В 1960-е годы получили распространение “Крохотки” Солженицына, его стихотворения в прозе. В тон тургеневскому восклицанию “Мы еще повоюем!” Солженицын писал: “Пока можно еще дышать после дождя под яблоней – можно еще и пожить!” (”Дыхание”). “Крохотки” полны свежих мыслей (”Способ двигаться”, “Отраженье в воде”) и самобытных наблюдений (”Вязовое бревно”, “Костер и муравьи”, “Приступая ко дню”).
Тема родины – связующая нить “крохоток”. В “Озере Сегден” родина – это озеро и природа, его окружающая. В “Городе на Неве” родина – это Ленинград, прекрасный город на костях, в центр которого ничего нельзя встроить. У писателя возникает вопрос по аналогии: а беда страны с ее лагерями тоже отольется в вечную красоту? В “крохотке” под названием “Мы-то не умрем” Россия – это запустение кладбищ, а в зарисовке “Путешествуя вдоль Оки” – русский пейзаж, немыслимый без церквей.
Не менее явственно, чем тема родины, раскрывается в “крохотках” и тема свободы. Прах поэта Я.П. Полонского (”Прах поэта”) оказывается в пределах тюремной зоны, и, когда его выкапывают и переносят, поэт как будто “освободился”. Пес (”Шарик”) стоит перед выбором: погрызть костей или свободно побегать по снегу – и выбирает последнее.
В свете проблемы клонирования, интересующей сейчас не только генетиков, занимающихся ею вплотную, но и обычных людей, любопытна фраза Солженицына из “крохотки” “Утенок”: “Никогда, со всем нашим атомным могуществом, мы не составим в колбе, и даже если перья и косточки нам дать – не смонтируем вот этого невесомого жалкенького утенка…”
Повесть “Раковый корпус” (1967, 1990) рисует яркие картины Ташкента, которые, несомненно, придают повествованию особый колорит: узбекские дома, зоопарк, цветущий урюк. На фоне этого стоят больничные корпуса, разворачиваются больничные истории. Солженицын пишет о проблеме рака, острой и поныне. Для него это материал для постановки острой нравственной проблемы о поведении человека, особенно перед лицом неизбежной смерти.
Сложная для чтения книга “Архипелаг ГУЛАГ” (1964-1968), опубликованная в 1973, 1989 гг., как бы заранее отвечает на вопрос, позже сформулированный Л.К. Чуковской в статье “Прорыв немоты” (1974): “А что сделалось с личностью, – не тою, окруженной культом, а той – каждой, – от которой осталась одна лишь справка о посмертной реабилитации? Куда она делась и где похоронена – личность? Что сталось с человеком, что он пережил, начиная от минуты, когда его вывели из дому, – и кончая минутой, когда он возвратился к родным в виде справки?”
Солженицын не первый и далеко не единственный из тех, кто писал о ГУЛАГе. До него это был В. Шаламов, одновременно с ним над книгой “Голос из хора
В 1970 г. – спустя год после исключения из Союза писателей! – за нравственную силу произведений, возрождающую лучшие традиции русской литературы, Солженицыну была присуждена Нобелевская премия. С этой инициативой выступил французский писатель Франсуа Мориак. Может быть, некоторые события этих лет в жизни Солженицына и заслуживают критической оценки (см. главу “Нобелевская трагедия” в книге Н. Решетовской “Отлучение. Из жизни Александра Солженицына”), но литературные его заслуги, бесспорно, достойны столь высокой награды. Примечательно мнение самого писателя о том, за что он удостоился премии, в чем именно его литературная миссия. В “Нобелевской лекции” Солженицын размышляет о шкалах оценок. У всех они разные, и для взаимопонимания людей это очень серьезно: “При шести, четырех, даже при двух шкалах не может быть единого мира, единого человечества: нас разорвет эта разница колебаний. Мы не уживемся на одной Земле, как не жилец человек с двумя сердцами”. Солженицын считает, что литература совмещает эти шкалы и так развивается “мировое зрение”. Позже он писал в воспоминаниях “Бодался теленок с дубом”: “Лекция была хоть и прозрачна, но… И там, и здесь предпочли не понять”.
Не будет правильным утверждение, что Солженицыну противостояла только власть. С этих лет начинается и размежевание читателей на его сторонников и противников: “На “ура” принимали меня, пока я был, по видимости, только против сталинских злоупотреблений, тут и все общество было со мной… Следующими шагами мне неизбежно себя открывать: пора говорить все точней и идти все глубже”. Выразителем мнения противников писателя стала советская пресса, развернувшая травлю, на которую писатель отвечает призывом – “Жить не по лжи”.
12 февраля 1974 г. Солженицын арестован, лишен советского гражданства. Его изгоняют из страны. Он живет в Швейцарии, США, ездит в Канаду, Норвегию, Испанию, Японию… Он сидит в архивах ведущих университетов и работает над “узлами” книги “Р17″ (”Красное колесо”): “Август Четырнадцатого”, “Октябрь Шестнадцатого”, “Март Семнадцатого”, надолго поглотившей все его творческие силы. Эта книга уникальна по охвату исторического материала – и полна сомнений в правдивости документов. Причины катастроф, постигших нашу страну в годы советской власти, Солженицын видит в поражениях войны 1914 г., в деятельности русских либералов.