В августе 1655 г. в Лондоне на латинском языке вышла книга под странным названием: «В защиту себя». Ее автором был Джон Мильтон. От кого же защищался этот известный ученый и публицист, не раз выполнявший ответственные поручения правительства английской республики? От многих. Ему пришлось обороняться и от лейденского схоласта Салмазия (так па латинский манер именовался юрист Сомэз, служивший английской роялистской эмиграции), и от некоего Анонима, и от истеричного краснобая А. Мора, от Бромголла, Филмера, Роуленда и от прочих врагов, которых Мильтон иногда упоминает, а иногда подразумевает и опровергает, не называя.
Защищаясь от противников, которые в пылу политической полемики не гнушались чернить его честное имя, Мильтон защищался от нападок английской и — шире — европейской реакции, встревоженной и разозленной успехом его блестящих трактатов, в которых отстаивались интересы английского народа, доказывалось его право судить и казнить королей, обличались другие абсолютистские правительства и их заговор против молодой английской республики. Так началась трехсотлетняя борьба вокруг произведений Мильтона — борьба, идущая и в наши дни, перенесенная со временем из публицистики Мильтона на его поэтическое и философское наследие.
После победы Реставрации некоторые книги Мильтона были сожжены рукой палача; ему самому грозила смертная казнь. Не. раз в первые годы Реставрации писатели-монархисты вновь и вновь обращали внимание властей на Мильтона, призывая к расправе с ним. Одинокий слепой поэт, разоренный и преследуемый, долгое время ждал новых преследований и кар.
В конце XVII в. Драйден, а затем в начале XVIII в. влиятельнейшие английские публицисты Стиль и Аддисон много сделали для того, чтобы утвердить среди своих читателей мнение о Мильтоне как о великом английском поэте. Но с легкой руки Аддиеона в течение долгого времени Мильтон-поэт рассматривался прежде всего как художник глубоко религиозный и этим по преимуществу примечательный. В России XVIII в. представление, о «божественном писателе Иоанне Мильтоне» было в значительной степени основано именно на этой точке зрения.
Несмотря на широкое международное признание, которое пришло к Мильтону в XVIII в., долгое время его революционную публицистику, пугавшую монархистов XVIII столетия отделяли от его художественного творчества, игнорируя теснейшую взаимную связь, скрепляющую творения Мильтона-поэта и Мильтона-прозаика. За двести пятьдесят лет изучения Мильтона накоплено немало ценных наблюдений; есть много основательных и солидных работ, написанных с горячей любовью к Мильтону и с честным стремлением осмыслить его сложный творческий путь. Но немало среди книг и статей о Мильтоне и таких, авторы которых пытались и пытаются либо приспособить Мильтона для узких политических целей, либо клевещут на него, искажая и приуменьшая его подлинное значение.
Вполне закономерно, что в XX в. нападки на великого английского поэта — поборника демократических идей сделались особенно настойчивыми и вздорными.
Лидеры английского и американского декаданса — Э. Паунд, Т. С. Элиот — певец «полых людей» и другие, начиная с 20-х гг., не раз посягали на Мильтона.
Т. С. Элиот не скрывал, что выступая против авторитета и популярности Мильтона, он хотел «освободить» от его влияния современных молодых поэтов. Доводами для необходимости такого акта Элиоту служат обвинения в том, что Мильтон «несимпатичен» Элиоту, в том, что он «насилует английский язык», и в том, что современному поэту у Мильтона учиться нечему; однако за этими «доводами» возникает некий другой и более определенный мотив: Мильтон неприятен ему как великий поэт революционной эпохи, а «мы, — замечает Элиот, — не можем ни в литературе, ни тем более в жизни вообще пребывать все время в состоянии революции».
Т. С. Элиот охотно цитирует в своих статьях о Мильтоне тех авторов, чьи высказывания пополняют его не очень разнообразный арсенал. Но если желчная воркотня замечательного английского критика XVIII в. С. Джонсона остроумна даже там, где он проявляет очевидную несправедливость к Мильтону, то выпады против Мильтона, почерпнутые Т. С. Элиотом у М; Мерри, Тильярда, Льюиса, свидетельствуют только о предвзятом и одностороннем отношении этих литературоведов нашего времени к великому английскому писателю XVII в. Подчеркивая связь определенных английских филологических кругов с идеями Т. С. Элиота, критик Ли-вис выражает свое удовлетворение тем, что выступление Т. С. Элиота против Мильтона помогло «низложению Мильтона», которое произошло «после двух веков преобладания авторитета Мильтона в английской поэзии». Однако поэзии «полых людей» не заменить в английской литературе великой национальной поэзии, в которой имя Мильтона остается одним из самых значи
Конечно, это не похоже на раздраженные и нелепые выступления Элиота, М. Мерри, Ливиса. Но если невозможно согласиться с попыткой «низложить» Мильтона, то в такой же степени нельзя примириться и с попыткой превратить его в добродетельного святошу.
