Одновременно
с расцветом японского феодализма и выделением сословия самураев в Японии начало
распространяться учение одной из наиболее влиятельных и популярных впоследствии
сект буддизма - "дзен", или "дзенсю". В переводе с
японского "дзен" означает "погружение в молчаливое
созерцание", овладение внешними и духовными силами для достижения
"просветления". Основателем секты "дзен" (кит. -
"чань", санскр. - "дхьяна") считается буддийский священник
Бодхидхарма (яп. Бодай Дарума), который проповедовал своё учение сперва в
индии, а затем в Китае. Из Китая на Японские острова дзен-буддизм принесли два
буддийских патриарха Эйсай (1141- 1215гг.) и Доген (1200 - 1253 гг.). В конце
XII в. в стране уже началась его проповедь. Вслед за признанием представителями
правящих кругов феодальной Японии учение дзен стало быстро распространяться
среди сословия самураев - опоры правительства сёгуна.
Принятие
дзен сословия воинов было закономерным. До становления системы сёгуната воины
практиковали поклонение господствующему в пределах "священной земли"
(дзёдо) - буддийского рая - будде Амида (Амитабха). Идея амидаизма, или учения
буддийской секты "дзёдо", была крайне проста.
Секта
"дзёдо" была основана в Японии буддийским монахом Хонэн-сёнином в XII
в. Учение этой секты получило широкое распространение в основном среди народных
масс, которые верили в возрождение после смерти в раю. "Дзёдо"
завладела передовой позицией среди других сект буддизма в Японии и насчитывала
30% всех буддийских храмов, священников и приверженцев). была крайне проста.
Суть его заключалась в постоянном повторении имени Амида ("Наму Амида
буцу!" - "Преклоняюсь перед буддой Амида!"). Любому человеку, по
толкованию монахов "дзёдо", каким бы он ни был - плохим или хорошим,
для "спасения" (для "будущего рождения") достаточно было
только без конца повторять эту молитву. Однако с превращением самурайства в
политическую силу в период Камакура и началом его развития как сословия
феодального общества простое взывание к будде Амида, не развивающее в воине
ничего, кроме безволия и пассивности, стало недостаточным. Самурай должен был
настойчиво воспитывать волю, акцентировать внимание на самообладании и
хладнокровии, которые были необходимы воинам-профессионалам в междоусобных
войнах, экспедициях против айнов, борьбе с аристократией Киото и при усмирении
крестьянских восстаний.
Вот
в это время и вышли на сцену проповедники дзен, которые доказывали, что
постоянная работа над собой, умение выделить суть любой проблемы и
сосредоточиться на ней, невзирая ни на что идти к цели имеют большое значение
не только в монашеской, но и в мирской жизни. С этого времени дзен-буддизм стал
духовной основой сословия воинов; число адептов, исповедовавших его учение,
неуклонно возрастало. В последующем дзен-буддизм непрерывно развивался. (В
историческом плане отношения между дзен-буддистами и сословием воинов начали
при регентах Ходзё в Камакура. Эйсай - первый дзен-буддийский священник - не
мог рассчитывать на успех в распространении дзен в Киото, где были сильны секты
"тэйдай" и "сингон", пользовавшиеся покровительством
императорского дома и аристократии. В Камакура такого рода трудностей не
существовало, так как влияние киотского высшего дворянства и поддерживаемых им
сект на этот город не распространялось, что обусловило успех дзен-буддизма в
среде самураев домов Тайра и Минамото).
Одной
из основных причин, привлекавших самураев к учению дзен, была его простота.
Согласно доктринам дзенсю, "истина Будды" не поддаётся передаче в
письменном или устном виде. Любые дидактические пособия или комментарии не
могут содействовать раскрытию истины и поэтому ложны, а средства анализа,
сравнения или поэзии при комментирования учения порочные. Дзен выше словесного
выражения и "коль скоро оно будет ограничено словами, то уже потеряет все
свойства Дзен". Отсюда и тезис теоретиков дзен-буддизма, что дзен якобы не
может рассматриваться как учение, так как логическое познание мира невозможно.
