Прозаические тексты О. Мандельштама -явление малоизученное в лингвистике. В ряде литературоведческих работ (Н. Я. Берковский, П. Нерлер, В. Кривулин, Ю. Фрейдин) [1] содержатся лишь общие наблюдения над особенностями языка этой необычной прозы - прозы поэта. Повышенная образность художественного слова в такой прозе обусловливает интерес к изучению метафорического словоупотребления в ней. Одним из наиболее распространенных образных средств, функционирующих в прозе О. Мандельштама, является метафора. Рассмотрим особенности ее употребления. Метафора является одним из главных стилеобразующих факторов поэтики О. Мандельштама. «Стиль Мандельштама, -отмечает К. Мочульский, - напряженно метафоричен» [2. С. 512]. Разнообразие структуры метафоры дает возможность рассмотреть данный троп в рамках морфолого-синтаксической классификации: в прозе Мандельштама представлены субстантивные словосочетания с прилагательным, предложно-падежные метафорические конструкции, глагольные метафоры, предикативно-именные метафоры. Анализ каждой группы метафор предполагает выявление их семантических особенностей. В метафорических субстантивных словосочетаниях с прилагательным в роли метафоры может выступать как абстрактное, так и конкретное понятие: пропагандистский искус; ребяческий империализм; человечья саранча. Конкретизация абстрактного существительного-метафоры происходит в данном случае за счет зависимого прилагательного, указывающего на определенный круг явлений действительности. Предложно-падежные метафорические конструкции представлены в прозе Мандельштама двумя типами: сочетанием «сущ. + сущ. с предлогом» (например, «домики с низкими душонками») и генитивными словосочетаниями. Преобладают генитивные метафоры, разнообразные по лексико-грамматической принадлежности составляющих их существительных: - метафору могут образовывать абстрактные существительные: .Мы влеклись спортом красноречия; Мне хочется… следить… за шумом и прорастанием времени (ср.: название автобиографической книги «Шум времени»); - в роли главного члена словосочетания может выступать конкретное существительное, которое составляет основу для характеристики зависимого абстрактного существительного: Люди, живущие под звездой скандала; Где-то… плавали бармы закона; - абстрактное существительное может выступать в роли главного члена метафорического словосочетания и характеризоваться конкретным: В ней был холодок компаньонки, лектрисы и сестры милосердия; А Генрих Яковлевич с легкостью болонки бегал по лестницам. Особое место в данной группе занимают метафоры, в которых главное слово -абстрактное существительное - является отглагольным образованием и обозначает конкретное действие. Его сочетание с неодушевленным существительным вызывает эффект олицетворения: …Лопотание туфелек, натертых тальком…; - наиболее многочисленную группу составляют словосочетания, образованные конкретными существительными: хобот бормашины; кратер мельницы-шарманки; дупло комода; лапки очков; улей гармонистов. Данные метафоры характерны для поэтики Мандельштама; они создают яркие, основанные на зрительном сходстве различных предметов образы. Эти образы «материальны», предельно наглядны. Процесс метафоризации здесь актуализирует дополнительные смысловые оттенки, заключенные в семантике обычных слов. Предикативно-именные метафоры, по характеру смысловых отношений между компонентами близкие сравнению («так как в них в большей степени выражено противопоставление понятий» [3. С. 59]), представлены в прозе Мандельштама двумя типами: - метафорическое значение выражено одним словом (часто распространяемым обособленными определениями): Рукопись - всегда буря, истрепанная, исклеванная; Нарзан — …шампанское, бьющее прямо из земли. Подобные предикативные метафоры-сказуемые могут функционировать в предложении, традиционно сочетаясь с указательным словом «это»: Нотная страница — это революция в старинном немецком городе; Каждый такт на нотной странице -это лодочка, груженная изюмом и черным виноградом. - подлежащее может характеризоваться метафорическим генитивным словосочетанием: Разлука — младшая сестра смерти; Узнаю тебя, площадь большой оперы, — ты пуповина городов Европы. Среди глагольных метафор, встречающихся в прозе Мандельштама, наиболее распространены олицетворения, основанные на переносе свойств человека (чаще конкретных действий) на неодушевленные предметы или явления: Страх берет меня за руку и ведет; ... Чешуйки рыбы подмигивали пластиночками кварца; …Хлопья перинного пуха нежились в густой… черноте; На террасе, способной приютить все семя Авраама, скорбел удойный умывальник. Употребление глагола «скорбеть» (обозначающего внутреннее состояние человека) в последнем примере основано, по мнению А. В. Николаевой, на иронии: «внедрение» в образную ткань повествования речевых штампов, свойственных советской идеологии, создает комический эффект, отражая тем самым отношение автора к окружающей действительности [4]. Особую роль в поэтике Мандельштама играет прием расширения метафорического контекста. Яркое
проявление данного приема - распространение генитивной метафоры прилагательным,
вносящим новые смысловые и экспрессивные оттенки в описываемый объект.
