Будущий писатель попал на войну в восемнадцать лет. Окончил пехотное училище, командовал взводом «сорокапяток». Из восьмидесяти человек, вместе с ним окончивших училище, осталось в живых только четверо. «По документам,— рассказывал Василь Быков,— и сам я убит и похоронен в братской могиле возле деревни Большая Севериновка на Кировоградчине. Было это в январе сорок четвертого. Мы наступали под Кировоградом. Зима. Степь. Наш стрелковый батальон вел бой под Большой Севериновкой. Была ночь, но было светло от свежевыпавшего снега. Внезапно вражеские танки атаковали нас на кукурузном поле. Огонь был очень плотный. Мы отстреливались. Я был ранен в ногу. Один танк повернул на меня. Я метнул противотанковую гранату, «о неудачно и едва успел подобрать ноги. Танк буквально вдавил в снег полы моей шинели. Метрах в двадцати от меня лейтенант Миргород бросил в этот танк свою гранату. Танк не загорелся, но развернулся и стал. Мы успели добраться до скирды, потом до полевой дороги, там были наши повозки. Меня привезли в село, стоящее в лощине. В хате набралось человек пятнадцать раненых. Ночью я задремал на лавке. Вдруг слышу, кто-то будит: «Быков, Быков...» Смотрю, надо мной стоит командир батальона. «Ты ранен?»— «Ранен», — «Ходить можешь?» — «Нет». — «Наш батальон разгромили...» Я понимал, что он собирает бойцов, чтобы организовать оборону. Утром село снова атаковали немецкие танки, смяли оборону. Я выполз из хаты на дорогу, где меня подобрала последняя уходившая из села повозка. Один танк остановился против нашей хаты и расстрелял ее. Хата загорелась. Очевидно, все это и наблюдал мой командир батальона. Он, конечно, не знал, что за пятнадцать минут до того мне удалось выползти на улицу. После госпиталя я попал в другую часть... Я всегда писал о том, что видел и пережил сам, что пережили мои товарищи. Конечно, в моих книгах нет буквального воспроизведения жизненных ситуаций. Но все, о чем я пишу, так или иначе было».
Писать Василь Быков стал под непосредственным влиянием военных произведений «второй волны». В только что цитированной беседе он говорил: «О войне я начал писать спустя многие годы после ее окончания, На войне и даже долго после нее не только писать, но и читать о ней не хотелось. Так тяжело было пережитое... Когда появилась так называемая вторая волна военной прозы, когда о войне начали писать бывшие лейтенанты, солдаты, это было настоящим откровением: так ново, пронзительно и правдиво зазвучали слова о войне. Я имею в виду книги Юрия Бондарева и Григория Бакланова, Виктора Астафьева и Евгения Носова, Юрия Гончарова, Константина Воробьева и Владимира Богомолова... Их книги — обнаженная правда войны, почти документальная проза о пей. Именно эта проза и укрепила мое желание
В отличие от Юрия Бондарева, стремящегося к многогранному изображению человека (преимущественно увлекает главным образом интерес к нравственно-психологической сфере личности, оказывающейся перед решающим выбором: жизнь или смерть? Совесть, честность, чистота, мужество — вот излюбленные категории писателя, неизменно противопоставляемые им бесчестью, трусости, шкурничеству и другим проявлениям человеческой подлости. Писатель т стремится к освещению больших событий, охотно избирает отдельные фронтовые эпизоды, исключительные, но локальные ситуации, «Герой Быкова,— писал Анатас Свиленов,— почти всегда человек, вышедший из самых глубин народа, обыкновенный, ничем не выделяющийся внешне, но это не мешает писателю «нагрузить» его масштабной нравственной проблематикой, поставить его в острые драматические ситуации, когда подвергаются решающему испытанию самые главные человеческие качества: совесть, честь, ответственность за судьбу своего народа, страны, земли».
Соглашаясь с этим, профессор Норман Н. Шнайдман восхищенно пишет: «Быков использует в своих повестях острую и точную образность; его повествование обычно столь емко, что ничего нельзя убрать. Писатель помещает своих героев в самые необычайные обстоятельства, проверяя их убеждения и этические ценности в ситуациях, в которых возможен только один выбор, а именно: между жизнью и смертью».
«Повестям Василя Быкова, — отмечал Юрий Бондарев, — свойственны и натянутый нерв развития событий, и жесткая динамичность; проза эта напоминает крепко сжатую стальную пружину — стремительно распрямляясь, развиваясь, она несет такой заряд неиссякаемой энергии, что, кажется, вместе с героями вы прожили целую жизнь, забыв о кратком времени знакомства с. ними... Они возникают перед нами будто выхваченные из темноты слепящим лучом прожектора — и как раз в те минуты и часы, когда жизнь проводит испытание всех человеческих качеств личности... «Быковский герой» и «быковская ситуация» заставляют читателя увидеть то, как человек преодолевает непреодолимое...»
И критике обращалось внимание также на философичность прозы Василя Быкова, на элементы документализма м поп, символичность, дающую повод рассматривать его понести как притчи. Немецкий ученый Антон Хирше счи-гает необходимым в связи с творчеством Василя Быкова говорить «об особом типе повествовательной прозы социалистического реализма, о смешанной форме, как конкретно-исторический, так и притчевый способы отображения действительности». Арнольд. Макмиллин пишет: «Откровенные, тонкие и чрезвычайно добросовестные повести Василя Быкова являются не только прекрасными примерами военной литературы, но и важным жизненным документом нынешнего дня».