крепостей", от которых скоро ничего не
останется, настолько все мнимо, эфемерно, недолговечно именно в силу
вселенского людского равнодушия.
Во второй строфе строчка — "Я губами несусь в темноте..." — именно
губами, которые созданы для нежности, для поцелуя. Поэт
своих губ согреть этот вечный равнодушный Холод целокупного — Неба и Земли
с его мертвыми воздушными ямами и развороченными могилами...
А вот как на ту же тему — у Д.Г. Байрона —
Вседневно тысячи ложились, умирая,
Но увенчала все резня при Ватерлоо
... Не мне писать о бойне той,
Коль в страхе — ангелы, коль даже Вельзевула
Его ж деяние схватило тошнотой,
По горло сытого средь адского разгула:
В исконной жажде зла он собственной рукой
Те отточил мечи — но и его шатнуло ..."
"Видение суда"
Есть также свидетельство Л.В.Кациса Байроновского влияния на саму
идею "Стихов о неизвестном солдате", и даже на само построение вещи
Зарыт он без почестей бренных
Врагами в сыпучий песок,
Лежит на нем камень тяжелый,
Чтоб встать он из гроба не мог.
И в час его грустной кончины,
В полночь, как свершается год,
К высокому берегу тихо
Воздушный корабль пристает.
Но спят усачи — гренадеры —
В равнине, где Эльба шумит,
Под снегом холодной России,
Под знойным песком пирамид.
"Воздушный корабль."
Какая трогательная прелестная картина встает перед нами — "К высокому
берегу тихо Воздушный корабль пристает ..." — сколько спокойной,
умиротворяющей романтики в этих строчках. И даже Смерть не нарушает общей
гармонии, органически присутствуя как некий вечный Сон.
Воистину сам XIX век с его относительным равновесием, с его устоями,
с его "воздушными кораблями" и "одинокими парусниками", которые еще только
ищут бури — сам XIX век спит под этим камнем. Мир еще окончательно не сошел
с ума, и гренадеры, пусть без почестей, но по-человечески похоронены. Их не
забыли живущие, даже Боги помнят о них и "тихо" навещают...
В стихотворении Мандельштама все ровно наоборот. Хотя тема и дикция
двух строчек совпадает как будто — "Зарыт он без почестей бренных Врагами в
сыпучий песок..." и "И в своей знаменитой могиле Неизвестный положен солдат
..." Но Буря уже грянула, "корабль" (отнюдь не воздушный) идет ко дну,
каждый как может в одиночку спасает свою, теперь ничего не стоящую жизнь.
Знаменитая могила "неизвестного солдата" — просто развороченный ров, не
засыпанный землей ... Это в стихах. А в жизни — даже думать об этом
страшно, но думать надо! — бесчисленные "братские" могилы, до верху
заполненные (а точнее, закиданные) мертвыми телами с биркой на ноге — рабы
ГУЛАГа — уничтоженные не на поле брани, а за торжество идеологии, "как
враги народа", т.е. враги этой безумной идеологии — лежат ни в чем не
повинные, кроме может того, что их угораздило родиться в XX веке, лежат
уничтоженные во имя светлого будущего.
Еще раз отметим лишь роковое противостояние этих двух произведений
яркими образами — "воздушный корабль" — "воздушная могила", с которой не
совладать...
И за Лермонтова Михаила
Я отдам тебе строгий отчет,
Как сутулого учит могила
И воздушная яма влечет.