Достижению желаемого способствует только интуиция, которая посредством
созерцания и может привести к постижению "истинного сердца Будды".
Таким
образом, самураю совершенно не требовалось отягощать свой ум изучением
религиозной литературы.
Тем
не менее, несмотря на принципиальное отрицание книг, письменных предписаний и
толкований, секта "дзен" пользовалась книгами и буддийскими текстами
для пропаганды своего учения. Это противоречило положению о чисто интуитивном
познании истины. Так или иначе самураю приходилось вникать в философию
дзен-буддизма либо самостоятельно, либо при помощи наставника школы (секты),
так как каждый человек в отдельности не мог самостоятельно уловить суть дзен,
не имея о нём представления.
Дзен-буддизм
нравился самураям выработкой у них самообладания, воли, хладнокровия - качеств,
столь необходимых для воина-профессионала. Большим достоинством самурая
считалось не дрогнуть (внешне и внутренне) перед неожиданной опасностью и
сохранить при этом ясность ума и способность трезво мыслить, отдавая себе отчёт
в своих поступках и действиях. На практике самурай должен был, оставаясь
"неотягощённым телесно или душевно", обладая железной силой воли,
идти прямо на врага, не смотря назад или в сторону, для того чтобы его
уничтожить и это всё, что от воина требовалось. В то же время дзен учил
человека быть невозмутимым и сдержанным во всех жизненных ситуациях.
Исповедующий дзен-буддизм обязан был не обращать внимание даже на оскорбления,
что было очень нелегко для представителей "благородного" сословия.
В
сочетании и связи с самодисциплиной находилось и другое качество, прививаемое
воинам дзен, - беспрекословное подчинение господину и военачальнику. Множество
историй и рассказов феодальной Японии повествует об этой особенности
средневековых японских рыцарей. В одной из старинных повествований
рассказывается о некоем даймё, который вместе с остатками разбитой неприятелем
дружины оказался в безвыходном положении - на краю высокой скалы, окружённым со
всех сторон самураями врага. Не желая сдаваться в плен на милость победителя, даймё
решил погибнуть, как подобает всякому мужественному воину. "За
мной!", - вполголоса сказал князь и бросился в пропасть. Все самураи
немедленно последовали примеру своего господина, ни на минуту не задумываясь
над приказом военачальника. Подобная лёгкость, совершенное спокойствие и
душевная ясность в расставании с жизнью также были обусловлены воспитанием по
системе дзен.
Бытие
в существующем мире признавалось дзен буддизмом лишь видимостью, а не
действительностью. (такое отношение к действительному миру выражалось словами:
"Сики-соку-дзэ-ку" - "Всё в этом мире иллюзорно"). Внешний
мир, по буддийским представителям, иллюзорен и эфемерен, он только проявление
всеобщего "ничто", из которого всё рождается и куда всё уходит, а
жизнь в нём дана людям на время и подлежит возвращению (причём это может
случиться в любой момент). Поэтому дзен-буддизм учил человека не цепляться за
жизнь и не бояться смерти. Именно это презрение к смерти и притягивало к дзен
самураев.
Концепция
непостоянства всего существующего, эфемерности и призрачности (мудзё),
выработанная в Японии под непосредственным влиянием буддизма, связывала в то же
время всё кратковременное с понятием прекрасного и облекала это недолговечное
текущее мгновение или очень непродолжительный отрезок времени (цветение вишни и
опадание её лепестков, испарение капель росы после восхода солнца с поверхности
листа и т.д.) в особую эстетическую форму. В соответствии с этим тезисом и
жизнь человека считалась тем прекраснее, чем она короче, особенно если это
"ярко" прожитая жизнь. Отсюда и не боязнь смерти, "искусство
умирать".
Другой
составной элемент в теории "лёгкости смерти" был обусловлен влиянием
конфуцианства. Нравственная чистота, чувство долга, дух самопожертвования
ставились на недосягаемую высоту. Японца учили ради императора, господина,
нравственного принципа жертвовать всем. Смерть во имя исполнения долга
считалась "настоящей смертью".
