Прежде чем приступить к рассмотрению непосредственной темы работы, необходимо установить, в каком
смысле понимать слова хаос и космос в отношении поэзии Тютчева. Хаос, понятие окончательно
оформившееся в древнегреческой философии — это трагический образ космического первоединства, начало и
конец всего, вечная смерть всего живого и одновременно принцип и источник всякого развития, он
неупорядочен, всемогущ и безлик. Космос же — это мироздание, понимаемое как целостная, упорядоченная,
организованная в соответствии с определенным законом вселенная, живое, разумное существо, вместилище
космического ума, души, тела. Здесь же мы коснемся вопроса, связанного с определением поэзии Тютчева как
философской лирики. Ведь если мы говорим о выражении в поэзии таких философских понятий как хаос и
космос, то она становится сродни философии, но не может стать самой философией. Однако в лирике поэт
выражает своеобразие своего художественного переживания не только в невыразимом колорите своего
творчества, но и в характере подбора и формирования определенного материала, или "нуждается в извлечении
из мира всего соответствующего своей натуре". Если этот материал пересекается с тематикой философских
проблем, то уже можно говорить о философской лирике. Но, в философии и поэзии различается в первую
очередь способ использования языка. В философском поэтическом произведении имеется не развитие мысли,
не развернутая аргументация, ее подтверждающая, а ее означение, декларирование философемы, которая
живоописуется словом в поэзии, то есть дается комплекс мыслей в переживании, в эмоциональных,
художественных, "ощутительных" образах. Содержание бытия открывается непосредственно через образы.
Естественно, что без дарования поэта рифмованные строчки не будут представлять собой истинного
художественного произведения. Тютчев был поэтом, в творчестве которого соединились "величайшая яркость
и обрисованность объективно-эпического момента поэзии, ее идейного содержания, с исключительной силой и
богатством ее лирико-музыкального элемента". Первая черта лирических произведений Тютчева — всеобщее
предметное чувство, носящее космический характер. Это чувство носит объективный и реалистический
характер. Поэт мог бы ощущать все явления предметного мира в себе, полагать, что природа откликается на
его настроения. Тютчев же чувствовал себя в мире, для него все чувства и настроения — проявления
космического бытия как такового. Целостная жизнь, физические явления воспринималась им как жизнь самой
природы, самих вещей, космоса, "как состояние и действие живой души". Природа есть для него сама по себе
комплекс живых страстей, сил, чувств, а отнюдь не мертвый материал, который послушен воли художника:
Не то, что мните вы, природа —
Не слепок, не бездушный лик:
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык.
Даже там, где основная тема произведения — явления личной внутренней жизни, они представляются
поэту проявлением жизни и чувств всего космоса. Душевная жизнь ощущается им как область, входящая в
порядок объективного бытия и подчиненная космосу, "внешний свет природы становится внутренним светом
разума и сознания". У Тютчева душа "бьется на пороге как бы двойного бытия", порыв радости представляется
как проникновение стихии в душу человека ("как бы эфирною струею по жилам небо потекло"), старческая
любовь есть вечерняя заря на потухшем небе, страстное томление девушки — рождающееся сгущение
атмосферы перед грозой, а слезы — "капли дождевые зачинающей грозы". Это не просто образы, а
восприятие их подлинно космической природы, то, что было названо Франком "космизацией души" —
перенесение в личную жизнь категорий космического порядка. Следует подчеркнуть, что предметное чувство
поэта направлено на природу как целое, и каждое проявление жизни для него есть символ великого и
невыразимого целиком космического единого, некого "иного" космоса в философском смысле этого слова.
Поэзия Тютчева делает конкретные впечатления жизни в ее целом предметом восприятия, художественным
центром, вокруг которого расположены частные поэтические идеи. Здесь — своеобразная художественная
"религиозная философия", проявляющаяся в общности и вечности ее тем — времена года, день и ночь, свет и
тьма, любовь, море, душа, — все это у Тютчева предмет художественного описания в своей общей, стихийной
природе. Даже отдельные переживания связываются с общим, вскрывается космическая сторона жизни. Это
может достигаться как прямым указанием на присутствие высших сил (здесь гроза — проявление демонических
сил):
Одне зарницы огневые
Воспламеняясь чередой,
Как демоны глухонемые
Ведут беседу меж собой
Либо посредством эпитетов, зачастую парадоксальных — "звучные волны ночи, гремящая тьма, поющие
деревья" и т.п., которые у Тютчева представляют собой "приемы классификации явлений, превращение
разрозненных моментов в необходимые, внутренне согласованные обнаружения проявлений вечных начал
космоса". Осознание в творчестве всего как единого и признание в видимом духовного начала означает
пантеизм. Однако сам
лирике Тютчева необходимо присутствуют мотивы двойственного порядка. Действительно, при обращению к
всей его поэзии мы ясно видим как эта двойственность пронизывает все ее содержание. Наиболее яркий
пример — стихотворение "День и ночь":
День — сей блистательный покров —
День — земнородных оживление,
Души болящей исцеленье,
Друг человека и богов.
