Особенно трудно складывается жизнь Цветаевой в 20-е годы: разлука с мужем, потеря работы, голод, смерть дочери. По воспоминанию современников, это было настоящее хождение по мукам. Но в противовес этому растут ее стихи. Никогда Цветаева не писала так вдохновенно, напряженно и разнообразно. С 1917 по 1920 год она успела создать больше трехсот стихотворений, большую поэму-сказку, шесть романтических пьес. Цветаева находилась в поразительном расцвете творческих сил. Создается впечатление, что ее поэтическая энергия становилась тем больше, чем непосильнее делалось для нее внешнее, бытовое существование. В этот период обозначились два направления в творчестве поэтессы. Первый — это надуманная, книжно-театральная романтика.
Второй — народное, или, как она сама говорила, «русское» направление. Оно обозначилось еще в 1916 году. К стихам этого направления относятся: «И зажег, голубчик, спичку...», «Простите меня, мои горы!..», цикл стихов о Степане Разине. И в этот же самый период в лирике Цветаевой появились стихи о предназначении поэта:
В черном небе — слова начертаны,
И ослепли глаза прекрасные...
И нестрашно нам ложе смертное,
И несладко нам ложе страстное.
В поте — пишущий, в поте — пашущий!
Нам знакомо иное рвение:
Легкий огнь, над кудрями пляшущий,
Дуновение — вдохновения!
Гений вдохновения — единственный повелитель поэта. И сама она, женщина-поэт, уподобляется птице Феникс, которая поет только в огне.
Особенной доверительности Цветаева достигает тем, что большинство ее стихотворений написано от первого лица. Это делает ее близкой и понятной, почти родной читателям. И ее жизнелюбие, любовь к России и к русской речи становятся наиболее понятными.
Октябрьской революции Марина Цветаева не приняла и не поняла, в литературном мире она по-прежнему держалась особняком. В мае 1922 года Цветаева со своей дочерью отправилась за границу к мужу. Жизнь в эмиграции была трудной. Поначалу Цветаеву принимали как свою, охотно печатали и хвалили, но вскоре картина существенно изменилась. Бело эмигрантская среда с ее яростной грызней всевозможных «фракций» и «партий» раскрылась перед поэтессой во всей своей неприглядности. Цветаева все меньше и меньше печаталась, а многие ее произведения годами лежали в столе. Решительно отказавшись от своих былых иллюзий, она ничего не оплакивала и не предавалась воспоминаниям об ушедшем прошлом.
Вокруг Цветаевой все теснее смыкалась глухая стена одиночества. Ей некому было прочесть свои стихи, некого спросить, не с кем порадоваться. Но и в такой глубокой изоляции она продолжала писать. Убежав от революции, именно там, за рубежом, Цветаева впервые обрела трезвый взгляд на социальное неравенство, увидела мир без романтических покровов. Самое ценное в зрелом творчестве Цветаевой — ее неугасимая ненависть к «бархатной сытости» и всякой пошлости. В то же время в Цветаевой все более растет и укрепляется живой интерес к тому, что происходит в России. «Родина не есть условность территории, а принадлежность памяти и крови, — писала она.— Не быть в России, забыть Россию может бояться только тот, кто Россию мыслит вне себя. В ком она внутри — тот теряет ее лишь вместе с жизнью». Тоска по России сказывается в таких лирических стихотворениях, как «Рассвет на рельсах», «Лучина», «Русской ржи от меня поклон», «О, неподатливый язык...».
К 30-м го
Езжай, мой сын, в свою страну,
В край — всем краям наоборот!
Куда назад идти — вперед...
Личная драма поэтессы тесно переплелась с трагедией века,. Она увидела звериный оскал фашизма и успела проклясть его. Последнее, что Цветаева написала в эмиграции,— цикл гневных антифашистских стихов о Чехословакии, которую она нежно и преданно любила. Это поистине «плач гнева и любви», крик живой, но истерзанной души:
Отказываюсь — быть. В Бедламе нелюдей
Отказываюсь — жить. С волками площадей
Отказываюсь — выть. С акулами равнин
Отказываюсь плыть — Вниз по теченью спин.
В 1939 году Цветаева вернулась на Родину.
Возвратясь в Россию, Цветаева продолжала работать в жестоких лишениях и одиночестве. Она пишет прекрасные стихи, замечательные поэмы, стихотворные драмы. Поэзия зрелой Цветаевой монументальна, мужественна и трагична. Она писала и думала только о большом и веником, важном. Искала и прокладывала в поэзии новые пути. Стих ее со временем твердеет, теряет прежнюю летучесть. Цветаева становится, пожалуй, одним из самых сложных поэтов России. Стихи ее нельзя читать между делом. Читатель просто вязнет в богатстве образов, мыслей, напоре страстей и чувств. Поэзия Цветаевой требует встречной работы мысли и сердца:
Наша совесть — не ваша совесть
! Полно! — Вольно! — о всем забыв.
Дети, сами пишите повесть
Дней своих и страстей своих.
Вскоре грянула война. Превратности эвакуации забросили Цветаеву сначала в Чистополь, а затем в Елабугу. где ее настигло одиночество, о котором она с таким глубоким чувством говорила в своих стихах. Потеряв всякую веру, Цветаева покончила жизнь самоубийством. И прошел еще не один десяток лет, прежде чем сбылось ее юношеское пророчество:
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед.
Имя Марины Цветаевой неотделимо от истории отечественной поэзии. Сила ее стихов — не в зрительных образах, а в завораживающем потоке все время меняющихся, гибких, вовлекающих в себя ритмов. То торжественно-приподнятые, то разговор-нобытовые, то песенно-распевные, то задорно-лукавые, иронически-насмешливые, они в своем интонационном богатстве мастерски передают переливы гибкой, выразительной, емкой и меткой русской речи.
О чем бы ни писала Марина Цветаева — об отвлеченном или глубоко личном,— ее стихи всегда вызваны к жизни реально существующими обстоятельствами, подлинным внутренним велением. Правда чувства и честность слова — вот для нее высший завет искусства.
В общей истории отечественной поэзии Марина Цветаева всегда будет занимать особое место. Подлинное новаторство ее поэтической речи было естественным воплощением в слове мятущегося, вечно ищущего истины беспокойного духа. Поэт предельной правды чувства, она со всей своей не просто сложившейся судьбой, со всей яркостью и неповторимостью самобытного дарования по праву вошла в русскую поэзию первой половины XX века.