Литературно-подготовительный характер дневников Толстого

Литературно-подготовительный характер носили не только ранние дневники Толстого. Такой же характер и значение имел и первый пробный, незавершенный литературный опыт Толстого — отрывок, названный им «История вчерашнего дня». Замысел «Истории вчерашнего дня» относится к самому началу 1851 г. 18 января Толстой записывает в дневнике: «Писать историю моего дня». Через два месяца, 24 марта 1851 г., в дневнике появляется более пространная запись о том же: «Написать нынешний день со всеми впечатлениями и мыслями, которые он породит». В последующие дни Толстой непосредственно работает над отрывком.

Отрывок начинается словами, которые объясняют толстовский замысел: «Пишу я историю вчерашнего дня, не потому, чтобы вчерашний день был чем-нибудь замечателен, скорее мог назваться замечательным, а потому, что давно хотелось мне рассказать задушевную сторону жизни одного дня.— Бог один знает, сколько разнообразных, занимательных впечатлений и мыслей, хотя темных, неясных, по |не] менее того понятных душе нашей, проходит в один

день. Ежели бы можно было рассказать их так, чтобы сам бы легко читал себя и другие могли читать меня, как и я сам, вышла бы очень поучительная и занимательная книга, и такая, что не достало бы чернил на свете написать ее и тиши рафчиков напечатать».

Замысел отличается необычностью и смелостью. Можно сказать также, что он вполне оригинален. Известно, что в самом начале литературной деятельности Толстой испытывал сильное увлечение Стерном. Следы этого увлечения видны и на первом незавершенном опыте Толстого: отказ от фабульного построения, интерес к задушевной стороне человеческой жизни. Но толстовская манера в «Истории вчерашнего дня» (как и в последующих биографических повестях) заметно отличается от нее. У Толстого пет интеллектуальной изысканности Стерна, очаровательной и легкой его иронии, у него начисто отсутствует игровой момент, столь сильный у Стерна. У Толстого все серьезнее и глубже. Он стремится проникнуть туда, куда никто до него не проникал, в тайное тайных человека, он задался целью показать самые «корни человеческих поступков». В этом он отталкивается от Стерла и идет много дальше Стерна. Как заметил Б. Курсов, «возможно, рассказ „История вчерашнего дня” был задуман с целью и освоения всего лучшего в манере Стерна, и преодоления этой манеры как таковой».

В отрывке «Истории вчерашнего дня»

немало открытий. Открытий психологических и одновременно художественных. Сама позиция рассказчика характерная вообще для Толстого) — позиция открывателя. Он пишет: «Я посмотрел на часы и встал. Удивительно: исключая как когда я с ней говорю, я никогда не видал па себе ее взгляда, и вместе с тем она видит все мои движения.— «Ах, какие у нею розовые часы!» — Меня очень оскорбило, что находят мои брегетовские часы розовыми, мне так же обидно показалось, ежели бы мне сказали, что у меня розовый, жилет. Долито быть, я приметно смутился, потому что, когда я сказал, что это, напротив, прекрасные часы, она в свою очередь смутилась. Должно быть, ей было жалко, что она сказала вещь, которая меня поставила в неловкое положение. Мы оба поняли, что смешно, и улыбнулись. Очень мне было приятно вместе смутиться и вместе улыбнуться. Хотя глупость, но вместе.— Я люблю эти таинственные отношения, выражающиеся незаметной улыбкой и глазами и которых объяснить нельзя. Не то, чтобы один другого понял, но каждый понимает, что другой понимает, что он его понимает, и т. д.

Отрывки, похожие на этот, написанные в дневштково-исповедальной манере, до предела обнажающие внутреннюю жизнь человека, мы встречаем в большом количестве не только в незавершенном наброске Толстого, но и еще чаще в его биографических повестях. Мы читаем такое и в «Истории вчерашнего дня», и в «Детстве и отрочестве» и невольно думаем про себя: как это удивительно верно. Ведь именно так и со мной бывает. Но почему я раньше не замечал этого? И почему никто из писателей до сих пор мне об этом не рассказал?..

Психологические открытия Толстого носят особенный характер. Это открытия хорошо нам знакомого. Толстой рассказывает читателю о нем самом то, что тот хороню знает, по о чем прежде не думал, и читатель принимает это как важное для себя откровение. Сила Толстого-художника в том и заключается, что он открывает нам открывает в самом, точном и глубоком смысле этого слова самые обыкновенные и самые повседневные тайны. Именно в этом заключено в большой степени то повое слово, с которым Толстой пришел в литературу. Это его особенное, новое слово готовилось в дневниках, оно было им литературно выверено и опробовано в черновом наброске «Истории вчерашнего дня», оно было вполне реализовано и зазвучало в полную силу — зазвучало для читателя — в нервом закопченном произведении Толстого, в повести «Детство».