ВЛАСТЬ И ПОЭТ

Сравнительный анализ “Стансов” А. Пушкина и “Столетье с лишним — не вчера...” Б. Пастернака

Поэт

всегда вольно или невольно соприкасается с

государственной властью. Из этого, как

показала история, не получается ничего

хорошего для поэта и ничего полезного для

власти.

Однако

надежда на просвещенного правителя никогда

не покидала людей искусства. Поэтому

Александр Пушкин обращается к Николаю

Первому, только что взошедшему на престол,

со своеобразной интерпретацией “Фелицы”,

адресованной в свое время Г. Державиным

Екатерине Второй. Поэт дает советы царю,

напоминает, слегка поучает, немного льстит,

самую малость просит... Уже не веря в

просвещенную монархию, поэт надеется хотя

бы на “незлобную”. Нужно обладать

определенной смелостью и огромным талантом,

чтобы поучать монарха, но все же А. Пушкин

идет на некоторый моральный компромисс,

проводя параллель между “мятежами и

казнями” “начала славных дней Петра” и

кровавым завершением восстания

декабристов, где большинство пострадавших

были близкими поэту людьми. Жестоко? Но, во-первых,

А. Пушкин был истинным сыном своей эпохи (монархической,

ибо вспомним пушкинское же “рабство,

падшее по манию царя”). Во-вторых, поэт,

ставя столь высокую планку Николаю Первому,

желает смягчить участь своих друзей, внушив

монарху, что можно “правдой привлечь

сердца” и “нравы укротить наукой”.

Александр Пушкин именно “утешается

параллелью”, как скажет век спустя Борис

Пастернак о Однако нельзя обвинять поэта в

желании видеть на троне мудрого душой царя:

образованный совестливый самодержец —

идеал русского народа.

Через

“столетье с лишним” Б. Пастернак,

охваченный тем же, что и А. Пушкин, желанием,

вновь возвращается к теме “мятежей и

казней”, но развивает ее уже в совершенно

ином русле. Высокой торжественности

пушкинского слога противопоставляются

ирония и горечь Б. Пастернака. Двадцатый век

полностью рассеял все иллюзии “параллелей”;

даже “надежду славы и добра”, естественную

XIX веку,

поэт называет “ соблазном ”.