Вокруг талантливые трусы И обнаглевшая бездаръ!.. И только вы, Валерий Брюсов, Как некий равный государь... И. Северянин Мне кажется, что поэзия Валерия Брюсова стоит как-то особняком от основного потока "серебряного века". И сам он, как личность, резко отличается от современных ему поэтов. Он весь городской, кубообразный, жесткий, с хитринкой и очень волевой человек. Этот облик возник у меня после прочтения мемуаров о нем и различных литературоведческих статей, где его имя так или иначе фигурировало. Его не любили, как О. Мандельштама, Вяч. Иванова, И. Северянина или Е. Бальмонта. В нем, видимо, не было определенного личного обаяния. Как, впрочем, нет обаяния в городском пейзаже. Я уверена, что на любой, пусть даже самый красивый город никто не взглянет с таким умилением, как на сельский пейзаж. Следует отметить, что такое направление его творчества было подготовлено семейными традициями. Воспитывали Брюсова, как он вспоминал, "в принципах материализма и атеизма". Особо почитавшимися в семье литераторами были Н. А. Некрасов и Д. И. Писарев. С детства Брюсову прививались интерес к естественным наукам, независимость суждений, вера в великое предназначение человека-творца. "От сказок, от всякой "чертовщины" меня усердно оберегали, — вспоминал Брюсов, — зато об идеях Дарвина и о принципах материализма я узнал раньше, чем научился умножению. Нечего говорить, что о религии в нашем доме и помину не было... после детских книжек настал черед биографий великих людей... Эти биографии произвели на меня сильнейшее впечатление: я начал мечтать, что сам непременно сделаюсь "великим..." Такие начала воспитания сказались на всем дальнейшем жизненном и творческом пути Брюсова. Основой поэтической практики и теоретических взглядов молодого Брюсова на искусство стали индивидуализм и субъективизм. В тот период он считал, что в поэзии и искус-стве на первом месте сама личность художника, а все осталь-ное — только форма. Другой темой Брюсова стала тема города, прошедшая че-рез все творчество поэта. Продолжая и объединяя разнород-ные традиции (Достоевского, Некрасова, Верлена, Бодлера и Верхарна), Брюсов стал, по сути, первым русским поэтом-ур-банистом XX в., отразившим обобщенный образ новейшего капиталистического города. Вначале он ищет в городских лабиринтах красоту, называет город "обдуманным чудом", любуется "буйством" людских скопищ и "священным сумра-ком" улиц. Но при всей своей урбанистической натуре Брюсов изображал город трагическим пространством, где свершается темные и непристойные дела людей: убийства, разврат, революции и т. д. Стихи Брюсова перекликались со стихами сверхурбаниста В. Маяковского. Брюсов писал: Ах, не так ли Египты, Ассирии, Римы, Франции, всяческий бред, — Те империей, те утлее, сирее, — Все в былом, в запруду, в запрет. Так в великом крушенъи (давно ль оно?)... Брюсов пытается предрекать падение и разрушение горо-дов как порочного пространства, но у него это получается хуже, чем у Маяковского или, например, Блока. Протест против бездушия городской цивилизации приводил Брюсова к раздумьям о природе, оздоравливающих начал которой поэт не признавал в своем раннем творчестве. Теперь он ищет в природе утраченную современным человеком цельность и гармоничность бытия. Но следует отметить, что его "природные" стихи значительно уступают его урбанистической лирике. С большой художественной силой миру растворенной в городе пошлости противостоит у Брюсова поэзия любви. Стихи о любви сгруппированы, как и стихи на другие темы, в особые смысловые циклы — "Еще сказка", "Баллады", "Элегии", "Эрот, непобедимый в битве", "Мертвые напевы" и др. Но мы не найдем в стихотворениях этих циклов напевности, душевного трепета, легкости. У Брюсо
ва любовь — всепоглощающая, возведенная до
трагедии, "предельная", "героическая страсть".
За Брюсовым,
как известно, всю жизнь влачился темный хвост различных сплетен и слухов. Он
появлялся в самых шумных ресторанах, имел романы с известными дамами. Во
времена новых революционных преобразований в городе наступила довольно неуютная
и тревожная жизнь, нищета была всеобщей. Но Брюсов относился к этому с присущим
ему сарказмом. Недаром в свое время было написано: Прекрасен в мощи грозной
власти Восточный царь Ассаргадон, И океан народной страсти, В щепы дробящий
утлый челн. В поэзии Брюсова город неотделим от его личности, и в трагедийности
города прежде всего чувствуется трагедия самого автора, для которого нередко
трагедии превращаются в фарс: Вновь я хочу все изведать, что было, Ужас и скорбь,
и любовь!..
Мне кажется,
что отобразить трагедийный мир современного города Брюсову удалось более полно
в его знаменитом цикле стихотворений "В стенах": Словно нездешние
тени, Стены меня обступили. Думы былых поколений! В городе я как в могиле. Здания
— хищные звери С сотней несытых утроб! Страшны закрытые двери: Каждая комната —
гроб! Или еще: Мы дышим комнатною пылью, Живем среди картин и книг...
Поэт с живой
страстью откликался на все важней-шие события современности. В начале века
русско-японская война и революция 1905 года становятся темами его творчества,
во многом определяют его взгляд на жизнь и искусство. В те годы поэт заявлял о
своем презрении к буржуазному обществу, но и к социал-демократии проявлял
недоверие, считая, что она посягает на творческую свободу художника. Однако в
революции Брюсов видел не только стихию разрушения, он воспевал счастливое
будущее "нового мира" как торжество демократии, "свободы,
братства, равенства" ("К счастливым", 1904—1905), славил певцов
борьбы: Поэт — всегда с людьми, когда шумит гроза, И песня с бурей — вечно
сестры... Стихи Брюсова о первой русской революции, наряду со стихами Блока,
являются вершинными произведениями, на- писанными на эту тему поэтами начала
века.
А вот в годы
реакции поэзия Брюсова уже не поднимается до высокого жизнеутверждающего
пафоса. Перепеваются старые мотивы, усиливается тема усталости и одино-чества:
Холод, тело тайно сковывающий, Холод, душу очаровывающий... Все во мне — лишь
смерть и тишина, Целый мир — лишь твердь и в ней луна. Гаснут в сердце
невзлелеянные сны, Гибнут цветики осмеянной весны... Но и в этот период
творчества поэт продолжает славить человека-труженика, искателя и созидателя,
верит в будущее торжество революции.
Послеоктябрьские
стихи Брюсова открывают последний период его литературного пути, представленный
сборниками "В такие дни", "Миг", "Дали". Поэт
ищет новые художественные формы для выражения нового поворота в своем
мировоззрении и воссоздания в искусстве революционной действительности
("Третья осень", "К русской революции"). В сборниках
"Дали" и "Меа" Брюсов представляет образцы "научной
поэзии" ("Мир электрона", "Мир N-изме-рений" и др.)
Оригинальное
художественное творчество Брюсова не ограничивается стихами. Зная основные
классические и европейские языки, Брюсов активно занимался переводами. Он
переводил Метерлинка, Верлена, Гюго, Эдгара По, Верхарна, Райниса, финских и
армянских поэтов. В Брюсове помимо дара художника жил неукротимый дух
исследователя, который искал рационалистические "ключи тайн" к самым
сокровенным человеческим чувствам, а также стремился понять причины рождения
новых форм в искусстве, логику их развития. Брюсов внес значительный вклад в
русскую культуру; современные читатели благодарны этому человеку и поэту за то,
что он своим творчеством создавал эпоху "серебряного века", эпоху
блистательных достижений русской поэзии.