Великий русский драматург, создатель национального театра, Островский пришел в русскую литературу ХIХ века со своим, не известным еще широкой публике героем – купцом. Недаром еще при жизни драматурга стали называть «Колумбом Замоскворечья». Для русского читателя и зрителя подлинным открытием явился патриархальный мир купечества со своими устоями и обычаями, нравственными нормами и моралью. Исследованию купеческого мира, этой новой для русской литературы среды, и было посвящено все творчество Островского.
Изображая жизнь купечества, драматург ставил самые разные проблемы – от общефилософских и остро социальных до более узких, конкретных, связанных с жизнью именно этой среды русского общества. Островского интересовал широкий круг вопросов: что выберет человек – нравственность, душевную чистоту или материальное благополучие; в чем сущность русского национального характера, можно ли найти среди купечества яркое его проявление; возможно ли именно здесь ожидать появления нового «героя времени», положительного героя эпохи?
В разные периоды своего творчества драматург по-разному отвечал на эти вопросы. По-разному решалась им и одна из основных проблем России эпохи середины ХIХ века, когда страна стояла на пороге решительных перемен. «Герои времени» прошедших эпох, подобные Онегину и Печорину, перестали удовлетворять общество, на смену им должны были прийти новые люди. Но кто они, откуда можно ждать их появления, какими качествами должен обладать новый «герой времени» – положительный герой эпохи социальных потрясений и перемен, которая привела к отмене многовекового уклада, связанного с крепостным правом?
Над этой проблемой размышляли многие русские писатели, среди которых был и Островский. Драматург выступил со своей очень своеобразной позицией, которая была воспринята далеко не всеми – даже среди страстных поклонников его таланта не было единодушной оценки предложенного Островским варианта. Всем известно, какие споры разгорались по поводу его произведений, как неоднозначно в русской критике была оценена героиня его пьесы «Гроза». Но стоит разобраться в том, какова же была позиция самого автора. Для этого надо проследить, как менялась в целом оценка купеческой среды в творчестве Островского разных периодов.
Ранние произведения писателя были посвящены резкой критике купечества, его моральных и нравственных устоев, семейного уклада, поэтому часто этот период творчества писателя называют критическим. Так, например, критический пафос преобладает в его первой пьесе «Банкрот», названной впоследствии «Свои люди – сочтемся!». В основу ее положен довольно распространенный в купеческой среде тех лет случай ложного банкротства с целью обмана кредиторов.
Именно здесь появляются новые лица русской литературы – купец Самсон Силыч Большов, его жена, дочь Липочка, а также ее жених приказчик Лазарь Подхалюзин. Кроме основных героев, здесь показаны весьма колоритные фигуры московской свахи Устиньи Наумовны, мальчика на побегушках Тишки, спившегося чиновника Рисположенского, составляющего для купцов за плату различные официальные документы – ведь многие купцы были неграмотными. С этими героями перед читателями предстал совершенно новый мир – купеческий – с его тяжбами, ловкими обманами, расчетами, своими комедиями и драмами.
Сюжет комедии представляет собой бесконечную череду обманов, и все ее герои оцениваются критически. Правда, степень неприязни автором выведенных им человеческих типов и характеров различна. Островский показывает, что старшему поколению купцов еще присущи какие-то представления о подлинной нравственности, хотя распространяются они только на своих близки. Недаром обманщик и плут Самсон Силыч Большов свято верит в то, что «свои люди» – его родные, семья – никогда не предадут его и выкупят из долговой тюрьмы, в которую он попадает, представившись банкротом.
Но молодое поколение – дочь Большова Липочка, ее жених Лазарь – уже не чтут старших, для них нет ничего святого – даже родственные отношения теряют свою ценность. Все заслоняет эгоистический интерес и жажда наживы. Своеобразная «эстафета» мошенничества передается от старшего поколения к младшему, от Большова через Подхалюзина к Тишке, но нравственные ценности все более и более утрачиваются. В купеческой среде начинает преобладать тип купца-самодура, превращающего собственную блажь в закон для окружающих. Именно такую среду критик Н.А. Добролюбов назвал «темным царством». Разумеется, вряд ли можно было оттуда ожидать появления положительного героя.
Но в начале 1850-х годов, когда Островский сближается с журналом славянофилов «Москвитянин», его позиции резко меняются. Теперь ему свойственна некоторая идеализация купеческой среды, которую, как считает драматург, он слишком односторонне показал в своей комедии «Свои люди – сочтемся!». В комедиях «москвитянского» периода – «Бедность не порок», «Не так живи, как хочется», «Не в свои сани не садись» – Островский изображает поэтические стороны уклада купеческой жизни. В купечестве он видит воплощение национальной среды и начинает именно здесь искать своего положительного героя.
