Изображая мертвенность самого головлёвского существования, Салтыков широко использует
архетипические образы мрака, холода, ночи и тому подобные. И тогда, когда он рисует картины природы, и
тогда, когда он описывает быт головлёвской усадьбы, писатель опирается на значимое для народных
верований символическое противопоставление весенней жизни и зимнего омертвения, тепла и холода, света и
тьмы. Господство мрака и холода, которые, по народным поверьям, творятся нечистою силой, символически
выражает в романе обесчеловеченность головлёвского существования и пророчит неминуемую гибель (в
народном сознании мрак и холод по значению тождественны смерти) головлёвского рода.
Устойчивым становится в романе архетипический образ зимнего омертвения, несущий идею
враждебности живому всего того, что связано с головлёвским родом, с самим его существованием: “...земля на
неоглядное пространство покрыта белым саваном”, “...кругом во все стороны стлалась сиротливая снежная
равнина”, “...окрестность, схваченная неоглядным снежным саваном, тихо цепенела” и так далее.
Существование господ Головлёвых враждебно свету, теплу, жизни; ему, как и нечистой силе, сопутствуют
мрак, холод и смерть. Показывая это, Салтыков опирается на изобразительно-выразительные возможности
архетипической символики. Погружается в “безрассветную мглу” Степан Владимирыч, утративший последние
связи с реальностью. Господа Головлёвы день за днём утопают “в серой, зияющей бездне времени”, так что
даже теряется представление о времени. В барском доме “м
Иудушку охватывают “сумерки”, которым “предстояло сгущаться с каждым днём всё больше и больше”. Для
Анниньки “и прежняя жизнь была сон, и теперешнее пробуждение – тоже сон”, “...ночь, вечная, бессменная ночь
– ничего больше”.
Все эти упоминания о мгле, бездне, сумерках, сне, ночи усиливают впечатление мертвенности и указывают
на отсутствие живого, что имело бы перспективу будущего, могло бы изменяться и обновляться. Используемые
Салтыковым архетипические образы, находящиеся в прямом родстве с представлениями о смерти и хаосе,
символизируют не только разрушение и гибель, но и нравственную пустоту головлёвского существования,
характеризующегося неподвижностью и косностью, отсутствием каких-либо живых движений.
Напротив, то, что лишено признаков живого, сохраняет здесь, подобно “мёртвой тишине”, способность
движения. Больному Павлу Владимирычу чудится “целый рой теней. Ему кажется, что эти тени идут, идут, идут...”
И Арине Петровне мерещатся “тени, колеблющиеся, беззвучно движущиеся”. Шевелятся и перемещаются
только призраки и привидения (в таком смысле употреблялось в народных преданиях и поверьях слово тень);
представители же головлёвского рода всё более и более впадают в состояние физической и нравственной
неподвижности. Подчёркивая это, Салтыков тем самым показывает враждебность головлёвского
существования этическим основам народной жизни и народного сознания, где понятие движения наделялось
положительным нравственно-оценочным значением.