Владимир Высоцкий. Это имя знакомо каждому русскому человеку. К нему можно относится по-разному: можно любить и ненавидеть, признавать и не признавать.
К нему нельзя быть равнодушным. Ведь все его песни-стихи написаны кровью сердца. Не случайно, наверное, выбрано название его первого сборника — «Нерв». Владимир Высоцкий — это феномен 70-х годов. Кто-то из критиков сказал, что наступит время, и будут изучать эпоху 70-х годов по творчеству В. Высоцкого. Необычно для поэта начинал В. Высоцкий свое творчество. Его первыми произведениями были пародии на так называемый «блатной» фольклор. Но те, кто любит у Высоцкого стихи и песни только этого жанра, не знают о Высоцком ничего.
Позже, когда Высоцкий уже обрел опыт в поэзии, в его творчестве стали подниматься серьезные темы: любовь, прошедшая война, отношения между людьми и так далее. Кажется, что перед нами разные поэты, настолько разнообразен Высоцкий. То это нежно влюбленный мужчина:
Я дышу, — и, значит, я люблю!
Я люблю, — и, значит, я живу
Его лирические стихи навеяны огромной любовью к Марине Влади. Это была странная любовь, месяцами они не виделись, общаясь лишь по телефону, но эту любовь Высоцкий пронес через всю жизнь.
То поэт преображался в бывалого фронтовика, прошедшего всю войну:
Наконец-то нам дали приказ наступать,
Отбирать наши пяди и крохи.
Но мы помним, как солнце отправилось вспять
И едва не взошло на востоке.
Многие воевавшие люди действительно принимали Высоцкого за фронтовика, писали ему письма, в которых спрашивали, не их ли он однополчанин. Высоцкого очень трогали эти письма, и он часто говорил: «Лучше получать письма, где тебя принимают за своего однополчанина, чем письма, где тебя считают товарищем по камере». Поэт считал, что хоть война давно закончилась, но в памяти народа должна остаться вечная память о погибших в боях за Отечество:
Здесь раньше вставала земля на дыбы,
А нынче гранитные плиты.
Здесь нет ни одной персональной судьбы,
Все судьбы в единую слиты.
У братских могил нет заплаканных вдов,
Сюда ходят люди покрепче.
На братских могилах не ставят крестов,
Но разве от этого легче?..
Значительное место в поэзии Высоцкого занимает сатира, в которой поэт высмеивает различные пороки общества: пьянство, бескультурье, хамство, клевета:
Ходят сплетни, что не будет больше слухов,
И ходят слухи, будто сплетни запретят…
Ни для кого не секрет, что он был болен алкоголизмом, принимал наркотики. Но он никогда не жаловался на свою судьбу. Были моменты, когда поэт был близок к самоубийству:
Даже от песен стал уставать,
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
Чтоб не могли запеленговать…
Много было у Высоцкого друзей. Были среди них настоящие, но были и «однодневки», случайные собутыльники, и те, кто после его смерти стали сами себя называть «друзьями Володи». Вот эти-то «друзья» и не давали ему печататься в годы опалы. А настоящим своим друзьям он посвящал стихи:
Он не вышел ни званьем, ни ростом,
Не за славу, не за плату.
А на свой необычный манер
Он по жизни шагал над помостом
По канату, натянутому, как нерв!
Это стихотворение посвящено клоуну Леониду Енгибарову, умершему на арене.
Несколько стихотворений Высоцкого посвящено сталинским лагерям, точнее, обитателям этих лагерей. Однажды ему рассказали историю удачного побега: трое мужчин вырвались из лагеря. В долгих исканиях по тайге они голодали, так как дичь попадалась редко.
И старик, чувствуя близкий конец, заставляет двух молодых людей поклясться, что когда он умрет, они разрежут его на куски и будут есть его мясо, чтобы выжить и свидетельствовать. Вместе с ними свидетелем выступает поэт.
Вот уже много лет, как нет с нами Владимира Высоцкого, но он живет в наших душах, в наших умах. Высоцкий пел под гитару, но считал себя поэтом. Он и был поэт.
