Аннушкин В. И.
Первоначальное образование И.И. Давыдов получил в Тверском дворянском училище, 1808 по 1812 гг. — на философском факультете Московского университета. В 1810 г. написал диссертацию на латинском языке “О различии греческого и римского образования”, за которую получил золотую медаль; в 1814 г. удостоен степени магистра за рассуждение “О критике в древней филологии”, а в следующем году — степени доктора словесности за диссертацию “О преобразовании в науках, произведенном Беконом”.
Всю жизнь Давыдов соединял напряженную педагогическую, ученую деятельность с административной. В 1814 г. Давыдов поступил преподавателем русской словесности, а потом и чистой математики в Университетский благородный пансион, а со следующего года стал инспектором классов. Некоторое время был секретарем университетской библиотеки, чтобы познакомиться с библиографией. В ранний период деятельности издал ряд учебников по греческой и русской грамматике, логике, “учебные книги” русского и латинского языков, перевод математических трудов. В 1826 г. при занятии кафедры философии прочел вступительную лекцию “О возможности философии как науки по Шеллингу”, показав себя сторонником математической точности и чисто немецкой систематизации. Несмотря на влияние идей то Бекона, то Локка, то Кондильяка, то Шеллинга, Давыдов как представитель крайней официальной народности писал в 1841 г.: “Германская философия невозможна у нас по противоречию ее нашей народной жизни... Святая вера наша, мудрые законы, из исторической жизни нашей развившиеся в органическую систему, прекрасный язык, дивная история славы нашей — вот из чего должна развиваться наша философия”.
В 1831 г. Давыдов занял кафедру русской словесности, освободившуюся после кончины А.Ф. Мерзлякова, на которой оставался до 1847 г. В 1841 г. по учреждении при Академии наук отделения русского языка и словесности был удостоен звания ординарного академика, избран в почетные члены Московского (1847), Казанского (1849), Дерптского (1852) университетов. В 1847 г. был назначен директором Главного педагогического института в Санкт-Петербурге, а в 1851 г. председательствующим ОРЯС Академии наук.
И.И. Давыдов необыкновенно плодовит как филолог-писатель: исправляя должность Директора Главного педагогического института и председательствующего в ОРЯС Академии наук, он написал два больших труда: “Грамматика русского языка” (Спб., 1849) и “Опыт общесравнительной грамматики русского языка” (Спб., 1852; 2-ое изд. — 1853; 3-е изд. — 1854). В них впервые после Ломоносова дано довольно полное описание грамматических форм русского литературного языка. Опираясь на господствовавшие тогда воззрения в филологии Беккера, В. Гумбольдта, Я. Гримма, Давыдов впервые заговорил об общесравнительном изучении языков. Очевидны были и недостатки теории автора, стремившегося подогнать факты русского языка под принципы всеобщей, универсальной грамматики.
Впрочем, воззрения Давыдова на язык вполне проявились уже в главном его труде “Чтения о словесности” в 4-х частях (М., 1837—38), представлявшем собой запись лекций профессора его учениками (среди них, кстати, были Ф.И. Буслаев, М.Н. Катков и другие известные в будущем ученые и педагоги). Словесность, понимаемая как наука (“постижение”) и искусство (“творчество”) делится на объективную (“общие законы слова”) и субъективную (“словесность данного народа”). Объективная словесность, или философия словесности, включала 3 раздела: язык (теория происхождения языка, универсальная грамматика с частями речи); речь (принципы изящного построения речи в предложении и периоде, украшение языка через тропы и фигуры); слог (качества и разновидности изящного слога). Субъективная словесность состояла в разборе разных видов красноречия (= прозы) и поэзии.
Достаточно ясное и новаторское для своего времени деление общеизвестных терминов обнаруживаем в “Чтениях о словесности” И.И.Давыдова. Толкование словесности содержит три группы понятий:
I. Словесность
II. Словесность как наука имеет свою философию (“творящий дух в его производимости”), историю (“явления изящного в творческих созданиях словесных”), критику (“способность наблюдать степень приближения образцовых словесных творений к своим идеалам, развитие и облагородствование чувства изящного”).
III. К “науке” относится объективная словесность, которая включает 3 больших раздела: 1. теория языка; 2. теория изящной речи; 3. теория слога. К области объективной словесности принадлежат грамматика и риторика, рассматриваемые применительно к конкретному языку или народу.
К “творчеству человеческого духа” относится субъективная словесность - ее воплощением являются тексты словесности (это уже не “наука”!): поэзия и красноречие. Разделение последних базируется на дихотомии “словесные произведения мира действительного” и “мира идеально-возможного, гармонии идеалов с чувственными образами, духовного подражания природе в слове”. Родами красноречия являются история, философия, ораторская речь, родами поэзии - эпос, лирика, драма.
Изобретение мыслей И.И.Давыдов соотносит прежде всего с понятиями “доводов и доказательств”. По мнению И.И.Давыдова, “доводы оставляют важнейшую часть убеждения и служат основанием всякому сочинению, имеющему целию раскрыть истину и преклонить волю”. Однако понятие “довода” неравнозначно “доказательству” и “изобретению”. Это уже не старообрядческое определение, где “изобретение” “поущает изобретати доводы или изветы”, а “довод есть укрепление (т.е. доказательство - А.В.), достоверну повесть творящее”. “Довод” как доведение речи до слушателя неслучайно относится Давыдовым к “частям ораторской речи”. То, что у М.В.Ломоносова составляло предмет “риторики - учения о красноречии вообще”, рассматривается теперь у И.И.Давыдова лищь в разделе “ораторской речи” (чтении 20-м): три традиционные части риторики оказались сконцентрированными в учении о доводах применительно к ораторике. При этом сказано, что “в доводах представляются три предмета: изобретение доказательств, расположение и изящное выражение”.
Относительно изобретения у Давыдова сказано, что “изобретать мысли, или производить что-либо новое и творческое в области мышления есть дар врожденный, обогащенный знаниями; наука открывает законы, по которым этот дар проявляется...”. Изобретение, как и сама словесность, требует и “творчества”, и “науки”. Однако возможности науки, или научения, существенно ограничены. “Искусством” невозможно “восполнить недостаток творчества”; древние неправы, предполагая, что к риторике можно отнести “не одно искусство представлять доводы изящно, но и изобретение мыслей”. Изобретение мыслей по старым общим местам (Давыдов кратко их называет, ибо очевидно, что это знание общеизвестно) есть “искусственное красноречие”, изобретателями которого были греческие софисты.
Всякое учение об общих местах лишь тогда приобретает смысл, когда наполняется новым составом и содержанием мест. Формальное применение действительно рождает “блестящих декламаторов, но не витий истинных, полезных для жизни общественной”. Давыдов не ставил задачи создания новой теории. Во вступлении к “Чтениям” он заявлял о непреложности законов развития ума и слова, поэтому разработка системы общих мест как нового содержания общественной речи им не ставилась.
Давыдов признает, что общие места “указывают некоторые следы на пути к истине”, но “найти самую истину, ... сыскать убедительные доказательства может ум наш только помощию размышления и глубокого изучения предмета”. Способы думать будет предложено искать в логике, выражение речи - в стилистике, теория ораторского произношения давно уже переживала кризис. Предмет риторики оказывался размытым между другими дисциплинами, и ценность риторики как науки, имеющей самостоятельный предмет, начинает самим Давыдовым браться под сомнение.