В этой позиции драматурга есть определенная логика. Он видит, что дворянство оторвано от своих корней, «заражено» Западом. С другой стороны, крестьянство, которое хранит национальные основы, еще не освободилось от рабства, крепостничества, а значит целиком зависимо от господ в своих поступках. А в купечестве есть и устоявшиеся национальные традиции и формы жизни, и в то же время этот слой общества все больше набирал силу, поскольку в России стали гораздо значительнее действовать экономические рычаги, которые пришли на смену чисто сословным приоритетам.
В результате такой позиции меняется герой Островского. Так, в пьесе «Не в свои сани не садись», как считает критик В.Я. Лакшин, «автор решился на смелую социальную подмену: купец с его простоватыми ухватками и косноязычной речью, над которым привыкли втайне смеяться, предстает в лице Бородкина благородным и, в конечном счете, удачливым молодым героев; «благородный» же дворянин Вихорев оказывается пошлым ничтожеством».
Образы Русакова и Бородкина – людей, верных старинным устоям, морали отцов – конечно, идеализированы. Но уже в следующей пьесе «Бедность не порок» положительный персонаж гораздо более живой и реалистичный. Собственно, Любима Торцова даже нельзя назвать положительным героем в полном смысле этого слова. Это опустившийся нищий и пьяница, но, вместе с тем, он очень привлекателен, гораздо более симпатичен читателю и зрителю, чем остальные герои. Любим Торцов оторвался от своего сословия, не пожелал вести почтенную жизнь купца, которая была ему уготована его происхождением и состоянием. Его уход в нищенство и пьянство, отречение от дома – вовсе не от распущенности. Просто он не может примириться с законами своей среды: обманывать, грабить, наживаться. «Куролеся и паясничая, он, как шекспировский шут, дерзко говорит правду», – пишет о нем Лакшин.
В этом отношении очень интересна его «духовная связь» с Катериной, главной героиней пьесы «Гроза», которая относится уже к следующему периоду творчества Островского. Катерина, как и Любим Торцов, – порождение купечества. Она должна была бы примириться с моралью своего общества, научиться терпеть, или, пропуская мимо ушей слова свекрови, делать по-своему – главное, чтобы «под видом благочестия». За это в будущем ее ждала награда: место Кабанихи, хозяйки в доме, со всеми правами и привилегиями на правый и неправый суд
Но есть и существенная разница в этих пьесах и судьбах их героев. В комедии «Бедность – не порок» в финале господствует согласие и примирение. Богатый самодур Гордей Торцов – брат Любима – соглашается на брак своей дочери Любови Гордеевны не по расчету, как он хотел вначале, а по любви – она выходит замуж за Митю, и вновь в семье воцаряется мир и любовь. При этом увлечения Гордея Торцова западными веяниями уходят в прошлое, все возвращается на круги своя – прекрасная поэтичная патриархальная старина берет свое. Счастливая развязка пьесы весьма многозначительна: народ верит в то, что «любви золотом не купишь», подлинное чувство должно торжествовать – и, благодаря вмешательству нашего «положительного героя» Любима Торцова, так и происходит – в пьесе. А в жизни?
То, что случается в реальной жизни и показано в драме «Гроза», которая обозначила отход драматурга от некоторой идеализации купеческой жизни и стала новым этапом в развитии русской реалистической драматургии.
Ведь при каких-то общих чертах, которые присущи Любиму Торцову и Катерине Кабановой как положительным героям, связанным с народной средой, образ Катерины и глубже, и реалистичнее, и намного трагичнее.
Если оставить в стороне те, порой диаметрально противоположные, оценки, которые давались этой героине современными драматургу критиками – Добролюбовым и Писаревым, которые, каждый по-своему, видели в Катерине некий аргумент в полемике о целях и средствах общественной борьбы, то все же остается вопрос: почему именно Катерина стала героиней Островского? Мог ли драматург в ней увидеть искомого положительного героя – «знамение» новой эпохи?
Серьезным аргументом в пользу такой точки зрения является то, что Катерина в пьесе воплощает живую народную традицию, причем в ее самой поэтичной форме. Она вбирает в себя тот гармоничный и прекрасный мир древней Руси, где красота природы органично сочетается с красотой службы в храме. Недаром ей видятся ангелы и райские сады, слышится пение ангелов. Она свято чтит древние традиции, обычаи и обряды.
