Жизнь посылает некоторым поэтам такую судьбу, которая с первых же шагов сознательного бытия ставит их в самые благоприятные условия для развития природного дара. Такой яркой и трагической была судьба Марины Цветаевой, крупного и значительного поэта первой половины нашего века. Все в ее личности и в ее поэзии (для нее это нерасторжимое единство) резко выходило за рамки традиционных представлений, господствующих литературных вкусов. В этом была и сила, и самобытность ее поэтического слова. Со страстной убежденностью она утверждала провозглашенный ею еще в ранней юности жизненный принцип: быть только самой собой, ни в чем не зависеть ни от времени, ни от среды, и именно этот принцип обернулся в дальнейшем неразрешимыми противоречиями в трагической личной судьбе.
Моя любимая поэтесса М. Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года:
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.
Рябина стала символом судьбы, тоже полыхнувшей алым цветом ненадолго и горькой. Через всю жизнь пронесла М. Цветаева свою любовь к Москве, отчему дому. Она вобрала в себя мятежную натуру матери. Недаром самые проникновенные строки в ее прозе о Пугачеве, а в стихах о Родине. Ее поэзия вошла в культурный обиход, сделалась неотъемлемой частью нашей духовной жизни. Сколько цветаевских строчек, недавно еще неведомых и, казалось бы, навсегда угасших, мгновенно стали крылатыми! Стихи были для М. Цветаевой почти единственным средством самовыражения. Она поверяла им все:
По тебе тоскует наша зала,
Ты в тени ее видал едва
По тебе тоскуют те слова,
Что в тени тебе я не сказала.
Слава накрыла Цветаеву подобно шквалу. Если Анну Ахматову сравнивали с Сапфо, то Цветаева была Никой Самофракийской. Но вместе с тем, с первых же ее шагов в литературе началась и трагедия М. Цветаевой. Трагедия одиночества и непризнанности. Уже в 1912 году выходит ее сборник стихов Волшебный фонарь. Характерно обращение к читателю, которым открывался этот сборник:
Милый читатель! Смеясь как ребенок,
Весело встреть мой волшебный фонарь,
Искренний смех твой, да будет он звонок
И безотчетен, как встарь.
В Волшебном фонаре Марины Цветаевой мы видим зарисовки семейного быта, очерки милых лиц мамы, сестры, знакомых, есть пейзажи Москвы и Тарусы:
В небе вечер, в небе тучки,
В зимнем сумраке бульвар.
Наша девочка устала,
Улыбаться перестала.
Держат маленькие ручки синий шар.
В этой книге впервые появилась у Марины Цветаевой тема любви. В 19131915 годы Цветаева создает свои Юношеские стихи, которые никогда не издавались. Сейчас большинство произведений напечатано, но стихи рассыпаны по различным сборникам. Необходимо сказать, что Юношеские стихи полны жизнелюбия и крепкого нравственного здоровья. В них много солнца, воздуха, моря и юного счастья. Что касается революции 1917 года, то ее понимание было сложным, противоречивым. Кровь, обильно проливаемая в гражданской войне, отторгала, отталкивала М. Цветаеву от революции:
Белый был красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был белый стал:
Смерть победила.
Это был плач, крик души поэтессы. В 1922 году вышла ее первая книга Версты, состоящая из стихов, написанных в 1916 году. В Верстах воспета любовь к городу на Неве, в них много пространства, простора, дорог, ветра, быстро бегущих туч, солнца, лунных ночей.
В том же году Марина переезжает в Берлин, где она за два с половиной месяца написала около тридцати стихотворений. В ноябре 1925 года М. Цветаева уже в Париже, где прожила 14 лет. Во Франции она пишет свою Поэму Лестницы одно из самых острых, антибуржуазных произведений. Можно с уверенностью сказать, что Поэма Лестницы вершина эпического творчества поэтессы в парижский период. В 1939 году Цветаева возвращается в Россию, так как она хорошо знала, что найдет только здесь истинных почитателей ее огромного таланта. Но на родине ее ожидали нищета и непечатание, арестованы ее дочь Ариадна и муж Сергей Эфрон, которых она нежно любила.
