Однажды летом на рассвете, когда речной туман не сошел еще с прибрежных лугов и низин, спускался я, взяв удочки, с пригорка к берегу речки с милым названием Вертушинка. Речка эта в самом деле все время петляет, весело звенит на перекатах, то спрячется и затихнет в высокой куге, то снова вырвется, журчит и льется, образуя уютные уголки для рыболова. Одно такое лукоморье я полюбил и даже «прикормил» для своей рыбалки.
Небольшая излучина образовала там довольно глубокий заливчик, где вода стояла тихо, как в чаще, и вся поверхность залива в сочетании с холмами, покрытыми сочной травой, пушистыми вербами и плакучими березами, являла тот удивительно скромный и кроткий вид, какими так богата наша среднерусская природа.
Рассвет еще не начинался, но созвездия уже бледнели и таяли, и только на крутом повороте в темной гуще огромного дуба сверкнули вдруг мне «золотые ресницы» утренней звезды.
Я уже подходил к моему излюбленному месту и, к удивлению своему, заметил в синем предутреннем тумане смутные фигуры. Подошел ближе и увидел молодую женщину, вполне городского типа, и с ней девочку лет пятнадцати. Женщина закинула удочку и пристально следила за поплавком. А девочка сидела на пенечке, ухватив руками колени, и смотрела на небо, где застенчиво теплилась угасающая утренняя звезда.
Я поздоровался. Молодая женщина и девочка — она легко поднялась с пенька — молча поклонились мне. Но девочка посмотрела на свою спутницу, вновь поклонилась мне и пошла вверх по склону. Под старым дубом была скамеечка. Мы присели на нее. Теперь я мог рассмотреть учительницу: ее лицо оживляли вдумчивые темные глаза и крутой светлый лоб красивого очертания. На лице ее играла, то появляясь, то исчезая, словно зарница, улыбка.
Учительница о чем-то думала или, быть может, вспоминала что-то очень хорошее: я отчетливо видел на ее лице всегда пленяющее меня внешнее выражение таинственной работы человеческой мысли.
И в этом раздумье учительница будто сама себе сказала:
* — Как часто мы бьемся, чтобы найти дорогу к сердцу человека. А дорога-то рядом. Через прекрасное.
* — Это вы о звезде? — спросил я.
* — И о звезде,
Мы помолчали. Тучка уже растаяла в небе. Поплавки наши стояли намертво. Но безмолвие, душистый влажный воздух, все обаяние уже приближающегося летнего утра расшевелили, видимо, душу учительницы. Не буду останавливаться, как мы решали, кому и куда пойти. Приступили мы к работе во время зимних каникул. И вот я с двумя девочками. Катей и Олей, пошла на уборку снега на одной из улиц Москвы. Ночь сначала была туманная. Мы шли довольно быстро. Но подул ветерок. Часть неба очистилась. И, как сегодня, глянула на нас сверху какая-то чудная звезда. Спустя минут пятнадцать все небо очистилось и, как огромная иссиня сверкающая чаша, наполнилось, точно цветами, звездами. Луны не было. Ясно прочерчен был Млечный Путь. И все звезды лучились, мерцали, точно шептали что-то нам. А кругом полная тишина. Безлюдье. Только милиционер прохаживался на своем посту.
Это была какая-то особенная, торжественная красота. Девочки мои даже остановились. Они будто впервые увидели, как прекрасна Москва в этой звездной ночной тиши, как легки и воздушны здания, на которые дном они не обращали внимания. Эта красота обнимала нас, ласкала, и нам казалось, что мы не на улице, а словно в каком-то старинном храме или музее.
Мы подошли к нашему участку. Стали работать. Я показывала девочкам на обледеневшие бугорки и скаты на тротуарах, что часто бывают причиной тяжелых увечий. Мы молча работали.
Старались не шуметь. Ведь кругом все спало. Изредка только встречался редкий прохожий. Кто он? Почему так поздно идет? Может, горе случилось или настигла беда?
Я тревожилась за Катю и Олю. Боялась, что они быстро устанут. И все приглядывалась к ним.
Но девочки, взволнованные и словно охраняемые красотой этой царственной ночи, работали радостно: у них были такие верные, легкие движения. Они просто не могли работать иначе.Эти точные, стройные движения привлекли даже внимание дворничихи, которая работала напротив. Она посмотрела, удивилась. Покачала головой: ее сторона была очищена очень небрежно.
Я поблагодарил Анну Алексеевну за беседу. Солнце уже поднималось. Становилось жарко. Мы попрощались, и я пошел домой. Я не жалел, что клев был неудачный.