Москва... как много в этом звуке Для сердца русского слилось!
А. Пушкин
Когда наша дорогая столица отмечала 850-летие со дня основания, многие вспоминали по этому поводу восторженную, полную тепла и любви к Москве статью Ивана Сергеевича Шмелева «800-ле-тию Москвы». Журналистский материал отличается от прозы тем, что искусный мастер в прозе, даже не любя изображаемый предмет, изобразит его так, что читатель и не заметит его нелюбви. Иное дело в работе с фактическим материалом: как ни старайся, если не любишь то, о чем пишешь, читатель сразу об этом догадается. Я привел свои наблюдения к тому, что был поражен силой любви к Москве писателя Шмелева. Так действительно можно любить только родную матушку.
В моих ушах набатно звучат слова, открывающие статью: «Восемь веков исторического бытия Москвы. В них — Россия. Мимо этой грани пройти нельзя, и так понятно, что нынешняя Москва праздновала это событие: что-то повелевало праздновать, необоримо-стихийное, над чем земная власть не властна: празднование должно было состояться».
Это — 1947 год. Москва принадлежит большевикам. Но слово «принадлежит» после цитаты Шмелева вдруг показалось мне неестественным. Что значит — принадлежит?! Как может Москва кому-то принадлежать, кроме тех, кто ее любит любовью всеобъемлющей, исторической! Так, как любили ее предки Вани из романа Шмелева «Лето Господне», и сам Ваня, и сам Иван Шмелев, и наконец, я, живущий на самой вершине движения времени.
Автор статьи более не уделяет слов на временщиков, которые предпочли любить Москву и Россию «частично». Он восклицает, взирая на лучезарный лик Москвы и Отечества: «Мы открываем грозные и чудесные страницы нашей Истории
И вновь приходит на память «Лето Господне», где автор слил воедино миг и вечность. Мне запала в душу мысль писателя о том, что в суете будней человек часто забывает о вечности, подчиняя свои дни мимолетным заботам. Он спешит к будущему, не вспоминая о святости прошлого, но оно напоминает о своей власти над настоящим и будущим. Жизнь наполняется глубоким смыслом, когда человек обращается душой к традиционному, вечному, священному. Для нас, русских людей, все это умещается между двумя понятиями: Москва и Россия. А Иван Шмелев, продолжая статью, звонко добавляет к этим третью величину: «Пушкин мудро выразил это в глубоких своих стихах». Пушкина он добавил к Москве и России, и получилась Троица, русская Троица. И звучат стихи великого поэта:
Два чувства дивно близки нам — В них обретает сердце пищу — Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам.
...Без них наш тесный мир — пустыня. Душа — алтарь без божества.
Я выделил из контекста стихотворения самые, на мой взгляд, важные строки, созвучные тому, о чем рассуждаю вместе с прекрасным писателем России и Москвы Иваном Шмелевым.
Этой великолепной по духу и красоте русского слова статьей писатель как бы обращался в будущее. Завещая нам «как священный долг, исполнить завет Пушкина: любить родные недра и показывать юным, чем жила, строилась, вдохновлялась и хранила себя Москва — Россия».