Не надо мне ни серебра,
Ни золота, а дай, Господь,
Чтоб землякам моим
И каждому крестьянину
Жилось вольготно, весело
На всей святой Руси!
Н.А. Некрасов
Иди к униженным,
Иди к обиженным —
Будь первый там.
Там же
Счастье человеческое. Кто знает, что это такое? Может тот, кто говорит о себе: «Я счастлив», объяс¬нить значение этого слова, дать определение этому понятию?
Во все века философия, психология и искусство стал¬киваются с этим вопросом. Во все века лучшие умы человечества пытались найти решение этой загадки. Возникали странные концепции «счастья после жиз¬ни», нашедшие широчайшее применение в религиозных культах. Возникло понятие о некоем мифическом «смысле жизни», и якобы именно достижение «жиз¬ненной цели» является настоящим счастьем. Но как ни бились мудрецы из мудрецов, они не нашли ника¬кого «смысла жизни», никакого «эликсира счастья».
Из области философии вопрос о сущности счастья постоянно перемещался в область политики и куль¬туры. Классическим образцом такого перемещения является поэма Некрасова «Кому на Руси жить хо¬рошо» (разумеется, это одна сторона этого много¬гранного произведения, но при рассмотрении темы настоящего сочинения нет нужды задумываться над политическими и социальными аспектами).
Семеро мужиков отправились в дальний путь, что¬бы найти на Руси счастливого человека. Искали они простым способом: являлись к тому, в ком могли предполагать счастливца, и задавали вопрос в лоб: счастлив ли ты?
Но ни один из встреченных ими не смог похва¬литься настоящим счастьем. В чем причина? Воз¬можно, в том, что счастье в их понимании было про¬сто невозможным. Например, поповское счастье — покой, почет, богатство.
То же и с помещичьим счастьем. Ведь чего хоте¬лось этим оболт оболдуевым?
... Нам жаль, что ты, Русь-матушка,
С охотою утратила
Свой р
Величественный вид!
Помещичья мысль не может желать ничего, кро¬ме как валящихся в ноги крестьян, красивого дома да псовой охоты. Не может помещик найти себе сча¬стья в послереформенной России! Ведь нет ничего, что заменило бы ему старые порядки. Он не может найти спасения даже в работе, ибо не умеет и не же¬лает работать:
Трудись! Кому вы вздумали
Читать такую проповедь!
Ни помещик, ни поп, ни Ермил Гирин — никто не может похвастаться счастьем. Нет в этой стране счастья тем, кто мог бы быть счастлив в ином мес¬те. Нет на Руси счастья ни мещанству, ни предпри¬имчивости, ни честности.
И вот, подведя читателя вплотную к мысли о том, что нет на Руси счастья, Некрасов вводит в поэму образ счастливого человека. Дьяков сын, Григорий Добросклонов голоден (более голоден, чем даже кре¬стьяне), беден, и нет у него ничего, кроме головы, кроме таланта видеть и передавать увиденное сло¬вами. Он никак не может быть счастлив с точки зрения попа или помещика. Ему уготованы «чахот¬ка и Сибирь» — и тем не менее, он воистину счаст¬лив. Его счастье недоступно ищущим покоя, ибо как трусу не понять радости боя, так обывателю не понять, насколько счастлив борющийся. Счастье Григория в том, что он мог увидеть Русь такой, ка¬кая она есть:
Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и забитая,
Ты и всесильная,
Матушка Русь!..
Счастье его в том, что он сознательно выбрал свой путь— путь «народного заступника». Счастье его в том, что он смог «петь воплощение счастья народ¬ного! »
Несомненно, что и для самого Некрасова счасть¬ем была именно борьба.
По-мо¬ему, счастье — в том, чтобы жить жизнью, для ко¬торой создан. Для мещанина счастье — одно, для революционера — другое. Однако Русь, к сожалению, никому не может дать покоя. И лишь рожденные для борьбы могут стать на Руси счастливыми.