Сюжеты классических произведений, вызвавших в свое время сенсацию, а иногда и равнодушие современников, не умирают, ибо в них есть нечто такое, что тревожит человека другой эпохи. Критик и литературовед Лев Аннинский, написавший книгу “Лесковское ожерелье”, посвятил вторую главу целиком судьбе очерка Н. С. Лескова “Леди Макбет Мценского уезда”. Глава интересна именно тем, что ставит проблему движения какого-то художественного текста в эпохах, разных точек зрения на один и тот же сюжет, новых интерпретаций. Прав критик, считающий, что судьба любой известной книги интересна сама по себе, но не менее интересны и мы, читающие текст сообразно со своим временем, со своими духовными запросами, со своим опытом. Солидаризируясь с Толстым, Л. Аннинский убежден, что Н. С. Лесков — писатель будущего и то, что для Толстого было “будущим”, для нас давно настоящее, и в этом настоящем есть волнующий сюжет современного искусства о Катерине Измайловой.
В 1865 году русский читатель познакомился с трагической историей лесковской героини и, может быть, посчитал ее нетипичной для России, случайной, тем более что в названии указание на шекспировскую реалию, а может быть, сам сюжет показался достойным уголовной хроники, а не беллетристики, тяготеющей к обобщениям. Русская женщина, возведенная на пьедестал Пушкиным, Тургеневым, Некрасовым, и вдруг... убийца.
1930 год стал переломным в судьбе лесковского текста. Дмитрий Шостакович написал по мотивам очерка оперу “Катерина Измайлова”, в которой соединились “сатира”, гротеск, бытовая характерность и пафос с иронией”. За музыкальной концепцией целого слушатель прочитывал и этическую мысль композитора, который не заостряет внимание на злодействах героини, а, напротив, идет как бы вразрез с поэтическим образом русской женщины в культуре (литературе, музыке, живописи) XIX века — женщины — страстотерпицы и терпеливицы, и музыкальными средствами рисует натуру бунтующую, своевольную, горячую. Жестока, нахраписта, воинственна у Шостаковича толпа. Шостакович откровенно идеализирует героиню? И да и нет. Толпа у Шостаковича — та темная сила, из которой произошла сама героиня, и темный инстинкт, злоба, месть толпы Катерине и Сергею созвучны преступлениям любовников. Бушующий в опере музыкальный огонь передает мне, человеку 90-х годов XX века, и суть революционных событий в России 20—30-х годов, и суть любой эпохи, когда человек и общество забывают Бога. За такое новаторское прочтение классики Шостакович был наказан: в 1936 году появилась статья “Сумбур вместо музыки”. Кто-т
о, видно, “раскусил” оперу и за ее причудливой поэтикой угадал “досье” на революционную новь. В 1931 году режиссер МХАТа Алексей Дикий задумал сделать из “Леди Макбет” “нечто жизнерадостное, сочное, густое, реально-ощутимое, национально-определенное”. Дикому нужна была не шекспировская злодейка в русском варианте, а добрая душа, “безбровая, веснушчатая и русоволосая”, но... заблудившаяся в “темном царстве” купцов. Убийство свекра Катериной было изъято вовсе, а убийство мужа трактовалось как самозащита. Кустодиевские иллюстрации к лесковскому тексту сделали свое дело: его красивые, добродушные, толстые купчихи, вальяжно приглашающие разделить радость телесной сытости и духовной неискушенности, конечно, отличались от тонкобровой, слегка демонической сестрицы по имени Катерина Измайлова, но именно они-то и повлияли на стилистику спектакля Дикого...
В конце 70-х годов на сцене театра имени Маяковского в роли Катерины Измайловой выступила любимая всеми Наталия Гундарева (режиссер Андрей Гончаров). Еще одна версия лесковской трагедии, но уже московская. Прекрасно пишет об атмосфере 1-го действия Лев Аннинский: “Тяжелая дубо-вость купеческого дома — лестницы, галереи. Ощущение замкнутости, спертости; коричнево-сизый сумрак; только алая рубашка Сергея мелькает в сумраке, да алый атлас одеяла — цвет крови...” На сцене разрывала себе душу Катерина Львовна не от чувства греховности за совершенные злодеяния. Нет, от любви к Сергею, которую он предал там, в остроге. Да, Гундарева играла “невиноватую” и “неоцененную” женскую любовь... Как вдохновенно аплодировали женщины в зале, рыдая над своей, может быть, несостоявшейся бабьей судьбой!” Мне очень понравилось у критика о нас, “заплаканных и гордых”, которые в лице Катерины— Гундаревой отомстили мужьям-изменникам... Андрей Гончаров убежден, что на алтарь любви Катерина Измайлова принесла все, даже собственную жизнь. И хочется задать вопрос: “А чужие жизни не в счет? Почему к ним нет сострадания!” Да, такие интерпретации уводят нас от истинного Лескова с его неприятием звериного, темного, безбожного начала.
Илья Глазунов, художник, певец русских мотивов, постарался вовсю, чтобы снять вопрос: “За что убивали православных православные? Почему рука не дрогнула?” Лесковский вопрос. Лесковский мотив. Иконы, лампады, свечи — извечные атрибуты старины. Тонкий профиль Катерины Измайловой на фоне зелено-голубого простора. Нет, это не она, не лесковская героиня... Где бессмертное: “Мне отмщение, и аз воздам?” Кто же нам объяснит загадку русской души до конца?
В конце 70-х годов на сцене театра имени Маяковского в роли Катерины Измайловой выступила любимая всеми Наталия Гундарева (режиссер Андрей Гончаров). Еще одна версия лесковской трагедии, но уже московская. Прекрасно пишет об атмосфере 1-го действия Лев Аннинский: “Тяжелая дубо-вость купеческого дома — лестницы, галереи. Ощущение замкнутости, спертости; коричнево-сизый сумрак; только алая рубашка Сергея мелькает в сумраке, да алый атлас одеяла — цвет крови...” На сцене разрывала себе душу Катерина Львовна не от чувства греховности за совершенные злодеяния. Нет, от любви к Сергею, которую он предал там, в остроге. Да, Гундарева играла “невиноватую” и “неоцененную” женскую любовь... Как вдохновенно аплодировали женщины в зале, рыдая над своей, может быть, несостоявшейся бабьей судьбой!” Мне очень понравилось у критика о нас, “заплаканных и гордых”, которые в лице Катерины— Гундаревой отомстили мужьям-изменникам... Андрей Гончаров убежден, что на алтарь любви Катерина Измайлова принесла все, даже собственную жизнь. И хочется задать вопрос: “А чужие жизни не в счет? Почему к ним нет сострадания!” Да, такие интерпретации уводят нас от истинного Лескова с его неприятием звериного, темного, безбожного начала.
Илья Глазунов, художник, певец русских мотивов, постарался вовсю, чтобы снять вопрос: “За что убивали православных православные? Почему рука не дрогнула?” Лесковский вопрос. Лесковский мотив. Иконы, лампады, свечи — извечные атрибуты старины. Тонкий профиль Катерины Измайловой на фоне зелено-голубого простора. Нет, это не она, не лесковская героиня... Где бессмертное: “Мне отмщение, и аз воздам?” Кто же нам объяснит загадку русской души до конца?