Примечательны упоминания о Шиллере, имеющиеся в литературно-критических статьях Гоголя. В статье «Петербургские записки 1836 года» Гоголь среди крупнейших драматургов прошлого упоминает после «строгого, осмотрительного Лессинга» «благородного пламенного Шиллера», который, по его словам, «в таком поэтическом свете» показал «достоинство человека». Великий русский сатирик-реалист проник в самую сущность патетического гуманизма Шиллера; об этом свидетельствует и более позднее высказывание Гоголя. Упоминая Шиллера, Гоголь говорит о том, что немецкий поэт грезил «о лучших и совершеннейших идеалах», создал себе «из них мир» — и жил в этом «поэтическом мире». Конечно, это только одна сторона богатой творческой натуры Шиллера: но русский писатель верно подметил и порыв Шиллера к лучшему будущему, и противопоставленность эстетической мечты Шиллера грубой и жалкой, «ничтожной» немецкой действительности конца XVIII в.
Белинский, еще в юные годы высоко ценивший драматургию Шиллера, создал, опираясь на своих предшественников в области литературной критики — декабристов и Пушкина, глубокую и широко разработанную систему взглядов на творчество Шиллера.
Интерес к Шиллеру проходит через всю деятельность Белинского. Шиллер был одним из тех зарубежных писателей, которых он особенно хорошо знал и любил. Белинский восторженно упоминает о нем уже в «Литературных мечтаниях» — первом своем выступлении — и часто возвращается к нему в 40-х гг., в пору своей зрелости. Вместе с тем во взглядах Белинского на Шиллера отразилось и общее развитие великого русского критика. Они делались все более историчными и глубокими по мере формирования передовых эстетических воззрений Белинского.
Белинский видел в Шиллере и Гете «двух великих гениев». Их гениальность заключалась для русского критика не только в художественном таланте, но и в высоких гуманистических идеях, проповедниками которых они выступали. Гуманистическое содержание творчества Шиллера Белинский отмечал неоднократно и в самых восторженных выражениях: произведения Шиллера он называл «трепещущими пафосом любви ко всему человечному» 1. Со временем этот пафос любви «ко всему человечному» предстал перед Белинским в более конкретном историческом аспекте: он увидел в Шиллере великого национального поэта Германии и вместе с тем не просто провозвестника любви к человечеству, но «трибуна человечества», «страстного поклонника всего высокого и нравственно прекрасного» (т. III, с. 384), борца за это «прекрасное».
В 40-х гг. Белинский рассматривает творчество Шиллера как порождение общественных условий, сложившихся в Германии в XVIII в.
Опираясь на свое представление о том, что творчество писателя тесно связано с общественной жизнью его эпохи, Белинский наметил постановку вопроса о внутренней противоречивости Шиллера. Противоречивость эстетики Шиллера, борьбу реалистических и отвлеченных, схематизирующих тенденций в творчестве писателя критик отмечал уже в первых своих высказываниях о Шиллере. Но в 40-х гг. противоречия Шиллера ставятся им в прямую связь с условиями немецкой действительности: говоря о них, Белинский указывает, что эти противоречия «прямо вышли из социального положения немцев» (т. III, с. 56).
Высказывая общие замечания о Шиллере и об отдельных эстетических проблемах его творчества, Белинский специально останавливался на анализе некоторых произведений поэта. Известна его статья-рецензия на русский перевод «Мессинской невесты» Шиллера, в которой затронуты многие важные вопросы художественного мастерства великого немецкого
В ряде высказываний о Шиллере Белинский связывал великого немецкого поэта не только с историей немецкой литературы, но и с будущим немецкого народа. С особой отчетливостью эта мысль нашла себе выражение в известном месте статьи «Сочинения Державина»: «Вообще, Байрон так же есть намек на будущее Англии, как Шиллер — намек на будущее Германии: оба эти поэта были резкими противоречиями национальному духу своих стран, и в то же время каждый из них мог явиться только в своей стране» (т.И, с. 514—515). Следует согласиться с мнением советского литературоведа Н. Ы. Вильяма-Вильмонта, считающего, что под этим «будущим» критик, применительно к Германии, подразумевал «прямое восстание против полуфеодальных немецких порядков».
В высказываниях Белинского о Шиллере был затронут и творческий метод немецкого писателя. Указывая на то, что в произведениях Шиллера действительность нередко находит себе яркое и правдивое отражение, подчеркивая жизненность многих тем Шиллера, русский критик в то же время выдвигал не раз мысль о том, что в творчестве Шиллера немало черт романтизма.
Вопрос о романтизме Шиллера Белинский решал очень плодотворно. Он указывал на борьбу реакционных тенденций В мировоззрении и эстетике Шиллера — Белинский называл их «романтизмом в смысле средних веков» — с тенденциями романтизма прогрессивного, наличие которых позволяло. Белинскому сравнивать Шиллера ^с Байроном. Не подлежит сомнению, что слабые стороны творчества Шиллера Белинский рассматривал как нечто второстепенное по сравнению с сильными сторонами, нашедшими яркое воплощение в «Вильгельме Телле» — произведении, высоко ценимом Белинским.
В одном из писем мы находим замечательное по своей выразительности высказывание о Шиллере, как бы суммирующее взгляды зрелого Белинского на общественное значение творчества немецкого поэта. «Да здравствует великий Шиллер,— восклицает Белинский. — благородный адвокат человечества, яркая звезда спасения, эмансипатор общества от кровавых предрассудков предания !»
В такой образной форме дана оценка Шиллера именно как великого передового поэта, борющегося против феодальной реакции. К этой оценке Белинского близок Герцен. В своей статье «Дилетантизм в науке» (1843) Герцен не раз упоминает Шиллера, говоря о нем как о писателе, имеющем большое общественное значение. Герцен цитирует стихотворение Шиллера «Начало нового века» как пример глубокой поэзии, полной «предчувствий и вопросов». В своих последующих работах Герцен высказал много важных наблюдений над творчеством Шиллера, над природой его творческого метода.
Новый этап изучения Шиллера в России начался в 50-х гг, прошлого века, в связи с деятельностью Чернышевского. Его первая большая работа о жизни и деятельности Лессинга свидетельствует о глубине специальных знаний в области истории немецкой литературы, которыми обладал Чернышевский. Уже в этой работе он рассматривал Шиллера как одного из продолжателей дела Лессинга, отмечая вместе с тем и те противоречия Шиллера, которые отличали его от Лессинга — последовательного просветителя.