Ландшафт Невского устья, где мы допустили небольшие сокращения, увиден глазами Петра – но сначала он подан как внешняя картина, вызывающая к жизни «великие думы», а затем содержание дум раскрывается:
* И думал он:
* Отсель грозить мы будем шведу.
* Здесь будет город заложен
* Назло надменному соседу.
* Природой здесь нам суждено
* В Европу прорубить окно,
* Ногою твердой стать при море;
* Сюда по новым им волнам
* Все флаги в гости будут к нам –
* И запируем на просторе.
Все перечисленные одна за другой «думы» сливаются в картину необъятного пространства, образованного как бы взрывом сжатой внутренней энергии. То, что было точкой, распространилось на все, непрерывно расширяясь. В динамическом пространстве возникают противонаправленные, но благие силы: корабли, плывущие «по новым им волнам». «Простор» пульсирует. Пространство, видимое глазами Петра, ушло внутрь, поменялось местами с новым, а то, что было внутри, в «думах», охватило колоссальный объем.
В центральной части вступления все, задуманное Петром, осуществилось:
…ныне там,
* По оживленным берегам,
* Громады стройные теснятся
* Дворцов и башен
* В гранит оделася Нева;
* Мосты повисли над водами;
* Темно-зелеными садами
* Ее покрылись острова и т. д.
Перед нами преображенное пространство первой части, панорама города, предстающая в самом общем виде и снова с внешней точки зрения. Однако после строки «Люблю тебя, Петра творенье» возникает более крупный план, детали, события, а главное – картина Петербурга переводится в личный план, наполняется собственными переживаниями автора. Поется гимн прекрасному городу, и пространство окрашивается изнутри, из этой поющей души – мы снова на внутренней точке зрения. Так и в первом случае: описание сменяется переживанием, поэтическое пространство колеблется, масштабы меняются.
Наконец, третья часть вступления, где ликующая тональность оды поднимается до своих высот:
* Красуйся, град Петров, и стой
* Неколебимо, как Россия,
* Да умирится же с тобой
* И побежденная стихия…
Здесь пространство остается лирически-внутренним, но оно в то же время овнешнено государственной те
* Была ужасная пора,
* Об ней свежо воспоминанье…
* Об ней, друзья мои, для вас
* Начну свое повествованье.
* Печален будет мой рассказ –
то переключение происходит во внутреннем пространстве, точка зрения передвигается из одной стилистической сферы в другую, из гимна в «повесть». Но переключение столь резко, контраст так неожидан, что по аналогии, по инерции прежних пространственных колебаний мы воспринимаем его как переворот внешнего во внутреннее. Трижды повторенный, один и тот же инверсивный ход, хотя и варьированный, стилистически вводит главный конфликт поэмы: столкновение государственного и личного начала, которое в более общем виде может быть понято как столкновение внешнего и внутреннего, великого и малого, которые обмениваются ценностными знаками. В то же время стороны конфликта нельзя отделить друг от друга и тем самым снять. Они неразрывны и едины так же, как едино внешне-внутреннее пространство, которое только мыслительно-аналитически возможно представить раздельным.
Короткий доклад не имеет претензий, да и не может экспонировать бесконечное разнообразие примеров и способов пушкинского инверсирования. Его цель указать на универсалию, может быть, на одну из таковых, без которой пушкинский мир не может быть описан как имеющий прочное онтологическое основание. Пушкинское инверсирование зиждется на выполнении поэтом правил построения художественного текста с постоянным их нарушением. Следуя правилам распределения компонентов, Пушкин параллельно перераспределяет и дораспределяет. Это его творческое действие теснейшим образом связано с принципом сюжетно-композиционной и семантической многоплановости. Инверсия на любом порядке взрывает линейную последовательность и целевую однонаправленность текста, делая возможным подключение многих продолжений и осуществляя тем самым эффект «черновика» в завершенном тексте. Одновременно инверсивность регулирует баланс структур, удерживая разбегающиеся и расподобляя стесненные. В поэтическом мире Пушкина устанавливается противоположность и равенство сил саморасточения и самососредоточения. В результате осуществляется та единораздельность пушкинских текстов, которая утверждает автономность компонентов, их атомарную выделенность, и тут же, вместе с этим, растворяет их все в континуальном поле неисследимой глубины.