Тема трагической судьбы русского человека в тоталитарном государстве возникает в русской литературе уже в 1920-х годах, когда само становление тоталитарного государства еще только намечалось. Оно было предугадано писателем Е. Замятиным в романе “Мы” в образе Единого Государства, в котором человек с его индивидуальностью почти уничтожен, све ден к “нумеру”, где все одеты в одинаковые одежды и обязаны быть счастливыми, хотят они того или нет. Роман Е. Замятина прозвучал предупреждением, которое не дошло до советского читателя. Государство вскоре начало активно вмешиваться в его судьбу, в чем-то воплощая в жизнь мрачную фантазию Е. Замятина, в чем-то далеко ее превосходя. Общим было одно — отношение к личности как к строительному материалу, обесценивание человека, его жизни. Особенно трагический оборот все это приобретало в годы, когда шло массовое истребление целых слоев населения по различным признакам — уничтожение дворян, расказачивание, раскулачивание, наконец, 1937—1938 годы — пик “большого террора”, страш
ные годы ежовщины, которые сменились долгими десятилетиями бериевщины. В русской литературе все эти трагические события долгие годы были абсолютно запретной темой. До читателя своевременно так и не дошло написанное еще в 30-х годах стихотворение О. Мандельштама, разоблачающее Сталина; стихотворения о трагедии матерей, которые растили детей “для плахи, для застенка и тюрьмы” А. Ахматовой и ее поэма “Реквием”; повесть Л. Чуковской “Софья Петровна” и многие другие произведения, только в последние десятилетия XX века возвращенные нам.
Попыткой нарушить вынужденный заговор молчания, сказать читателю правду о страшных годах террора, о трагедии личности стало творчество таких писателей, как Юрий Домбровский (романы “Хранитель древностей” и “Факультет ненужных вещей”).
К этой теме обращается и писатель Варлам Шаламов, человек трагической судьбы, долгие годы проведший в страшных колымских лагерях. Он стал автором потрясающих по силе психологического воздействия произведений, своеобразного колымского эпоса, рассказавшего беспощадную правду о жизни людей в лагерях. Человек в нечеловеческих условиях — так можно обозначить сквозную тему “Колымских рассказов” В. Шаламова. Попадая в лагерь, человек как бы теряет все, что связывает его с нормальной средой обитания, с прежним опытом, который теперь неприменим. Так у В. Шаламова появляются понятия “первая жизнь” (долагерная) и “вторая жизнь”
— жизнь в лагере. Писатель не щадит читателя, в его рассказах появляются страшные подробности, которые невозможно воспринимать без душевной боли, — холод и голод, порой лишающие человека рассудка; гнойные язвы на ногах; жестокий беспредел уголовников, считавшихся в лагерях “друзьями народа” в отличие от политических заключенных, прежде всего интеллигентов, которых называли “врагами народа” и
которые были отданы в полную власть уголовникам.
В своих рассказах В. Шаламов показывает то, что было страшнее холода, голода и болезней, — человеческое унижение, низводившее людей до уровня животных. Оно просто погружает их в состояние небытия, когда из человека уходят все чувства и мысли, когда жизнь замещена “полусознанием, существованием”. В рассказе “Сентенция” автор с почти научной точностью анализирует состояние человека в этой нечеловеческой жизни, когда единственным его чувством остается злоба. Когда смерть отступает, а к человеку возвращается сознание, он с радостью замечает, что его мозг начинает работать, из глубин памяти всплывает давно забытое научное слово “сентенция”. В рассказе “Тифозный карантин” В. Шаламов показывает другую грань человеческого унижения: готовность служить главарям воровского мира, стать их лакеями. Этих главарей окружает “толпа услужающих”, готовых на что угодно, лишь бы им отломили корочку хлеба или налили супчику. И когда в этой толпе герой рассказа видит знакомое лицо капитана Шнайдера, немецкого коммуниста, знаток
а Гете, образованного человека, который прежде поддерживал дух товарищей, а в лагере исполняет унизительную роль “чесальщика пяток” у вора Сенечки, ему не хочется жить. Автор описывает переживания Андреева, героя рассказа: “Хотя это было небольшое и нестрашное событие по сравнению с тем, что он видел и что ему предстояло увидеть, он запомнил капитана Шнайдера навек”.
Рассказы В. Шаламова — не просто художественный документ. Это целостная картина мира, скорее антимира абсурда, в который брошен человек страшным молохом террора, переламывающим миллионы людей. В этом антимире все перевернуто. Человек мечтает из лагеря попасть не на свободу, а в тюрьму. В рассказе “Надгробное слово” так и сказано: “Тюрьма — это свобода. Это единственное место, которое я знаю, где люди, не боясь, говорили все, что думали. Где они отдыхали душой”.
Творчество Шаламова стало и историческим документом, и фактом философского осмысления целой эпохи.
которые были отданы в полную власть уголовникам.
В своих рассказах В. Шаламов показывает то, что было страшнее холода, голода и болезней, — человеческое унижение, низводившее людей до уровня животных. Оно просто погружает их в состояние небытия, когда из человека уходят все чувства и мысли, когда жизнь замещена “полусознанием, существованием”. В рассказе “Сентенция” автор с почти научной точностью анализирует состояние человека в этой нечеловеческой жизни, когда единственным его чувством остается злоба. Когда смерть отступает, а к человеку возвращается сознание, он с радостью замечает, что его мозг начинает работать, из глубин памяти всплывает давно забытое научное слово “сентенция”. В рассказе “Тифозный карантин” В. Шаламов показывает другую грань человеческого унижения: готовность служить главарям воровского мира, стать их лакеями. Этих главарей окружает “толпа услужающих”, готовых на что угодно, лишь бы им отломили корочку хлеба или налили супчику. И когда в этой толпе герой рассказа видит знакомое лицо капитана Шнайдера, немецкого коммуниста, знаток
а Гете, образованного человека, который прежде поддерживал дух товарищей, а в лагере исполняет унизительную роль “чесальщика пяток” у вора Сенечки, ему не хочется жить. Автор описывает переживания Андреева, героя рассказа: “Хотя это было небольшое и нестрашное событие по сравнению с тем, что он видел и что ему предстояло увидеть, он запомнил капитана Шнайдера навек”.
Рассказы В. Шаламова — не просто художественный документ. Это целостная картина мира, скорее антимира абсурда, в который брошен человек страшным молохом террора, переламывающим миллионы людей. В этом антимире все перевернуто. Человек мечтает из лагеря попасть не на свободу, а в тюрьму. В рассказе “Надгробное слово” так и сказано: “Тюрьма — это свобода. Это единственное место, которое я знаю, где люди, не боясь, говорили все, что думали. Где они отдыхали душой”.
Творчество Шаламова стало и историческим документом, и фактом философского осмысления целой эпохи.