Поучительна судьба эгофутуриста Игоря Северянина (литературный псевдоним Игоря Васильевича Лотарева, 1887—1934). Он запомнился как автор «поэт», пользовавшихся шумным успехом в среде мещанских любителей острых ощущений и сытого покоя. Поклонники Северянина объявили его «королем поэтов», и он с бесцеремонностью, редкой даже среди футуристов, принял этот титул. Трудно назвать другого человека, который столь беззастенчиво возвеличивал бы себя, как это делал Северянин. Скандальной известностью пользуются его «самогимны»:
* Я, гений Игорь-Северянин, Своей победой упоен:
* Я повсеградно оэкранен!
* Я повсесердно утвержден!..
* Я покорил Литературу!
* Вэорлил, гремящий, на престол!..
* («Эпилог», 92) Или:
* Меня отронит Марсельезия,
* Как президентного царя! Моя блестящая поэзия
* Сверкнет, как вешняя заря!
* («Самогимн», 92)
Порой в припадке самовозвеличения он доходил до сверхпошлости: «Мне отдалась сама Венера,— и я всемирно знаменит». Тематически Северянин близок к акмеистам. Подобно М. Кузмину и Б. Садовскому, он слагал стихи во славу легкой любви, изысканных гастрономических блюд, одежд и т. п. Стихи его необычайно манерны, словоизобретательство грубо претенциозно: «Офиалчен и олилиен озерзамок Мирры Лохвицкой» ‘, «Как мечты сюрпризэрки над качалкой грезэрки истомлснно лунятся: то—Верлен, то—Прюдом», «волиуйный май», «омолненный дым» и т. п. Вот еще типично северянинское: В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом, По аллее олуненной Вы проходите, марево… Ваше платье изысканно, Ваша тальма лазорева, А дорожка песочная от листвы разузорена — Точно лапы паучные, точно мех ягуаровый.
(«Кэнзели», 9) Общественные интересы Северянину были чужды. Он с циничной откровенностью демонстрировал свою беспринципность: «Я славлю восторженно Христа и Антихриста… Голубку и ястреба! Ригсдаг и Бастилию! Кокотку и схимника! Порывность И сон!» («Шампанский полонез», 92). Прав был Маяковский, гневно обращаясь к Северянину: «Как вы смеете называться поэтом и, серенький, чирикать, как перепел!».
А между тем Северянин не лишен был таланта. Его первый сборник «Громокипящий кубок» (93) встретил одобрительный отзыв В. Брюсова; «Это настоящий, свежий, детский талант» — писал о нем А. Блок’, Однако, по мере того как — в погоне за шумной и дешевой славой — он все больше приноравливался к вкусам мещан, талант его мельчал и опошлялся. После Октября
* Только ты, крестьянская, рабочая,
* Человеческая, одна лишь,
* Родина, иная, чем все прочие,
* И тебя войною не развалишь.
* Потому что ты жива не случаем,
* А идеей крепкой и великой,
* Твоему я кланяюсь могучему,
* Солнечно сияющему лику ‘.
* Футуристы, ставшие певцами
Октября, с большим трудом преодолевали формалистические теории, что сказалось в деятельности лефовцев (тех же футуристов), в творческой практике В. Каменского, в некоторых произведениях В. Маяковского 1918—1920 годов. Советский народ не принял «новаторства» футуристов и лефовцев. Резко отрицательно к их формалистическим упражнениям относился . В беседе с Кларой Цеткин он говорил по поводу новейших формалистических и эстетских направлений в искусстве: «Почему надо преклоняться перед новым, как перед богом, …только потому, что «это ново»? Бессмыслица, сплошная бессмыслица! Здесь много лицемерия и, конечно, бессознательного почтения к художественной моде, господствующей на Западе… Я не в силах считать произведения экспрессионизма, футуризма, кубизма и прочих «измов» высшим проявлением художественного гения. Я их не понимаю. Я не испытываю от них никакой радости» 2. В то же время Белинский отмечал лучшее в поэзии футуристов. Ему, по свидетельству Луначарского, нравилась поэзия В. Каменского 3; менялось отношение Белинскийа к Маяковскому по мере преодоления поэтом формализма и роста популярности его стихов среди читателей, особенно молодежи.