Советским литературоведам вполне попятно то негодование, с каким отстаивает престиж Мильтона американский ученый Д. Буш в книге «Потерянный рай в наше время». Вместе с известным мильтоноведом Б. Н. Френчем мы можем назвать книгу Буша «могучей, логической, интересной защитой Мильтона».
Отрадно видеть, что в книге К. Мыоира «Джон Мильтон», вышедшей в популярней серии «Люди и книги», позиции Т. С. Элиота, Ливиса и М. Мерри подвергнуты критике, пусть весьма осторожной; отрадно видеть, что в книге Т. Г. Бэнкса «Система образов Мильтона»4 продолжена работа нескольких поколений ученых, внимательно и глубоко изучающих поэтическую мастерскую великого англичанина; что в книге К. Свендсена «Мильтон и наука»5 широко освещены научные и философские интересы поэта на фоне общего состояния научной мысли его эпохи.
Однако и эти новые книги о Мильтоне вызывают желание о многом поспорить с их авторами. Напрасно К. Мьюир так мало сказал о трагедии Мильтона «Самсон-борец». Видимо, это отвечало общей концепции творческого пути Мильтона, намеченной Мьюиром. Согласно этой концепции, Мильтон в 60 —70-х гг. уже безмерно далек от общественной проблематики. Конечно, при такой постановке вопроса удобнее закончить книгу разбором «Возвращенного рая». Ио сделать так, — а Мгоир так и поступает, — это
значит умолчать о том, что творческий путь поэта закончился не проповедью христианской аскезы, а призывом к продолжению борьбы против угнетателей английского народа. ! Истолкование творческого пути Мильтона у Мьюира в данном случае выглядит как уступка тем, кто хотел бы видеть Мильтона 60-х гг. в качестве Самсона порабощенного, а не Самсона борющегося, каким был Мильтон в действительности, о Чем вполне справедливо пишет в своей книге «Джон Мильтон, англичанин» Д. X. Хэнфорд.
Далеко не все убеждает и в книге Бэнкса. Так, он пишет о бедности музыкального, слухового восприятия Мильтона. По выкладкам Бэнкса выходит, что поэзия Мильтона знает только громкие звуки — грохот катастроф, небесные громы, угрюмый шум стихий. Слов нет, в «Потерянном рае» эта тревожная «музыка сфер», как любил говорить сам поэт, эта грозная симфония гигантских битв звучит часто и настойчиво. Титаническая музыка «Потерянного рая» — немаловажная сторона эстетики Мильтона. Но поэтическое ухо Мильтона, с детства тянувшегося к музыке и воспитанного в доме, где музыка была в особой чести, улавливало множество звуков, для которых поэт находил и богатый словарь: и в его ранних стихах, и в эпопее постоянно звучат голоса птиц, пение ручьев, шорох листьев, мелодия человеческой речи, наконец, песня.
Удивительно также, что Бэикс отказывает Мильтону и в умении передать выражение лиц его героев. С точки зрения Бэнкса, они несколько статичны, иконописиы. Это полиостью или почти полностью верно по отношению к образам бога, Мессии, ангелов, но совершенно неверно в применении к образам Сатаны, Адама и Евы. Говоря о мимике своих героев, Мильтон показал себя вдохновенным живописцем. В книге Бэнкса есть главы о том, как и чем обогатили образную систему Мильтона общественная и частная жизнь Лондона, труд и война, природа, животные, книги, но нет главы о человеке у Мильтона, нет главы, которая была бы специально посвящена образам людей в его публицистике и поэзии. Конечно, при таком странном недосмотре возможны просчеты, допущенные Бэнксом.
Содержательная книга Свендсена огорчает тем, что в ней слишком мало и несмело сказано о вкладе самого Мильтона в развитие философской мысли его времени. А вклад этот был немаловажен и самобытен. Напрасно ограничил себя Свендсен предпочтительно естественными науками. Мильтон — поэт с огромным и живым ощущением истории, был начитан в области исторической науки и сам выступал как историк. Различие между Мильтоном и многими мыслителями его эпохи в том и состояло, что великий поэт равно интересовался науками естественными и общественными; в этом он был сродни титанам Ренессанса и предвосхищал людей Просвещения.