Интересен тот факт, что если он писал песни о моряках, то моряки считали его своим, если об альпинистах, то — альпинистом, если о заключенных, то думали, что он «сидел». На самом деле ничего этого не было в действительности. Он как очень талантливый человек как-то особым чутьем угадывал тему, доносил до слушателя именно тот смысл, который был заложен в пес
Высоцкий умер, безвременно ушел еще молодым. Но он надолго останется в сердце своего благодарного народа.
Непостижимо, откуда он, молодой, так много и так точно знал про нас про всех? Про войну — хотя сам не воевал. Про тюрьмы и лагеря — хотя сам не сидел. Про деревню — хотя сам коренной горожанин (дом на Первой Мещанской, в конце…). Откуда эта щемящая достоверность? Никакая тут не стилизация: он о родном, о своем поет:
Как во смутной волости,
Лютой злой губернии,
Выпадали молодцу
Все шипы да тернии.
Он обиды зачерпнул, зачерпнул
Полные пригоршни,
Ну а горе, что хлебнем,
Не бывает горше.
Пей отраву, хочь залейся!
Благо денег не берут.
Сколь веревочка ни вейся
Все равно совьешься в кнут.
Как успел он прожить столько жизней? И каких! И как невероятно много может сделать один-единственный человек.
В январе 1980 года он записывался для «Кинопанорамы». Пел «Мы вращаем Землю». Первая попытка — неудача. Вторая, третья, четвертая — тоже… Лишь пятая его немного удовлетворила. Вот уж кто не берег, не щадил себя, чтобы отыскать, открыть и пропеть правду, чтобы так сблизить совсем разные, далекие поколения.
Почти каждую свою песню он пел на последнем пределе сил человеческих. А сколько у него таких песен и сколько раз он так их пел? Какими трудами, нервами, кровью они создавались?
Его способность самоотдачи феноменальна. Чтобы так много отдавать, надо это иметь, но надо иметь и удивительную способность слушать, брать, видеть, впитывать — везде, всегда, от всех.
Слушая его, я, в сущности, впервые понял, что знаменитый древнегреческий Орфей, играющий на струнах собственного сердца, — никакая это не выдумка красивая, а чистая правда.
В его песнях ощущаешь, будто он сам все время прислушивается, боясь пропустить чей-то сигнал бедствия. Это он сам мчится кому-то на помощь, боясь опоздать. Это он сам справляет виноватые поминки по павшим, боясь кого-нибудь из них позабыть, не понять…
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше —
Наш SOS все глуше, глуше,
И ужас режет души
Напополам…
Он бьет в набат, будит память, совесть. У каждого человека — свой голос, своя песня, но как мало мы знаем об этом, как поздно, банально, бессильно спохватываемся. В этом-то и состоит, быть может, самая первичная трагедия всех трагедий:
Кто-то высмотрел плод, что неспел,
Потрусили за ствол — он упал.
Вот вам песня о том, что не спел
И что голос имел — не узнал.
Может, были с судьбой нелады,
И со случаем плохи дела,
А тугая струна на лады
С незаметным изъяном легла.
Он начал робко — с Ноты «до»,
Но не допел ее, не до…
Не дозвучал его аккорд
И никого не вдохновил.
Собака лаяла, а кот
Мышей ловил, мышей ловил.
Смешно, не правда ли, — смешно?
А он шутил — не дошутил,
Недораспробовал вино,
И даже недопригубил.
Он как бы предчувствовал и почти досконально знал свою судьбу — будто сам загадал и сам же отгадал. А может быть, и так — сам ее делал, а потому и знал? Ведь его песни — это какая-то неистовая гонка, гонка и от гибели своей — и прямо навстречу ей.
Рвусь из сил — и из всех сухожилий,
Но сегодня — опять как вчера:
Обложили меня, обложили —
Гонят весело на номера!
Он не вышел ни званьем, ни ростом,
Не за славу, не за плату —
На свой, необычный манер
Он по жизни шагал над помостом —
По канату, по канату,
Натянутому, как нерв.
В одном из интервью на вопрос: «Что бы ты подарил любимому человеку, если бы был всемогущ?» — Владимир Высоцкий ответил: «Еще одну жизнь».
Этот его ответ стал пророческим для него самого. Своим даром он как бы обрел вторую жизнь после физической смерти. Его песни всегда будут звучать в кругу людей, которым дорога честь, справедливость и для которых главное в жизни — любовь к отечеству.