.
«…Читая его творения, можно превосходным
образом воспитать в себе человека…»
В.Г. Белинский
Милосердие и сострадание – это те главные нравственные ориентиры, соотнося с которыми свою жизненную философию,
человек сможет сохранить не только себя как личность, но и воссоздать на земле Царствие Божие: мир добра, красоты и
справедливости. Именно о нем мечтали многие поколения русских писателей. И в этом процессе духовного созидания особая
роль принадлежит А.С. Пушкину. Ему, поэту-пророку, Богом был дарован талант «глаголом жечь сердца людей», пробуждая
«чувства добрые» в их душах.
На каких основах должна строиться жизнь – в особенности в смутные переходные ее периоды, когда ставятся под
сомнение сложившиеся традиции и нормы морали? Этот вопрос был принципиальным для Пушкина – человека и художника.
Вспомним известный эпизод из жизни поэта… Возвращенный в 1826 г. Николаем I из ссылки, он предстал перед императором,
который задал прямой вопрос: «Пушкин, принял ли бы ты участие в 14 декабря, если б был в Петербурге?» Тот, будучи
человеком чести, мужественно ответил: «Непременно, государь, все друзья мои были в заговоре, и я не мог не участвовать
в нем. Одно лишь отсутствие спасло меня, за что я благодарю Бога!» Смысловая двойственность пушкинской фразы несомненна.
Видимо, «отсутствие спасло» не только от царской немилости. Тогда от чего же?
В повести «Капитанская дочка», законченной за несколько месяцев до смерти, был дан ответ – плод размышлений
целой жизни. «Молодой человек! – как будто с завещанием обращается к нам Пушкин, - если записки мои попадут в твои
руки, вспомни, что лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких
насильственных потрясений». Ну и, конечно, это знаменитое место о русском бунте: «Не приведи Бог видеть русский бунт –
бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды, или не знают нашего народа,
или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка – копейка». Яснее не скажешь… Это позиция
гуманиста, душа которого противится насилию в любых его проявлениях и одновременно мучается в замкнутом круге
неразрешимых внутренних противоречий: ведь был же тот вышеупомянутый ответ царю! В «Капитанской дочке» нигде честь не
противостоит совести, а вот в жизни все могло быть – и было – гораздо трагичней.
Какую же нравственную опору выбрать? Что не подведет? Чести, как таковой, недостаточно: жизнь со всеми ее
драматическими перепетиями оказывается сложнее. Честь слишком хрупка – сама требует защиты. Если не оступишься, не
смалодушничаешь сам, так на этот случай всегда готова клевета… Об этом тоже повесть Пушкина. И не случайно глава «Суд»
имеет эпиграф: «Мирская молва – морская волна». Рассчитывать на то, что можно во всех случаях сохранить о себе отличное
мнение, не приходится: слишком слаб человек нравственно, и судимый, и судящий… Чем руководствоваться? За что же
держаться? Ответ автора «Капитанской дочки» однозначен: держаться нужно за свою совесть, за честь в глазах Бога. Это
поможет сохранить честь и в глазах людей.
Но как непосредственно в жизни следовать этому совету? И «Капитанская дочка» подсказывает: надо быть милосердным.
По-Пушкину, именно милосердие лежит в основе совестливости. И это глубоко христианский, глубоко русский взгляд на столь
важную нравственную категорию, которая, в свою очередь, поддерживает, преображает достоинство человека и его честь.
Итак, в чем же состоит смысл повети? Пожалуй, его можно сформулировать следующим образом: взаимоотношения человека с
человеком перед лицом Истины, перед лицом Бога. На жизненной дороге встретились двое: один – нравственные нормы
«преступить сумевший», другой – твердо держащийся законов чести и совести. И эта противопоставленность придает особую
драматичность и остроту событиям, свидетелями которых мы становимся.
