Если принять во внимание, что этим пейзажем начинается один из военных рассказов 1944 года («Стеклянные бусы»), то что уж говорить о восторженном, ненасытном удивлении многообразными проявлениями круговорота природной жизни, о чувстве слиянности с нею во всем творчестве К. Паустовского. Это чувство со временем накапливается, возрастает, находит все более совершенное художественное воплощение.
В последнее десятилетие жизни писателя стойкая радость преисполненных ликования рассказов, пейзажных зарисовок и путевых впечатлений осложняется отголосками мирских тревог, что, составляя достаточно характерную черту сегодняшней жизненной реальности, накладывает заметную печать на литературу наших дней. Так, в спокойном, величавом завершении «Виллы Боргезе» (1956) летучие тени тягостных впечатлений пытаются, но все же не могут возобладать над торжествующим «ощущением ясности и счастья».
И неоглядные дали развернутой в пространстве красочной перспективы «Ильинского омута» (1964) утоляют обостренное сознание пережитых невзгод, желание вместить в себя как образ прекрасного целого этот уголок земли «в его ошеломляющем и таинственном разнообразии». Тот, кому открылась эта удивительная гармония, приобщен к стройному ладу народной души, вкусившей «состояние глубочайшего мира». Сходные мотивы и чувства запечатлены и в лирико-патетическом строе последней поэмы А. Твардовского «За далью – даль».
Чрезвычайно интересно и важно, как свое отношение к природе Паустовский сверяет с народным опытом и чувством. Он не раз возвращается к мысли о том, что «образность и волшебность (по словам Тургенева) русского языка неуловимым образом связаны с природой, с бормотанием родников, криком журавлиных стай, с угасающими закатами, отдаленной песней девушек в лугах и тянущим издалека дымком от костра…». Становится понятным, почему, почти затаив дыхание, писатель прислушивается к голосам деревенских детей, хорошо знающих неисчерпаемое богатство «разнотравья», почему с глубоким вниманием относится к словам ворчливого бакенщика, раскрывающего городским пионерам с детства знакомый для него мир природы, почему возникает в «Золотой розе» глава «Алмазный язык», где с таким сочувствием вспоминаются замечательные, подхваченные у народа словарные находки поэтов.
От «Романтиков» к «Повести о жизни» – таков путь творческого развития Паустовского. За долгие, годы многосложного жизненного и литературного опыта его писательский почерк – не без ошибок, спорных экспериментов – приобрел твердость и уверенность. Время, большой творческий труд способствовали обогащению и шлифовке его таланта. Стало привычным находить в тщательно отделанных произведениях писателя уравновешенность мысли и чувства, отточенность языка и то «легкое дыхание», которое сам К. Паустовский в новелле «Умолкнувший звук» (1967) почитал выражением тончайшего соответствия между «вздохами» жизнетворящих изначальных стихий и благодетельным ритмом поэтически организованной речи. Имя К. Паустовского постепенно приобретает некоторый оттенок легендарности. В воспоминаниях близких людей, случайных спутников, товарищей по работе воспроизводятся в его человеческом облике черты благородства и глубокой интеллигентности, оттеняемые иногда чувством юмора, или достоинствами превосходного рассказчика – импровизатора, или смешными причудами заядлого рыболова.
Известен К. Паустовский – пейзажист, различающий неприметные переливы красок, и лирик, способный выразить неуловимые движения души; доброжелательный педагог, учтивейший собеседник, любитель деревенского уединения. Но те, кто хорошо знал его в жизни, помнят и другое: его стойкость, независимость и силу характера, порой – непредвиденную, но справедливую жесткость оценок и суждений. Говорят и о «не знающей устали энергии» писателя, о его нерасторжимой связи со своим временем, об остроте и принципиальности его позиции гражданина и публициста. Литературная деятельность К. Паустовского была движима бес
Принести в дар народной аудитории личные способности, сокровища памяти, ювелирное владение словом, высокий профессионализм талантливого рассказчика: он знает, что значит в новелле «точка, поставленная вовремя», и первые фразы повествовательного зачина, и трудное искусство заглавий, и яркий финал – завершение. Он знает цену неожиданного сравнения, точной комической детали, кружевного плетения вольных ассоциаций. Просеять и выбрать самые прекрасные слова народного языка и лучшие строки мировой поэзии; воссоздать несколькими штрихами неповторимое лицо земель, морей и городов; «перезнакомить» современников друг с другом, дать им почувствовать свою историю, научить раскованности воображения и смелости быть талантливым. Показать землю как детище многовековой культурной деятельности поколений, торжествующей наперекор свирепым силам хаоса и вандализма.
Помочь увидеть и понять бесконечность проявлений органической и неорганической жизни как возвышенное, вдохновляющее зрелище, неповторимое в подробностях любого часа и дня. Пробудить беспокойство за убывающее плодородие земель, размытые склоны брошенных карьеров, обезображенные неумелым хозяйствованием ландшафты, сведенные леса, обмелевшие реки.
Научить хоть по складам разбирать сложнейшую партитуру, доступную нашим органам чувств, чтобы осознать все разнообразие запахов, звуков и ощущений, всю роскошь красок на полотнах художников и на «стендах» самой природы. Такова лишь часть задач его малой энциклопедии «наук, искусств и ремесел». Он многое знал и не уставал открывать «новые области красоты». За широту интересов и научную дотошность друзья называли его в шутку «доктор Пауст»; «…источники поэзии и прозы, – говорил он, – заключаются в познании и в могучем человеческом воображении». Зоркая наблюдательность Паустовского, интеллектуальная и эмоциональная отзывчивость, изобретательная фантазия высвечивают под блестящим и радужным поверхностным слоем его прозы глубины сложнейшей проблематики века: интеллигенция и революция, художник и общество, природа и цивилизация. По отношению к многовековому культурному наследию прошлого и способам его сохранения во всех социальных потрясениях XX века он чувствовал себя так же, как один из его героев, ученый – литературовед Швейцер: «Я сторож. Даже не сторож – я часовой» (роман «Дым отечества»).
Как немногие из писателей, Паустовский богат литературными наследниками, испытавшими влияние его личности и таланта. Можно сказать, что «из Паустовского» вышел в советской литературе мощный поток последующей лирической прозы; в разной мере и в разных отношениях ему наследуют С. Антонов, Ю. Яковлев, В. Солоухин, Ю. Нагибин, Ю. Казаков, Р. Погодин, В. Конецкий и другие. Никогда не прекращавшаяся работа духа, щедрость творческой самоотдачи были тем главным, на чем основано нравственное влияние личности К. Паустовского при его жизни и эстетическое воздействие книг, оставленных писателем нам в наследство. Долгое становление Паустовского – художника увенчалось в конце концов признанием его творчества в широких читательских кругах и в более узкой среде его приверженцев, последователей, учеников.
Но такая судьба в искусстве уготована только подлинным и самобытным его мастерам. К.Г. Паустовский умер в 1968 году и, согласно его завещанию, похоронен на городском кладбище Тарусы. Место, где находится могила, – высокий холм, окруженный деревьями с просветом на реку Таруску, – было выбрано самим писателем. Могила располагается в зеленом квадрате, окруженном дорожками. В изголовье лежит камень не отшлифованного красного гранита, на котором с одной стороны помещена надпись "К.Г. Паустовский", а с другой "1892 – 1968"