Самураи,
воспользовавшиеся догмами буддизма и конфуцианства, приспособили их к своим
профессиональным интересам. Этика и психология самурайства ещё больше усилили
акцент на героике смерти, духе самопожертвования ради высшего идеала воина -
служения господину, окружили смерть ореолом славы. В период междоусобных войн
был выработан особый культ смерти, с которым был тесно связан описанный выше
обряд самоубийства путём вскрытия живота - харакири. Обусловлено это было тем,
что воин профессионал постоянно находился на грани жизни и смерти. Поэтому
самурай культивировал в себе не боязнь смерти и пренебрежение к земному
существованию.
Отложило
отпечаток на воззрение о смерти и то положение буддизма, по которому жизнь
вечна и смерть - лишь звено в бесконечной цепи перерождений, при которых каждое
живое существо возрождается к жизни через определённый промежуток времени.
Смерть индивидуума, по рассуждениям буддистов, не означала конца существования
его в будущих жизнях. Поэтому человек должен был безропотно подчиняться
"великому закону возмездия", своей карме (го), т.е. судьбе,
определённой степенью греховности в прошлом существовании, не выражать
неудовольствия жизнью.
Этим
объясняется гибель многих воинов на полях сражений с улыбкой и словами
буддийской молитвы на устах, это же повлияло и на формирование "этикета
смерти", который обязан был знать и исполнять каждый самурай. Согласно
этому этикету, который постоянно культивировался в семейной и социальной сфере,
человек должен был умирать невозмутимо, как бы засыпая, имея благочестивые
мысли и с улыбкой на лице. Стоны, нежелание умереть и расстаться тем самым с
близкими и своим существованием расценивались как нарушение "этикета
смерти" и осуждались. Дзен-буддизм воспитывал такое отношение к вопросам
жизни и смерти, при котором отсутствовали собственное "я", страх
перед гибелью и осознание своих выгод и невзгод.
Прямую
выгоду из подобного отношения к смерти извлекали феодалы, на службе у которых
находились самураи. Человек, не боявшийся смерти, беспредельно преданный своему
сюзерену, захваченный идеей духовного подвига, лучше, чем кто-либо, мог быть
воином. Это - идеал солдата. Таким человеком легко управлять в бою, он никогда
не сдаётся в плен, честь самурая не позволит ему отступить и обратиться в
бегство, приказ военачальника для такого воина - закон, и он будет стараться
выполнить его любой ценой, дабы не покрыть позором и бесчестьем своё имя и имя
своего рода.
Основы
учения дзен были использованы самурайством в качестве источника кодекса морали
японских воинов - бусидо. Война во имя интересов сюзерена считалась самураями
выполнением дзеновского учения: "превращением высшего идеала в дело".
Бусидо было почти идентичным доктрине дзен о смерти и жизни; оно, так сказано в
"Хагакурэ", являлось и признавалось рыцарством как "учение о
прямом, бесстрашном стремлении к возвращению в вечность".
Однако,
несмотря на согласованность догм буддизма и самурайской этики, между ними
существовали и противоречия. Как известно, буддизм категорически запрещает
всякое убийство. Оно считалось одним из пяти "великих" грехов, куда
входили убийство, воровство, прелюбодеяние, ложь и пьянство. Тем не менее феодальная
жизнь требовала как раз обратного: постоянного нарушения этой заповеди.
Японские феодалы, естественно, не хотели и не могли изменить свою социальную
природу и поэтому вынуждены были уделять известное внимание различным видам
:искупления: своего жизненного пути, на котором убийства как бы носили характер
"профессионально-бытовой необходимости". Формами такого
"искупления" были щедрые пожертвования храмам, пострижение в монахи,
обращение к духовенству для исполнения поминальных и умилостивительных треб.
Очень
велико было также значение дзен в военно-спортивной подготовке самураев.
Решающая роль при фехтовании, стрельбе из лука, борьбе без оружия, плавании и
т.д. отводилась японцами не физическому, а духовному состоянию человека.
Психологическая уравновешенность и самообладание, выработанные дзен, являлись
здесь преобладающими.