Вспомним первую встречу Гринева с будущим самозванцем. Пугачев вывел заблудившихся во время бури путников к постоялому
двору, за что Петр Андреич дарит вожатому полтину денег на водку и свой заячий тулуп. Прижимистый Савельич ропщет:
подарок бессмыслен, «он его пропьет, собака, в первом кабаке». Да и не налезет этот юношеский тулуп на пугачевск
ие
«окаянные плечища»! С точки зрения здравого смысла Савельич прав. Однако автор пишет, передавая мысли Гринева: «Бродяга
был чрезвычайно доволен моим подарком». Тут не в тулупе дело… Тут впервые промелькнуло между офицером и беглым казаком
нечто иное… Это не только проявление благодарности, хотя она, несомненно, явилась главным мотивом поступка Петруши. В
какой-то момент юный герой повести ощутил жалость, сострадание: человеку холодно, а этого не должно быть, и нельзя
проходить безразлично мимо нуждающегося в помощи, потому что это безнравственно и даже кощунственно. Сделав шаг
навстречу «страшному мужику», Петр Андреич поступил, что называется, по совести. Все это и почувствовал Пугачев. Потому так и радуется он подарку. Потому и такое теплое
напутствие Гриневу: «Спасибо, ваше благородие! Награди вас Господь за вашу добродетель. Век не забуду ваших милостей».
Чем же можно ответить на милосердие? Чем его измерить? Только милосердием же. Не боясь уронить достоинство атамана в
глазах соратников, Пугачев следует именно велению сердца, когда спасает Гринева от смертной казни: «… я помиловал тебя
за твою добродетель, за то, что ты оказал мне услугу, когда принужден я был скрываться от своих недругов». Но сколь
несоразмерны услуга и воздаяние: стакан вина, заячий тулуп и… жизнь, подаренная офицеру вражеского войска. Каким же
законом управляется поведение Пугачева? Думаю, все тем же законом совести, которым так часто пренебрегают в этом мире,
но которого нет выше и благороднее. Пугачев не может не помиловать Гринева, так как перечеркнуть то внутреннее
человеческое единение, которое оба ощутили при первой встрече, значило бы уничтожить в себе самом нечто самое дорогое,
самое святое. Потому-то напряженный и драматический диалог, в котором Петр Андреич, следуя совести своей и чести,
отказывается присоединиться к восставшим (рискуя отчаянно), имеет такой примиряющий финал: «Так и быть, - сказал он (Пугачев), ударяя меня по плечу. – Казнить так казнить,
миловать так миловать. Ступай себе на все четыре стороны и делай что хочешь».
То же и в третьей встрече. Прислушаемся к беседе, которую ведет с Пугачевым Гринев:
- О чем, ваше благородие, изволил задуматься?
- Как не задуматься, - отвечал я ему. – Я офицер и дворянин; вчера еще дрался противу тебя, а сегодня еду с тобой в
одной кибитке, и счастие всей моей жизни зависит от тебя.
- Что же? – спросил Пугачев. – Страшно тебе?
Я отвечал, что, быв однажды уже им помилован, я надеялся не только на его пощаду, но даже и на помощь.
- И ты прав, ей-богу, прав! – сказал самозванец. – Ты видишь, что я не такой еще кровопийца, как говорит обо мне ваша
братья.
Во всех перепетиях откровенного и рискованного разговора, который ведет с Пугачевым герой Пушкина, направляет
последнего, питает надежду опять милосердие, хотя и о достоинстве офицера Гринев никогда не забывает. Он понимает, что
нарушил кодекс дворянской чести. И это тяготит Петра Андреича, который в ходе жизненных испытаний постигает нравственные
законы, куда более значимые, чем набор представлений о сословной исключительности.
Петру Гриневу, в духовном облике которого так органично соединились совестливость и верность долгу, противопоставлен в
повести Швабрин. Рассказ о нем от начала до конца представляет собой историю бессильной злобы, зависти, неспособности
простить. Отвергнутый Марьей Ивановной, он вступает на путь Каина путь насилия, предательства, мести который ведет
его не только к гибели физической, но – что несравнимо хуже – к духовному самоубийству. Швабрин не изнуряет себя
вопросами морали, нравственного выбора или проблемами чести. Муки совести ему незнакомы. Собственное «я» для этого
человека – единственная ценность. За эгоизм, отход от Божьей правды Швабрин в повести наказан. Но Гринев, как и сам
автор, не торжествует над униженным врагом: это согласно христианской морали стыдно. Поэтому и отворачивается от
поверженного недруга любимый герой Пушкина – и в этом опять милосердие целомудренной, совестливой души.
Счастливый конец «Капитанской дочки» – вовсе не слащавая подачка читателю «романтической повести», а следствие
глубочайшей уверенности писателя – гуманиста в том, что человеческая история имеет свой смысл, что падший мир держится
все-таки на добре, главными составляющими которого являются совесть и милосердие, достоинство и сострадание.
