Драматург почти не ставил в своем творчестве политических и философских проблем, мимику и жесты, через обыгрывание деталей их костюмов и бытовой обстановки. Для усиления комических эффектов драматург обычно вводил в сюжет второстепенных лиц — родственников, слуг, приживалов, случайных прохожих — и побочные обстоятельства бытового обихода. Такова, например, свита Хлынова и барин с усами в «Горячем сердце», или Аполлон Мурзавецкий со своим Тамерланом в комедии «Волки и овцы», или актер Счастливцев при Несчастливцеве и Паратове в «Лесе» и «Бесприданнице» и т. п. Драматург по-прежнему стремился раскрыть характеры героев не только в самом ходе событий, но в не меньшей мере и через особенности их бытовых диалогов — «характерологических» диалогов, эстетически освоенных им еще в «Своих людях...».
Таким образом, в новом периоде творчества Островский выступает сложившимся мастером, обладающим законченной системой драматургического искусства. Его слава, его общественные и театральные связи продолжают расти и усложняться. Само обилие пьес, созданных в новый период, было результатом все возрастающего спроса на пьесы Островского со стороны журналов и театров. В эти годы драматург, не только сам неустанно трудился, но находил силы помогать менее одаренным и начинающим писателям, а иногда и активно соучаствовать с ними в их творчестве. Так, в творческом содружестве с Островским написан ряд пьес Н. Соловьева (лучшие из них — «Женитьба Белугина» и «Дикарка»), а также П. Невежина.
Постоянно содействуя постановке своих пьес на сценах московского Малого и петербургского Александрийского театров, Островский хорошо знал состояние театральных дел, находящихся в основном в ведении бюрократического государственного аппарата, и с горечью сознавал их вопиющие недостатки. Он видел, что не изображал дворянскую и буржуазно-разночинную интеллигенцию в ее идейных исканиях, как это делали Герцен, Тургенев, а отчасти и Гончаров. В своих пьесах он показывал повседневную социально-бытовую жизнь рядовых представителей купечества, чиновничества, дворянства, жизнь, где в личных, в частности любовных, конфликтах проявлялись столкновения семейных, денежных, имущественных интересов.
Но идейно-художественное осознание этих сторон русской жизни имело у Островского глубокий национально-исторический смысл. Через бытовые отношения тех людей, которые были господами и хозяевами жизни, выявлялось их общее социальное состояние. Подобно тому как, по меткому замечанию Чернышевского, трусливое поведение молодого либерала, героя тургеневской повести «Ася», на свидании с девушкой было «симптомом болезни» всего дворянского либерализма, его политической слабости, так и бытовое самодурство и хищничество купцов, чиновников, дворян выступало симптомом более страшной болезни их полной неспособности хоть в какой-либо мере придать своей деятельности общенационально-прогрессивное значение.
Это было вполне естественно и закономерно в предреформенный период. Тогда самодурство, чванство, хищничество Вольтовых, Вышневских, Уланбековых было проявлением «темного царства» крепостничества, уже обреченного на слом. И Добролюбов правильно указывал, что, хотя комедия Островского «не может дать ключа к объяснению многих горьких явлен
В пореформенные десятилетия положение изменилось. Тогда «все переворотилось» и стал постепенно «укладываться»" новый, буржуазный строй русской жизни. И огромное, общенациональное значение имел вопрос о том, как именно «укладывался» этот новый строй, в какой мере новый господствующий класс, русская буржуазия, мог принять участие в борьбе за уничтожение пережитков «темного царства» крепостничества и всего самодержавно-помещичьего строя.
Почти двадцать новых пьес Островского на современные темы давали ясный отрицательный ответ на этот роковой вопрос. Драматург по-прежнему, изображал мир частных социально-бытовых, семейно-имущественных отношений. Ему самому не все было ясно в общих тенденциях их развития, и его «лира» иногда издавала в этом отношении не совсем, «верные звуки». Но в целом пьесы Островского заключали определенную объективную направленность. Они разоблачали и пережитки старого «темного царства» деспотизма, и вновь возникающее «темное царство» буржуазного хищничества, денежного ажиотажа, гибели всех нравственных ценностей в атмосфере всеобщей купли-продажи. Они показывали, что русские дельцы и промышленники не способны возвыситься до осознания интересов общенационального развития, что одни из них, такие, как Хлынов и Ахов, способны только предаваться грубым наслаждениям, другие, подобные Кнурову и Беркутову, могут только подчинять все кругом своим хищническим, «волчьим» интересам, а у, третьих, таких, как Васильков или Фрол Прибытков, интересы наживы лишь прикрываются внешней порядочностью и очень узкими культурными запросами. Пьесы Островского, помимо замыслов и намерений их автора, объективно намечали определенную перспективу национального развития — перспективу неизбежного уничтожения всех пережитков старого «темного царства» самодержавно-крепостнического деспотизма не только без участия буржуазии, не только через ее голову, но вместе с уничтожением ее собственного хищнического «темного царства».
Действительность, изображаемая в бытовых пьесах Островского, являлась формой жизни, лишенной общенационально-прогрессивного содержания, и поэтому легко обнаруживала внутреннюю комическую противоречивость. Ее раскрытию и посвятил Островский свой выдающийся драматургический талант. Опираясь на традицию гоголевских реалистических комедий и повестей, перестраивая ее в соответствии с новыми эстетическими запросами, выдвинутыми «натуральной школой» 1840-х годов и сформулированными Белинским и Герценом, Островский прослеживал комическую противоречивость социально-бытовой жизни господствующих слоев русского общества, углубляясь в «мир подробностей», рассматривая нить за нитью «паутину ежедневных отношений». В этом и заключались основные достижения нового драматического стиля, созданного Островским.