Основным
методом (путём к познанию истины) в обучении по системе дзен была медитация
(дзадзен) - созерцание в положении сидя, в совершенно спокойной позе со
скрещенными ногами, без каких либо мыслей. Для медитации обычно выбирались сад
или помещение, из которого по возможности уносили предметы, могущие помешать
практикующемуся, отвлекающие его.
Разными
школами дзен-буддизма были выработаны различные правила поведения во время
дзадзен, однако основным при созерцании считалась тренировка лёгких, обучение
размеренному дыханию, что содействовало "самоуглублению" и воспитанию
"выдержанности и терпения". После этой первой ступени к просветлению,
когда дыхание становилось ровным, голова освобождалась от притока крови и мозг
человека освобождался от всяких мыслей (такое состояние называлось "
мусин"), практикующийся, по утверждениям дзеновских монахов, мог уже
достичь муга (отсутствием "я"), другими словами, выйти за пределы
собственного бытия, осмысления своего существования. На человека, пребывающего
в подобном состоянии самоуглубления, по учению школы дзен-сото, могло внезапно
снизойти просветление (сатори).
Другим
путём к "истинному прозрению" был коан - вопрос, задаваемый
наставником дзен ученику. Этот метод практиковался школой риндзай. Вопросы
учителя должны были возбудить интуицию ученика или, иными словами, вызвать
сатори. От какой бы то ни было логики и связности в ответе на коан необходимо
было освободиться, ибо это мешало вхождению в состояние "бессмыслия".
При полном отсутствии мышления во время вопросов и ответов (мондо) могло
наступить "просветление".
Вслед
за неожиданным подъёмом влияния христианства последовало ещё более быстрое его
искоренение, обусловленное опасениями сёгунов в связи с проникновением в страну
иностранцев, которое таило в себе смертельную опасность для существовавшего
тогда государственного строя.
В
некоторых случаях для достижения сатори наставниками использовалась
"шокотерапия": удар палкой, толкание в грязь, щипки за нос и т.д.
Такая практика рассматривалась иногда некоторыми теоретиками дзен как средство
для наступления "просветления" при учебном фехтовании на самурайских
мечах (например, удар тренировочным мечом).
В
идеале считалось, что человек, испытавший сатори, внешне не должен был
измениться, однако у него вследствие сильного психологического стресса
появлялся будто бы новый взгляд на жизнь, на своё место в ней, иное отношение к
действительности, которое не поддавалось ни объяснению, ни описанию словами. "Просветлённый",
по утверждениям дзеновских монахов, мог быстро находить единственно правильное
решение в любой ситуации, становился человеком, способным в высшей мере
управлять своей волей, другими словами, прибегал всё то, что требовалось для
каждого самурая. В то же время власть, слава, победа и т.д. - всё то, к чему
стремился японский воин, становились для самурая после "просветления"
малоценными сами по себе.
Самодисциплину,
хладнокровие, мужественность японских воинов, которые приписывались идеологами
дзен медитации и её конечному пункту - сатори, можно прежде всего объяснить
психологическими факторами, или самовнушением самураев. Благодаря значительной
эмоциональной насыщенности внушённых себе представлений, чувств и идей самурай
получал особую психологическую подготовку, игравшую преобладающую роль во всей
его жизни. Такого рода самовнушение, практиковавшееся продолжительное время,
давало самураям возможность выносить боль, быть готовыми в любой момент к
смерти, помогало держать себя в руках, когда это было необходимо.
В
XII - XVI вв. "дзенсю" достигла наивысшего расцвета и стала наиболее
влиятельной буддийской сектой, поддерживаемой правительством сёгунов. В то
время дзен-буддизм оказал значительное воздействие на развитие всех областей
культуры Японии. Само собой разумеется, что в первую очередь эту культуру
воспринял сам господствующий класс средневековой Японии, в том числе и сословие
самураев, которое пользовалось культурными ценностями, создаваемыми в стране.
Однако в связи с развитием дзен самурайство несколько изменило свои воззрения
на жизнь и смерть, культуру и её восприятие.
