Качает черт качели
Вперед — назад, вперед — назад...
Ф. Сологуб
Современники серебряного века с любовью, трогательно относились к поэту и прозаику Федору Сологубу. Вот что писала о нем Зинаида Гиппиус: “О Блоке можно было написать умер. И о Розанове. Да и о Брюсове: он хуже, чем умер, он — болыпевицкий цензор, сумасшедший жестокий коммунист, пишет оды на смерть Ленина и превратился из поэта и беспомощного рифмоплета... что даже удивительно (или, на- против, не удивительно). Но могу ли я говорить о Сологубе? Он в России. Я его знаю, люблю неизменно, уважаю неизменно, вот уже почти тридцать лет...”
Я специально привел столь объемную цитату из Гиппиус, потому что в этой характеристике — весь художник Сологуб и гражданин Сологуб, и явление “Сологуб в мире”. Поэт любим и уважаем творческой русской интеллигенцией за то, что не преклонил колен перед варварской властью большевиков. Многие это сделали.
Главной трагедией поэта была мечта и действительность в вечной борьбе и игре с его душой, ранимой и беззащитной:
...Хочу конца, ищу начала,
Предвижу роковой предел.
Противоречий я хотел,
Мечта владычицею стала.
Его влечет образ таинственной звезды — “звезды Маир”. Но он всегда хочет возвратиться на родную свою землю.
Известно, что, когда Сологуб выходил на эстраду и читал свои волшебные стихи, он сам казался трагическим противоречием этих стихов.
В них сплеталось реальное с нереальным. Мне кажется, что его “мечта и действительность” в вечной игре с его душой — это и есть тот образ, который он нарисовал в своих стихах о “чертовых качелях”. Он словно был склонен во всем выискивать и, если ее там нет, то придумать:
Потягайся с ведьмой мудрой,
Силу в силе покажи...
И сам он часто брал ритм завораживающий, явно сам выступая в роли колдуна:
...Ты не в круге, весь ты в точке,
Я же в точку не вмещусь...
...будешь умирать,
И тогда поймешь и примешь
Троецветную печать...
Для придачи “волшебники” своим стихам он менял ритмы, искал таинственные смысловые и словесные ходы:
Водой спокойной отражены,
Они бесстрастно обнажены
При свете тихом ночной луны.
Два отрока, две девы тво
Сологуба считали человеком надменным. Особенно журналисты, которые наперебой домогались у него интервью. Но что поделать — он не любил эту суматошную братию, ему было жаль на них тратить время и душу.
Они же в отместку не раз объявляли его колдуном и садистом. И это была почти правда — темные силы властвовали в его поэзии:
Когда я в бурном море плавал
И мой корабль пошел ко дну,
Я возопил: “Отец мой, Дьявол,
Спаси меня, ведь я тону”.
Признав отцом дьявола, лирический герой Сологуба принял от дьявола и все черное наследство: злобную тоску, душевное одиночество, холод сердца, отрешение от земной радости и презрение к человеку. После таких откровений, как детский сон, вспоминались его нежные строки:
В поле не видно ни зги...
Кто-то зовет: “Помоги!”
Как помогу?
Сам я беден и мал,
Сам я смертельно устал —
Что я могу?..
Далее в стихах идет высокий нравственный мотив:
Если не сможем идти,
Вместе умрем на пути...
Но, увы, процесс отхода от прошлых нравственных идеалов набирал губительную силу.
.. —
то теперь стало:
Собираю ночью травы
И варю из них отвары...
На фоне таких контрастов было невозможно понять, что за личность — поэт Сологуб. Сам он не проявлял к друзьям никакого особого внимания. Одно время их связывала дружба с Блоком. Но после написания Блоком “Двенадцати” он охладел и к нему.
Имя Сологуба вовсю гремело. Актеры выли с эстрады его знаменитое:
Качает черт качели...
Видимо окончательно разрушив свою душу, он уходил в мистику из реального мира:
В мире ты живешь с людьми, —
Словно в лесе, в темном лесе,
Где написан бес на бесе, —
Здесь с такими же зверьми.
Видимо, это следует понимать как поражение Дон Кихота, который не смог осилить любовью и мечтой это населенное бесами пространство. “Чертовы качели”, описав последний полукруг в жизни поэта, навсегда остановились. Основились для него, но в его поэзии они все еще раскачиваются задиристо и лихо, напоминая нам, что жизнь всегда можно сделать просто смертельной игрой.