Но, казалось бы, в мире Дикого и Кабанихи тоже чтут традицию и более того – требуют неукоснительного следования ей. Марфа Игнатьевна то и дело поминает имя Божье, грозит Божиим судом, ходит в церковь. Почему же Катерина ощущает себя здесь чужой? Когда Варвара с удивлением говорит, что не понимает тоску Катерины по родному дому – «Так и здесь же все то же», – та отвечает, что здесь все «как будто из-под неволи». Это очень важное замечание, которое помогает понять, что хотел сказать драматург, показывая свою героиню и ее отношения с купеческим миром.
Примерно в те же годы, когда писалась «Гроза», К.С. Аксаков сделал очень интересное наблюдение, касающееся жизни купечества. Он писал, что это сословие и материально, и по образованию, и по привилегиям оторвалось от простого народа, из которого вышло. Но при этом аристократическая культура дворян осталась чужда купцам. Они несли в себе народную культуру, но если в простом народе она жила, то в купечестве – сохранялась в мертвом, как бы застывшем виде – как замерзшая в прежних берегах река.
Если с этой точки зрения посмотреть на конфликт Катерины с «темным царством», то действительно, легко обнаружить, что при внешнем сходстве разница в жизненных позициях огромна. Катерина верит в Бога искренне, даже несколько наивно, Кабаниха – ханжески, для проформы. Для свекрови важно, чтобы невестка, соблюдая внешнюю сторону обычаев, кланялась в ноги мужу, выслушивала его наказы, плакала, когда он уезжает. А любит она его или нет – это личное дело; главное, чтобы все выглядело так, как положено.
Для Катерины, наоборот, важно именно ее чувство, которое до поры до времени не противоречит обычаям (хотя вряд ли она по-настоящему любит Тихона). Но когда к ней приходит подлинная любовь, и эта любовь оказывается связана не с мужем, а с другим мужчиной – с Борисом, для Катерины это становится личной трагедией. Ведь она воспринимает свою любовь как нарушение нравственного закона и потому всенародно кается в грехе. Но не любить она не может, и единственный выход находит в еще большем, с точки зрения религии, грехе – самоубийстве.
Но разве все это похоже на героический характер? И вообще: как-то странно видеть в такой женщине «положительного героя» – в данном случае «героиню». Мне кажется, что драматург показал нам н совершенно оригинальное явление в купеческой среде: личность, которая не может жить по законам своей среды, некий странный экзотический цветок, непонятно как появившийся в этом мире. В центре внимания оказывается трагедия этой личности, ее душевные муки и переживания.
Катерина действительно «луч света», как назвал ее когда-то Добролюбов, но не как надежда общественных деятелей, а как светлая и поэтичная натура, яркая, неординарная личность в среде, где личностью быть просто не положено. Вот почему она так обаятельна, так естественно выглядит ее фантастическое желание летать, а сны об ангелах не кажутся странным для женщины, у которой «на лице улыбка ангельская, а от лица-то как будто светится». Она производит впечатление не столько борца с окружающим миром – она не способна никому помочь, даже себе, и вовсе не думает с кем-то бороться, – сколько светлого человека, чуждого «темному царству», органически в него не вписывающегося, да и просто человека «не от мира сего».
Такие одиночки появлялись во все времена и жили в постоянном удивлении безобразием мира, который их окружает. Мы сочувствуем Катерине всей душой, но не по каким-либо социальным причинам, а просто по-человечески.
Но а как же начет «положительного героя»? Мне кажется, что все же эта проблема связана с образом Катерины, но очень своеобразно. Ведь в драме Островского судьба Катерины определяется пробуждением в ней личности, которая до поры до времени дремала, но любовь, чувство абсолютно личное, пробуждает ее. Она открывает глаза и оказывается один на один с реальным миром, где нет места райским садам и ангельским песням. И тогда ее сказочный полет превращается в смертельное падение с высокого берега Волги.
Мне кажется, что у Катерины есть что-то общее с героями Достоевского: то же тяготение к противоположным полюсам, ведущее к психологической неуравновешенности, та же внутренняя чистота, которая сталкивается с миром грязи, та же способность любить и сострадать, и тот же трагический финал. Но до героев Достоевского в 1859 году, когда вышла «Гроза», было еще очень далеко. Проблема личности, так остро поставленная в творчестве Достоевского, была как бы угадана островским в Катерине. И важно то, что он тонко уловил момент пробуждения личности, – причем личности женщины, близкой народной основе, – именно тогда, когда недалеко уже было пробуждение «личности» народа – то, что мы называем становлением русского национального самосознания.
И если уж говорить о Катерине как о «положительной героине», определившей свою эпоху, то мне кажется, речь должна идти о ее душевной чистоте и, если не о близости, то о стремлении к нравственному идеалу. Таким, вероятно, и хотел видеть «положительного героя» новой эпохи Островский.