Салтыков-Щедрин обогатил русскую сатиру разнообразием жанров и форм. Неожиданная смелость в выборе жанра позволяла по-новому смотреть на мир. Щедрину легко давались и большие, и малые жанры: пародии, сказки, сатирические рассказы, повести и, наконец, роман. Самым любимым и постоянным жанром у автора был цикл, так как он позволял динамично развивать образ, вводить бытовые зарисовки, обличать жизнь.
“История одного города” и представляет собой своеобразный цикл глав, посвященных жизнеописаниям глуповских градоначальников. Щедрин подчеркивает, что трагизм положения жителей города Глупова обусловлен их рабской покорностью и долготерпением. Автор указывал, что “История одного города” не пародия на российскую действительность и историю, а антиутопия, то есть предупреждение потомкам о том, как нельзя жить.
Салтыков-Щедрин высмеивает суетливую борьбу за власть Амальки и Ираидки, подразумевая при этом смутное время после смерти Петра I и борьбу за престол Анны Иоанновны и Елизаветы. Щедрин использует при этом гротеск, доходящий до абсурда: власть сменяется каждый день, а народу до этого нет дела, так как правительницы улещают его спиртным.
В главе “Органчик” с горечью Щедрин подчеркивает, что правят народом бездушные автоматы типа Брудастого, умеющие говорить лишь: “Разорю!” и “Не потерплю!”.
Градоначальникам нет дела до бедствий народных, они поглощены лишь своими интересами. Это наглядно показано в главах “Соломенный город” и “Голодный город”: в городе пожары, народ пухнет с голоду, а начальник развлекается со стрельчихами Аленкой и Домашкой. Милитаристский характер внешней политики России Щедрин отобразил в главе “Войны за просвещение”. Бородавкин хотел завоевать саму Византию, ездил по Глупову из конца в конец и стрелял из пушек.
В условиях самодержавной России невозможно было выработать конституцию, отвечавшую интересам народа, и Щедрин осмеивает бесполезные попытки Сперанского, изображая
его под фамилией Беневоленского. ___
Но пиком в изображении ничтожества и бездуховности градоначальников является образ Угрюм-Бурчеева, в котором многие современники Щедрина узнавали жестокого военного министра Александра I Аракчеева. С горьким сарказмом пишет автор о причудах этого выродка: после его смерти в подвале нашли какие-то одичавшие существа — это были его жена и дети, которых он морил голодом. Он стремился сделать из людей машины, работающие под барабанную дробь и марширующие вместо отдыха. Он посягнул на саму природу, вот почему в финале “Истории одного города” возникает Нечто, огромная грозовая туча. Что она таит для глуповцев: освобождение от тиранствующих градоначальников или наступление более тяжелой реакции — Щедрин не объясняет. Сама жизнь, само поведение людей должны дать ответ на этот вопрос.
Своеобразное и важное место в жанровой системе Салтыкова-Щедрина занимает роман. В семидесятые годы Щедрин не раз заявляет о том, что “семейный роман” изжил себя. Поэтому он расширяет рамки романа и пишет сатиру на деградирующий помещичий класс, показывая распад семейно-родственных отношений. В “Господах Головлевых” ярко проявляется такая сторона таланта Салтыкова-Щедрина, как умение не только показывать смешную, пошлую сторону жизни, но и обнаруживать в этой пошлой стороне потрясающий трагизм.
Головлевы — “мелкая дворянская сошка”, “рассеянная по лицу земли русской”- Они изначально охвачены идеей приобретения, материального благополучия и процветания семьи. Собственность для них — к
Припасание объединяет враждующие силы в семье. Даже отверженный Степка-балбес принимает в нем участие, хотя заранее знает, что ему не перепадет ничего.
Денежные отношения — единственная реальная нить, связывающая отцов и детей. “Иудушка знал, что есть человек, значащийся по документам его сыном, которому он обязан в известные сроки посылать условленное... жалование и от которого, взамен того, он имеет право требовать почтения и повиновения”.
Только дважды в романе проявляются истинно человеческие отношения. В первом случае — между чужими, во втором — между одичавшей родней. Запоминается доброе отношение к Степке-балбесу крепостного “сердобольного трактирщика Ивана Михайлыча”, который бескорыстно, из сострадания ведет домой нищего Степку. После этого душевная близость между людьми возникает, когда Порфирий Владимирыч жалеет сироту Анниньку.
В целом же мерилом ценности человека в романе является его способность обеспечивать “свое семейство не только “нужным, но и излишним”. В противном случае человек — “лишний рот”.
Арина Петровна создала могущество головлевского рода. Но вместе с этим у нее возникает какое-то чувство обманутых надежд, вызванное детьми, их “непочтительностью”, неумением “угодить” родителям. Вся богатая жизнь Арины Петровны бедна радостями. И под конец ее гнетут в Погорелке не недостатки, а “ощущение пустоты”.
Порфирий Головлев доводит до крайности, до предела общие черты семейства. Как собственник и приобретатель он близок какими-то гранями героям “Мертвых душ”, Тартюфу Мольера, пушкинскому Скупому рыцарю. Его образ организуется мотивом лицемерного пустословия. Слово утрачивает смысл в устах Иудушки, бросаются в глаза его “разглагольствования”, фальшиво-благостные и ласкательные.
Весь процесс, который медленно переживала Арина Петровна, убеждаясь в пустоте своих жизненных итогов, уИудуш-ки предельно сжат. В финале романа Салтыков-Щедрин подвергает его самому страшному испытанию — пробуждению совести.
Пробуждение “одичалой” совести Порфирия Владимировича доказывало, что гибель рода произошла не от одного злодея. Для Щедрина трагедия головлевской семьи в том, что она отторгнута от труда и истинных человеческих отношений. Герой осознал в себе вину своего рода, вобрал в себя тяжесть ответственности за все проступки и вынес себе смертный приговор.
После прочтения этого романа у меня осталось странное двойственное ощущение. С одной стороны, былЪ омерзительно читать об Иудушке, который, как паук, плетет вереницу интриг против своих родных. Но, с другой стороны, в финале романа возникало чувство жалости к нему как к единственному, осознавшему вину рода Головлевых и искупившему ее.
Салтыков-Щедрин считал, что зло несет в себе самом нравственное возмездие. Он создает в конце романа горькую картину пробуждения совести, слишком позднего, когда жизненные силы человека уже исчерпаны. Все творчество Салтыкова-Щедрина как будто перекликается через много лет с тревогой гоголевского обращения к читателю: “Все может статься с человеком. Забирайте же с собою в путь... забирайте с собою все человеческие движения, не оставляйте их на дороге, не подымете потом!”