Пушкин и
Лермонтов. Их имена рядом на небосклоне
русской поэзии. В своем творчестве каждый
из них достиг вершин мастерства, поэтому
так интересны и важны для нас их мысли о
поэте и поэзии, о месте писателя в обществе.
Мысли эти выстраданы, подчеркнуто
независимы от мнений “светской черни” (стихотворения
А.С. Пушкина “Разговор книгопродавца с
поэтом” (1824), “Поэт и толпа” (1828), “Поэту”
(1830) и другие).
Кто же
такой поэт в представлении Пушкина и
Лермонтова? Поэт — избранник неба (Лермонтов
о себе: “Нет, я не Байрон, я другой. Еще
неведомый избранник...”), наперсник богов (вспомним
стихотворение Пушкина “Дельвигу” (1817): “наперснику
богов не страшны бури злые...”), обладающий
рядом качеств, которые отличают его от
обычных людей. Поэт наделен
всечеловеческой, вселенской отзывчивостью.
“Чувство правды”, способность видеть мир
таким, каков он есть, — неотъемлемое
свойство всякого истинного поэта.
Есть
чувство правды в сердце человека,
Святое
вечности зерно:
Пространство
без границ, теченье века
Объемлет в
краткий миг оно, —
писал М.Ю.
Лермонтов в стихотворении “Мой дом” в 1830
году. Высшая художественная правда
достигается ценой больших лишений, ценой
жертвенного служения добру. Пушкин вообще
считал, что:
Пока не
требует поэта
К священной
жертве Аполлон,
В заботах
суетного света
Он
малодушно погружен...
(“Поэт”,
1827)
Поэтическое
служение — всегда жертва, связанная с
отречением от многих “мирских благ”. В
послании “К другу стихотворцу” (1814)
Пушкиным сказаны горькие слова о судьбе
русских поэтов:
Лачужка под
землей, высоки чердаки —
Вот пышны
их дворцы, великолепны залы.
Поэтов —
хвалят все, питают — лишь журналы;
Катится
мимо их фортуны колесо...
К идее
жертвенности поэтического служения
подводили Пушкина и Лермонтова раздумья об
их собственных судьбах, сама историческая
действительность. Перед глазами Пушкина
был пример поэтов-декабристов, в ушах
Лермонтова еще словно бы звучал преступный
выстрел Дантеса. Показательно, что “глагол
смерти” дважды
используется уже в самом начале
стихотворения “Смерть поэта” (1837):
Погиб поэт!
— невольник чести —
Пал,
оклеветанный молвой...
Мотив
жертвенности чувствуется и в стихотворении
Пушкина “Пророк” (1826), и в одноименном
произведении Лермонтова. Пушкинский пророк
дан в развитии, в динамике, в движении.
Кульминация стихотворения заключается в
словах:
И он мне
грудь ра
И сердце
трепетное вынул,
И угль,
пылающий огнем,
Во грудь
отверстую водвинул.
Но
принесенная жертва не напрасна. Энергия
находит выход в повелительном “жги”
последней строки:
И Бога глас
ко мне воззвал:
“Восстань,
пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись
волею моей, И, обходя моря и земли,
Глаголом
жги сердца людей”.
Стихотворение
Лермонтова “Пророк” (1841) создано совсем в
другую эпоху. Усиление консервативных
тенденций в обществе оказало влияние и на
поэзию. Лермонтовского пророка забрасывают
камнями. Он бежит от “ближних”, бежит, но
остается пророком. Жертва принесена, но это
бесполезная жертва. В этом и заключается
трагизм лермонтовского героя. Пророку
внемлет лишь безгрешная природа:
Завет
предвечного храня,
Мне тварь
покорна там земная;
И звезды
слушают меня,
Лучами
радостно играя.
Самолюбивые
старцы пугают им детей:
“...Смотрите
ж, дети, на него:
Как он
угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите,
как он наг и беден,
Как
презирают все его!”
Сходные
мотивы находим и во многих других
стихотворениях Лермонтова периода
политической реакции в стране: “Поэт” (1838),
“Не верь себе” (1839), “Журналист, читатель и
писатель” (1840) и в лирике Пушкина 1830-х годов.
Достаточно вспомнить стихотворение “Эхо”
(1831):
Ревет ли
зверь в лесу глухом,
Трубит ли
рог, гремит ли гром,
Поет ли
дева за холмом —
На всякий
звук
Свой отклик
в воздухе пустом
Родишь ты
вдруг.
Ты внемлешь
грохоту громов,
И гласу
бури и валов,
И крику
сельских пастухов —
И шлешь
ответ;
Тебе ж нет
отзыва... Таков
И ты, поэт!
Печальные,
горькие слова! Трагическое признание гения,
обреченного на непонимание современников!
И все-таки время расставило все на свои
места. Поэзия Пушкина и Лермонтова заняла
достойное место в русской классической
литературе. Сбылись пророческие слова
Пушкина:
Нет, весь я
не умру — душа в заветной лире
Мой прах
переживет и тленья убежит —
И славен
буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет
хоть один пиит.