Но меркнет день, настала ночь,-
Пришла - и с мира рокового
Ткань благодатную покрова,
Собрав, отбрасывает прочь.
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ней и нами:
Вот отчего нам ночь страшна.
День и ночь здесь — символы двух различных стихий космоса, светлой и темной, последнюю из которых,
олицетворение "бездны безымянной", названа Тютчевым хаосом:
О чем ты воешь, ветр ночной,
О чем так сетуешь безумно?
...О, страшных песен сих не пой
Про древний хаос, про родимый!
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди
И с беспредельным жаждет слиться.
О, бурь уснувших не буди:
Под ними хаос шевелится!..
Жизнь космоса — борьба светлого космического начала с хаосом. Вселенское бытие здесь внутренне
двойственно, свет и хаос связаны как день и ночь, лето и зима. И, что самое главное, не только светлое
начало, но и хаос божественен, прекрасен и привлекателен. Это подтверждается и эпитетами - "родимый хаос",
"святая ночь". Борьба между идеальным космическим началом и демоническим началом хаоса существует не
только в природе, но и в самой человеческой душе:
...человек как сирота бездомный,
Стоит теперь и немощен и гол,
Лицом к лицу пред пропастию темной...
И чудится давно минувшим сном
Ему теперь все светлое, живое...
И в чуждом, неразгаданном, ночном
Он узнает наследье родовое
Темная стихия страсти, угрюмый "огонь желания" таит очарование даже более сильное, чем светлая
"пламенно-чудесная" игра, день — лишь "отраден и чудесен", ночь — "святая", воля к смерти ("Самоубийство")
и воля к жизни ("Любовь") одинаково привлекательны для человека:
И в мире нет четы прекрасней,
И обаянья нет ужасней,
Ей продающего сердца.
В человеке — желание гармонии более сильной, чем погружение в животворный океан идеального
"эфирного" мира:
Сумрак тихий, сумрак сонный,
Лейся в глубь моей души,
Тихий, томный, благовонный,
Все залей и утеши.
... Дай вкусить уничтожения,
С миром дремлющим смешай.
Подлинное значение хаоса в лирике Тютчева — это начало уничтожения, бездны, сквозь которое
необходимо пройти для достижения полного и подлинного слияния с космосом; тоска, охватывающая при
встрече с проявлениями хаоса - тоска и ужас смерти, уничтожения, хотя в них достигается блаженство
самоуничтожения. Эта тоска — причина трагедии человека. Человек — лишь "греза природы". Отсюда,
ощущение человеком себя сиротой перед лицом темной бездны, ощущение призрачности жизни:
Душа моя,
Элизиум теней,
Что общего меж жизнью и тобою!
В лирике Тютчева образно выражена мысль, что стихия хаоса, "как бы неадекватная, соответствующая
ограниченности человеческого существа", позволяет нам при соприкосновении с ней осознать всю глубину
пропасти, отделяющей нас от истинно космической жизни, мысль, что зло и грех не противоположности добра и
святости, а лишь ступени к ним. На этом новом уровне противопоставление хаоса и идеального начала космоса
находит выражения не в образах "дня и ночи", а в образах "тишины, успокоения и зноя, мятежности" и
столкновение их — это столкновение манящей и бурной красоты жизни с тихой и светлой красотой бессилия и
умирания. Здесь подчеркивается черта, присущая самому космосу — сила возвышения над самим собой, —
жизненность умирания, богатство бедности, сила бессилия, красота страдания. Хаос, таким образом, —
олицетворение "преодоления земного и смертного". "Обе разнородные силы как бы с обеих сторон сближаются
между собой и выявляют присущую им высшую гармонию, недостижимую вне духовного преобразования,
страдания и умирания". Этот синтез достигается Тютчевым и в описаниях осени:
Есть в светлости осенних вечеров
Умильная, таинственная прелесть.
... Ущерб, изнеможение, и на всем
Та кроткая улыбка увядания
Что в существе разумном мы зовем
Возвышенной стыдливостью страдания.
И в описании состояния старого человека — "Одна улыбка умиления в измученной душе моей". И в
описании "вещей души человека", бьющейся "на пороге двойного бытия":
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть...
Итак, в лирике Тютчева, " самой ночной души русской поэзии", открывается в неподвижной, завершенной
форме, в чистой красоте божественное единство космоса, обнимающего собой двойственность хаоса и
идеального начала, в борьбе между которыми протекает "злая жизнь с ее мятежным жаром".