Прилагательное
может относиться к слову-метафоре, представленному в исходной форме
существительным в именительном падеже:
мраморная
плаха умывальника;
горячее
облако прачечной;
синяя
кварцевая хмурь его очей.
В
данных примерах метафорические эпитеты, обозначающие какое-либо качество,
свойство, соотносятся со всеми членами генитивной конструкции («мраморный
умывальник», «горячий воздух прачечной», «синие очи»).
колючая
метла страха;
готическая
елочка папоротника;
собачьи
будки купален;
щучьи
зубы пилы;
змеиный
свист литературного
анекдота.
Эпитеты
здесь связаны лишь с переносным значением существительного, их функция
-выявление этого метафорического значения, указание на «логический ход
ассоциаций при метафорическом сопоставлении двух предметов» [5. С.92].
Прилагательное может распространять и существительное, стоящее в родительном
падеже (в составе генитивной конструкции):
-
распространителем может стать качественное прилагательное:
На
Севане подобралась… целая галерея умных и породистых стариков…
-
распространитель - относительное прилагательное, употребляемое в прямом значении
и не участвующее в создании «метафорического сдвига»: жужжание паяльных свеч;
кратер
фарфоровой чернильницы; подкова каменной колоннады. Прилагательные в прозе
Мандельштама могут распространять оба члена генитивной метафоры и
характеризовать предмет с какой-либо одной стороны, становясь контекстуальными
синонимами:
страшная
лопата косматой бороды («косматая», а потому и «страшная»); скупые уста
щелистых окон («щелистые» окна пропускают мало света, оттого они «скупые»),
либо (чаще всего) давать описываемому предмету разностороннюю характеристику:
Парнок
бежал, пристукивая… овечьими копытцами лакированных туфель; Улица, омытая
козьим молоком феодосийской луны;
В
корешках… дачных книг… застревала золотая перхоть морского песку. Расширение
метафорического контекста в прозе Мандельштама может осуществляться и за счет
распространения глагольной метафоры деепричастным оборотом. В такое
взаимодействие вступают, как правило, олицетворения:
Белая
ночь, шагнув через Колпино…, добрела до Царского Села; Островок отбежал назад,
выпрямив свою медвежью спину с осьмигранниками монастырей; …Открылся берег… с
карликовыми деревцами, которые купались в стеклянном воздухе и, оживленно
жестикулируя, карабкались с перевала на перевал.
Отступая
от морфолого-синтак-сического принципа описания метафоры, рассмотрим отдельно
важную для поэтики Мандельштама группу так называемых «метафор-загадок». Этот
термин введен исследователем лирики Мандельштама Ю. И. Левиным для обозначения
метафоры, в которой «описываемый объект замещен другим объектом» [6. С.458].
Данные метафоры основаны на отсутствии в их составе слова, употребляемого в
прямом значении и тем самым указывающего на описываемый предмет, поэтому они
содержат в себе элемент загадки: Паровоз, в цилиндре, негодовал на тяжесть
шапокляков; Гора…, бараки строительства и набитая пассажирами консервная
жестянка — вот вам окрестности Эривани;
[В
поезде]… на буферных площадках… наскакивают друг на друга две гремящих
сковороды;
Из-под
пальмовой коры выбивалась седая мочала театральных париков. Метафоры-загадки
основаны на поэтике «пропуска связующих семантических звеньев» [7. С. 127].
Автор полагается на воображение читателя и, не называя предмет обычным
способом, дает ему новое, образное, название. Приведем слова Н. Я. Берковского:
«Мандельштам -… поэт, для которого мир без названий и титуляций не представим,
чья величайшая спесь в том, чтобы прийти к вещам последним номенклатором,
остроумным соперником тех, кто давал вещам имена и определения до него, до его
крестинного объезда богатой и беспорядочной литературной епархии. Не уловлять
неназванное, а смещать старые имена и любоваться контрастом между новой
надписью и полустертой старой как бы призван Мандельштам, много в его стиле от
игрового начала» [8. С.290].
Примечательно,
что рядом с метафорой-загадкой может находиться прямое обозначение предмета, в
результате чего осуществляется «двойное» называние реалии:
В
толпе работал бондарь - страх; Мы… увенчали свой день чашечкой турецкого кофе с
рюмкой жидкого золота - горячего мартеля; Мой исаковский Пушкин был в ряске
никакого цвета, в гимназическом коленкоровом переплете, в черно-бурой,
вылинявшей ряске…..
В
целом метафора в прозе Мандельштама ориентирована на создание яркого внешнего
зрительного образа. Любая абстракция, попадая в контекст подобной «предметной»
метафоры, конкретизируется, получает вещественное воплощение. Оригинальность
стиля прозы поэта основана на поиске в значениях привычных слов особых оттенков
смысла, ассоциативное соединение которых обусловливает поэтику смысловых
смещений. Метафора лежит в основе мировосприятия поэта. «Только через метафору,
- писал Мандельштам, -раскрывается материя, ибо нет бытия вне сравнения, ибо
само бытие есть сравнение» [9. С.238].