Однажды писатель В. В. Набоков, объясняя американским студентам значение творчества Льва Николаевича Толстого, прибегнул к следующему эффектному приему. Он погасил все лампы в зале и опустил шторы. «Зал, — рассказывал очевидец, — погрузился в темноту... Набоков возвратился к эстраде, поднялся по ступенькам и подошел к выключателям. "На небосводе русской литературы, — объявил он, — это Пушкин!" Вспыхнула лампа в дальнем левом углу... "Это Гоголь!" Вспыхнула лампа посреди зала. "Это Чехов!" Вспыхнула лампа справа. Тогда Набоков снова спустился с эстрады, направился к центральному окну и отцепил штору, которая с громким стуком взлетела вверх... Как по волшебству в аудиторию ворвался широкий плотный луч ослепительного солнечного света. "А это Толстой!" — прогремел Набоков».
Действительно, даже на фоне крупнейших писателей «золотого века» русской литературы Л. Н. Толстой производил впечатление гиганта, чей могучий дух, подобно животворному солнечному свету, озарял и оплодотворял культурную и общественную жизнь России второй половины XIX — начала XX в. В личности Толстого сочетались гениальный писатель, оригинальный мыслитель, страстный проповедник моральных истин и великий знаток человеческой души. Творчество этого художника не только отметило собой веху в истории России, но и оставило глубокий след в духовном развитии всего человечества. Еще при жизни за писателем утвердилась мировая слава «совести эпохи» и «властителя дум». К нему, как к учителю, обращались за советом представители разных сословий и стран, его произведения читались как гениальные откровения, а его самобытное «вероучение» вызвало к жизни широкое общественное движение — так называемое «толстовство», имевшее своей целью нравственное самосовершенствование людей на основе принципов духовного братства, труда, свободы от собственности и близости к природе.
Л. Н. Толстой принадлежал к одному из самых знатных в России семейств. Один из его предков, Петр Андреевич Толстой, был сподвижником царя Петра I; другой же происходил из древнего рода князей Волконских. Большая часть жизни писателя прошла в имении Ясная Поляна Тульской губернии, там он провел и свое детство. Кроме Льва в семье было еще четверо детей. Они рано осиротели и попали на воспитание к своим теткам, изо всех сил старавшимся заменить им умерших родителей. С особой благодарностью и нежностью писатель относился к «тетеньке» (как ее называли дети) Татьяне Александровне Ергольской, оказавшей на него наибольшее влияние. «Влияние это, — вспоминал Толстой, — было, во-первых, в том, что еще в детстве она научила меня духовному наслаждению любви. Она не словами учила меня этому, а всем своим существом заражала меня любовью. Я видел, я чувствовал, как хорошо ей было любить, и понял счастье любви. Это первое. Второе то, что она научила меня прелести неторопливой, одинокой жизни... Глубокая прелесть этой жизни была в отсутствии всякой матерьяльной заботы, добрых отношениях к ближайшим лицам, которые никем не были нарушены, и в неторопливости, в неосознавании убегающего времени». Татьяна Александровна с ее безмерной добротой и самоотверженной любовью была в глазах писателя живым воплощением естественной нравственности и умения прожить жизнь так, «чтобы не было в ней дурного».
Столь же важным открытием детских лет для писателя стала идея устройства всечеловеческого счастья. Она родилась во время игры в «муравейных братьев», придуманной старшим братом Льва, Николаем: «Он-то, — рассказывал писатель в старости, — когда нам с братьями было — мне пять, Митеньке шесть, Сереже семь лет, объявил нам, что у него есть тайна, посредством которой, когда она откроется, все люди сделаются счастливыми, не будет ни болезней, никаких неприятностей, никто ни на кого не будет сердиться и все будут любить друг друга, все сделаются муравейными братьями... И я помню, что слово "муравейные" особенно нравилось, напоминая муравьев в кочке. Мы даже устроили игру в муравейные кочки, которая состояла в том, что садились под стулья, загораживали их ящиками, завешивали платками и сидели там в темноте, прижимаясь друг к другу. Я помню, испытывал особенное чувство любви и умиления и очень любил эту игру. Муравейное братство было открыто нам, но главная тайна о том, как сделать так, чтобы все люди не знали никаких несчастий, никогда не ссорились и не сер
Стремление к постоянному самообновлению было обусловлено потребностью писателя в нравственном самосовершенствовании. Мысль о том, что цель человеческой жизни состоит в беспрестанном духовном развитии, он утверждал и в своем творчестве. Это развитие Толстой напрямую связывал с идеей служения всеобщему благу. Он верил, что личное счастье отдельного человека немыслимо без труда, направленного на искоренение социального зла и исправление пороков человечества. Такой труд, по мнению писателя, должен осуществляться исключительно в нравственной сфере. Не революция, неизбежно сопряженная с насилием, кровопролитием и жертвами, не сами по себе перемены социальных и экономических условий жизни, а нравственное самосовершенствование каждого человека является единственным способом приближения человечества к всеобщему счастью — таков был главный смысл «вероучения» Толстого. И своими книгами, и своим личным примером писатель призывал к тому, что следует добиваться «исправления мира через самоисправление». А в качестве «Архимедова рычага», с помощью которого можно изменить человека и жизнь к лучшему, Толстой провозглашал чувство братской любви к другому человеку.
Есть в обширном литературном наследии Л. Н. Толстого замечательная сказка под названием «Ассирийский царь Асархадон». В ней рассказывается о том, как к царю Асархадону, разгромившему войска царя Лаилиэ, посадившему самого Лаилиэ в клетку и размышлявшему о том, какой казни предать поверженного врага, ночью явился таинственный старец со словами: «Ты и Лаилиэ — одно». Асархадон не понял значения этих слов. Тогда старец предложил ему окунуться в волшебную купель. Царь последовал его совету. Едва погрузившись в воду, он превратился в Лаилиэ, и перед его глазами прошла вся жизнь этого человека вплоть до того момента, когда он был заточен в клетку, сквозь прутья которой, страдая от горя и мучительного бессилия, видел, что его лучших друзей ведут на казнь, а любимую жену отдают в рабство. Когда наступил час казни Лаилиэ, Асархадон, не выдержав собственного ужаса, вынырнул из купели и стряхнул с себя наваждение. Потрясенный пережитым, царь жадно внимал речам старца: «Ты думал, — говорил тот, — что жизнь только в тебе, но я сдернул с тебя покрывало обмана, и ты увидел, что, делая зло другим, ты делал его себе. Жизнь одна во всем, и ты проявляешь в себе только часть этой одной жизни. И только в этой одной части жизни, в себе, ты можешь улучшить или ухудшить, увеличить или уменьшить жизнь. Улучшить жизнь в себе ты можешь только тем, что будешь разрушать пределы, отделяющие твою жизнь от других существ, будешь считать другие существа собою — любить их». На другой день после разговора со старцем Асархадон велел отпустить Лаилиэ и всех пленных, на третий — удалился в пустыню, чтобы обдумать открывшуюся ему истину, а затем отправился возвещать эту истину по городам и весям...
Сказка о царе Асархадоне может служить яркой иллюстрацией ко всей жизненной и художественной философии писателя. Ибо в истории нравственного перерождения Асархадона отражены самые важные, с точки зрения Л. Н. Толстого, этапы духовного развития личности: освобождение от привычки бездумно жить по правилам мира, погрязшего во зле, пробуждение любви к ближнему, нравственное совершенствование посредством этой любви себя и других. Своей проповедью идей нравственного самосовершенствования и духовного преображения мира моральными усилиями каждого человека Толстой придал идеалам гуманизма новый размах, новое звучание и новое значение.