Одним из последних произведений М. И. Цветаевой явилось стихотворение Не умрешь, народ, которое достойно завершило ее творческий путь. Оно звучит как проклятие фашизму, прославляет бессмертие народов, борющихся за свою независимость.Поэзия Марины Цветаевой вошла, ворвалась в наши дни
Поэзия Цветаевой вольный полет души, безудержный вихрь мысли и чувства. Смело порывая с традиционными правилами стихосложения, ритмики, строфики, метафорического и образного строя, она создает особую, непривычную ткань поэтического текста и неповторимый художественный мир. Заслуга поэтессы в том, что она не ограничивается чисто внешним формалистическим новаторством, которым так увлекались ее современники, в частности Маяковский певец революционной нови. Строю стихотворений Цветаевой свойственны порывистая резкость, перебои, неожиданные паузы; рубленность и выход за рамки стихотворной строфы, и вместе с тем им присуща гибкость и пластичность, и когда все это сливается в симфонию звуков и смыслов, в могучий поток, то читатель слышит живое дыхание поэтессы.
Стихотворчество для нее образ жизни, без него она просто не мыслила своего существования. Она писала много, в любом состоянии души. Она не раз признавалась, что стихи ее сами пишутся, что они растут, как звезды и как розы, льются настоящим потоком. Как тут не вспомнить Пушкина, который так же легко и свободно отдавался полет)’ поэтического вдохновения:
И мысли просятся к перу
Перо к бумаге,
Минута, и стихи свободно потекут!
Сравнение с потоком как нельзя более подходит к творчеству Цветаевой, ибо неудержимую стихию ее стихов невозможно заковать ни в какие границы. Магией поэтессы ее устремления, порывы чувств и мыслей словно воплощаются в стихах, которые, отделяясь от ее творящего духа, обретают жизнь и свободу. Мы почти ощутимо видим и слышим, как они летят
По нагориям,
По восхолмиям,
Вместе с зорями,
С колокольнями…
Вчитываясь в ее стихи, начинаешь понимать, что Цветаева воспринимала поэзию как живое существо, как возлюбленного: она была с ней на равных и, следуя закону Любви, отдавала себя всю без остатка, и чем больше отдавала, тем больше получала взамен. Эта священная любовь к поэзии требовала от нее, чтобы она всегда оставалась собой, была беспощадно честной в суде над своими мыслями и чувствами. Поэтому не правы те, кто видит демоническую гордыню и надменность в ее вольном и дерзком обращении к Богу, с которым она ощущает свою равновеликость:
Два солнца станут, о Господи, пощади!
Одно на небе, другое в моей груди.
Цветаева отрекается от горизонтали, от всего, что покорно стелется и разливается по плоскости, лежит на поверхности. Таков для нее образ моря, которого она, по собственному признанию, никогда не любила и не понимала. Морю она противопоставляет вертикаль, символ устремления ввысь. Не случайно в ее стихах так часто возникает образ горы, с которой она нередко отождествляет себя. В письме к Пастернаку она говорит: Я люблю горы, преодоление, фабулу в природе, становление. Слово Цветаевой особый дар, возвышающий ее над всеми. Но это и проклятие, рок, висящий над поэтом и неумолимо влекущий к погибели:
Пел же над другом своим Давид,
Хоть пополам расколот.
Тому, кто обладает поэтическим, пророческим голосом, долг повелевает петь. Поэтическое призвание для нее как плеть, а тех, кто не способен петь, она называет счастливцами и счастливицами. И в этом она абсолютно искренна, ибо каждый глубокий поэт в своих стихах жертвенно проживает мучительные состояния, соблазны, искушения, ради того чтобы мы слушатели и читатели учились жизни, опираясь на их духовный опыт. Однако Цветаева не хочет, чтобы из нее делали объект поклонения, она всегда оставалась человеком, подверженным случайностям жизни, обреченным смерти, и даже в жертвенном служении она не уставала радоваться жизни:
Кто создан из камня, кто создан из глины,
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело измена, мне имя Марина,
Я бренная пена морская.
Слово измена следует понимать не в житейском обывательском смысле как будто поэтесса бездумно и легкомысленно меняла свои пристрастия, мысли и идеалы. Нет, для нее измена это принцип становления, развития, вечного движения.