Основные темы лирики А. А. Фета

В личности Афанасия Фета удивительным образом соединились два абсолютно разных характера: огрубелый, сильно тертый, битый жизнью практик и вдохновенный, неутомимый буквально до последнего вздоха (а умер он в возрасте 72 лет) певец красоты и любви. Сын мелкого немецкого чиновника, Фет был за взятку записан сыном орловского помещика Шеншина, который увез мать поэта от его от­ца. Но обман раскрылся, и Фет в течение мно­гих лет испытывал на себе, что значит быть не­законнорожденным. Главное, что он лишился при этом статуса дворянского сына. Он пытал­ся «выслужить» дворянство, но 13 лет армей­ской и гвардейской лямки ничего не дали. Тог­да он женился по расчету на старой и богатой, стал жестоким и прижимистым сельским хозя­ином-эксплуататором. Революционерам и да­же либералам Фет никогда не сочувствовал и, чтобы достичь желаемого дворянства, долго и громко демонстрировал свои верноподдан­нические чувства. И только когда Фету было уже 53 года, Александр II наложил благоприят­ную резолюцию на его прошение. Доходило до смешного: если тридцатилетний Пушкин счи­тал оскорблением пожалование ему царем ка­мер-юнкерского звания (это придворный чин, обычно даваемый молодым людям до 20 лет), то этот русский лирик специально выхлопотал себе камерюнкерство уже в 70 лет.

И при этом Фет писал божественные стихи. Вот стихотворение 1888 года:

Полуразрушенный, полужилец могилы,

О таинствах любви зачем ты нам поешь?

Зачем, куда тебя домчать не могут силы,

Как дерзкий юноша, один ты нас зовешь?

Томлюся и пою.

Ты слушаешь и млеешь;

В напевах старческих твой юный дух живет.

Цыганка старая одна еще поет.

То есть буквально два человека жили в од­ной телесной оболочке. Но какая сила чувст­ва, мощь поэзии, какое страстное, юношес­кое отношение к красоте, к любви!

Поэзия Фета недолго имела успех у совре­менников в 40-е годы, а в 70—80-х годах XIX ве­ка это был успех весьма камерный, отнюдь не массовый. Но широкой публике Фет был зна­ком, хотя они не всегда знали, что популяр­ные романсы, которые они распевают (в том числе и цыганские), — на слова Фета. «О, долго буду я в молчаньи ночи тайной», «Какое счастие! И ночь и мы одни», «Сияла ночь. Лу­ной был полон сад», «Давно в любви отрады мало», «В дымке-невидимке» и, конечно, «Я тебе ничего не скажу» и «На заре ты ее не бу­ди» — вот лишь немногие стихотворения Фе­та, положенные на музыку разными компози­торами.

Лирика Фета тематически крайне бедна: красота природы и женская любовь — вот и все. Но какой огромной мощи достигает Фет в этих узких пределах. Вот стихотворение 1883 года:

Только в мире и есть, что тенистый

Дремлющих кленов шатер.

Только в мире и есть, что лучистый

Детски задумчивый взор.

Только в мире и есть, что душистый

Милой головки убор.

Только в мире и есть этот

Влево бегущий пробор.

Философской его лирику назвать трудно. Мир поэта очень тесный, но какой же пре­красный, полный красоты. Грязь, проза и зло жизни не проникали в его поэзию никогда. Прав ли он в этом? Видимо, да, если видеть в поэзии «чистое искусство». Красота и долж­на быть главным в ней.

Гениальна пейзажная лирика Фета: «Я при­шел к тебе с приветом», «Шепот. Робкое ды­ханье», «Какая грусть! Конец аллеи», «Это ут­ро, радость эта», «Жду я, тревогой объят» и множество других лирических миниатюр. Они разнообразны, непохожи, каждая являет собой неповторимый шедевр. Но есть об­щее: во всех них Фет утверждает единство, тождество жизни природы и жизни человече­ской души. И поневоле задумываешься: где источник, откуда эта красота? Творение ли это Отца небесного? Или источник всего это­го — сам поэт, его умение видеть, его свет­лая, открытая красоте душа, каждое мгно­вение готовая восславить окружающую кра­соту? В своей лирике Фет выступает как антинигилист: если для тургеневского База­рова «природа не храм, а мастерская, и чело­век в ней работник», то для Фета природа — единственно храм, храм прежде всего люб­ви, а во-вторых, храм для вдохновения, уми­ления и молитвы красоте.

Если для Пушкина любовь была проявлени­ем высшей полноты жизни, то для Фета это есть единственное содержание человеческо­го бытия, единственная вера. У него и сама природа любит — не вместе, а вместо чело­века («В дымке-невидимке»).

В то же время Фет считает человеческую душу частицей небесного огня, божьей ис­крой («Не тем, господь, могуч, непостижим»), ниспосланной человеку для откровений, дер­заний, вдохновения («Ласточки», «Учись у них — у дуба, у березы»).

Удивительны поздние стихи Фета, 80—90-х го­дов. Дряхлый старик в жизни, в поэзии он превращается в горячего юношу, все мысли ко­торого об одном — о любви, о буйстве жизни, о трепете молодости («Нет, я не изменил», «Моего тот безумства желал», «Люби меня! Как только твой покорный», «Еще люблю, еще томлюсь»).

Возьмем стихотворение «Я тебе ничего не скажу», в котором высказана мысль о том, что языком слов нельзя передать жизнь ду­ши, тонкости чувства. Поэтому любовное свидание, как всегда, в окружении роскош­ной природы, открывается молчанием: «Я тебе ничего не скажу...». Вторая строка уточняет: «Я тебя не встревожу ничуть». Да, как свидетельствуют другие стихотворения, его любовь может и встревожить, взволно­вать девственную душу его избранницы сво­ими «томленьями» и даже «содроганьями». Есть и другое объяснение, оно в последней строке второй строфы: его «сердце цветет», подобно ночным цветам, о которых говорит­ся в начале строфы. «Я дрожу» — от ночного ли холодка или от каких-то внутренних, ду­шевных переживаний. И поэтому конец сти­хотворения зеркально повторяет начало: «Я тебя не встревожу ничуть, Я тебе ничего не скажу». Стихотворение привлекает тонко­стью, богатством оттенков чувства и естест­венностью, негромкой простотой их словес­ного выражения.