«окаянные плечища»! С точки зрения здравого смысла Савельич прав. Однако автор пишет, передавая мысли Гринева: «Бродяга
был чрезвычайно доволен моим подарком». Тут не в тулупе дело… Тут впервые промелькнуло между офицером и беглым казаком
нечто иное… Это не только проявление благодарности, хотя она, несомненно, явилась главным мотивом поступка Петруши. В
какой-то момент юный герой повести ощутил жалость, сострадание: человеку холодно, а этого не должно быть, и нельзя
проходить безразлично мимо нуждающегося в помощи, потому что это безнравственно и даже кощунственно. Сделав шаг
навстречу «страшному мужику», Петр Андреич поступил, что называется, по совести. Все это и почувствовал Пугачев. Потому так и радуется он подарку. Потому и такое теплое
напутствие Гриневу: «Спасибо, ваше благородие! Награди вас Господь за вашу добродетель. Век не забуду ваших милостей».
Чем же можно ответить на милосердие? Чем его измерить? Только милосердием же. Не боясь уронить достоинство атамана в
глазах соратников, Пугачев следует именно велению сердца, когда спасает Гринева от смертной казни: «… я помиловал тебя
за твою добродетель, за то, что ты оказал мне услугу, когда принужден я был скрываться от своих недругов». Но сколь
несоразмерны услуга и воздаяние: стакан вина, заячий тулуп и… жизнь, подаренная офицеру вражеского войска. Каким же
законом управляется поведение Пугачева? Думаю, все тем же законом совести, которым так часто пренебрегают в этом мире,
но которого нет выше и благороднее. Пугачев не может не помиловать Гринева, так как перечеркнуть то внутреннее
человеческое единение, которое оба ощутили при первой встрече, значило бы уничтожить в себе самом нечто самое дорогое,
самое святое. Потому-то напряженный и драматический диалог, в котором Петр Андреич, следуя совести своей и чести,
отказывается присоединиться к восставшим (рискуя отчаянно), имеет такой примиряющий финал: «Так и быть, - сказал он (Пугачев), ударяя меня по плечу. – Казнить так казнить,
миловать так миловать. Ступай себе на все четыре стороны и делай что хочешь».
То же и в третьей встрече. Прислушаемся к беседе, которую ведет с Пугачевым Гринев:
- О чем, ваше благородие, изволил задуматься?
- Как не задуматься, - отвечал я ему. – Я офицер и дворянин; вчера еще дрался противу тебя, а сегодня еду с тобой в
одной кибитке, и счастие всей моей жизни зависит от тебя.
- Что же? – спросил Пугачев. – Страшно тебе?
Я отвечал, что, быв однажды уже им помилован, я надеялся не только на его пощаду, но даже и на помощь.
- И ты прав, ей-богу, прав! – сказал самозванец. – Ты видишь, что я не такой еще кровопийца, как говорит обо мне ваша
братья.
Во всех перепетиях откровенного и рискованного разговора, который ведет с Пугачевым герой Пушкина, направляет
последнего, питает надежду опять милосердие, хотя и о достоинстве офицера Гринев никогда не забывает. Он понимает, что
нарушил кодекс дворянской чести. И это тяготит Петра Андреича, который в ходе жизненных испытаний постигает нравственные
законы, куда более значимые, чем набор представлений о сословной исключительности.
Петру Гриневу, в духовном облике которого так органично соединились совестливость и верность долгу, противопоставлен в
повести Швабрин. Рассказ о нем от начала до конца представляет собой историю бессильной злобы, зависти, неспособности
простить. Отвергнутый Марьей Ивановной, он вступает на путь Каина путь насилия, предательства, мести который ведет
его не только к гибели физической, но – что несравнимо хуже – к духовному самоубийству. Швабрин не изнуряет себя
вопросами морали, нравственного выбора или проблемами чести. Муки совести ему незнакомы. Собственное «я» для этого
человека – единственная ценность. За эгоизм, отход от Божьей правды Швабрин в повести наказан. Но Гринев, как и сам
автор, не торжествует над униженным врагом: это согласно христианской морали стыдно. Поэтому и отворачивается от
поверженного недруга любимый герой Пушкина – и в этом опять милосердие целомудренной, совестливой души.
Счастливый конец «Капитанской дочки» – вовсе не слащавая подачка читателю «романтической повести», а следствие
глубочайшей уверенности писателя – гуманиста в том, что человеческая история имеет свой смысл, что падший мир держится
все-таки на добре, главными составляющими которого являются совесть и милосердие, достоинство и сострадание.