Дзен
в тот период было уже не столь строгим учением, как первоначально. Наряду с
тезисом о готовности в любую минуту хладнокровно уйти из жизни самураи приняли
также положение, по которому человек одновременно обязан жить, наслаждаясь
жизнью, вычерпывая её до самых глубин. "Солдатский дух должен был
связывать себя с подлинной художественностью", а "японский воин -
обладать не только военной доблестью (бу), но и культурой, гуманностью
(бун)".
Так,
некоторые самураи в редкие периоды мирного времени, кроме военных упражнений,
предавались чайной церемонии, рисовали иногда тушью, любовались искусной
аранжировкой цветов и даже принимали участие в представлениях театра. Но все
эти элементы культуры средневековой Японии в большей или меньшей степени
подвергались при своём развитии воздействию учению дзен или были порождены им.
Хотя это и выглядело парадоксально, но в свете дзеновских утверждений о
ненужности знаний, о закалке одной лишь воли индивидуума буси считали
положительным и полезным для своей профессии восприятие подобных производных
дзен, помогающих в сложении характера воина. Например, в тяною - чайной
церемонии, процветавшей первоначально в стенах буддийских монастырей и использовавшейся
дзеновским духовенством для распространения своего учения, практиковались те же
методы "духовного совершенствования личности", что и в дзен. (По
преданию, основатель секты "дзен" Дарума уснул во время духовного
созерцания (поиска истины), не выдержав усталости. После пробуждения ото сна
буддийский патриарх в ярости оборвал свои веки, дабы они никогда не смогли
больше помешать ему во время следования "пути" к
"просветлению". Брошенные на землю, веки превратились в первые побеги
чайных кустов).
Обстановка
чайной церемонии отчасти напоминала медитацию. Она должна была способствовать
сосредоточению мысли, с покойствию духа, чистоте помыслов, гармонии с природой.
Для того чтобы суета внешнего мира не мешала созерцанию и спокойной беседе,
чайные домики (тясицу) и приёмные для ожидания церемонии (ёрицуки) устраивались
вдали от шумных мест, чаще всего в глубине сада. Это обусловило в большей
степени интерес к тяною во дворцовых сёгунов, даймё и многих знатных самураев.
При Ода Нобунага и Тоётоми Хидэёси был развит и введён сложный комплекс
действий, сопровождавших тяною. (Правила этикета были сформулированы Сэнно
Рикю, назначенным Хидэёси мастером чайной церемонии при дворце. Они были
призваны усилить посредством церемонии вежливость, мораль и простоту индивидуума.
В возрасте 71 года Сэнно Рикю попал в немилость к Хидэёси, который приказал
сделать ему сэппуку).
Помещение
чайной комнаты было уменьшено и лишалос
были отныне вносить в неё мечи; они оставляли их на подставках или особых
крюках перед входом, так как чайная комната считалась обителью мира.
Создать
надлежащую обстановку при молчаливом созерцании призваны были и сухие сады,
которые первоначально устраивали дзеновские монахи в своих монастырях. Каменные
сухие сады, названные японцами "садами медитации и мышления",
представлявшие собой ровные площадки с установленными на них в определённом
порядке камнями и окружённые глухими стенами (в качестве классического примера
обычно приводится сад монастыря Рёандзи в Киото), наиболее подходили для
упражнений в психотерапии, развивали философский образ мыслей в дзеновском
понимании и учили "видеть скрытое содержание" того, что было не
завершено, понимать внутреннюю глубину явлений (югэн).
В
XIV в. учение дзен коснулось также представлений театра "Но" -
искусства аристократии и знатного дворянства, развившегося из фарсового танца
сарукагу. (сарукагу из комического был преобразован буддийскими священниками в
религиозный танец, сопровождавшийся демократическими действиями, и назван ими
"Но"). Театр "Но" представлял собой скорее
"созерцательное искусство", насыщенное символикой и часто непонятное
простому народу. Пьесы "Но" прославляли действия мифических
персонажей, героев, верность вассала господину. Они подразделялись на
исторические, или военные (сюра-но), и лирические, или женские (дзё-но). К
представителям "Но" покровительственно относились сёгуны, причём
Хидэёси сам выступал на сцене с песнопениями и пантомимическими танцами. В
танцах "Но" принимали участие также рядовые феодалы, придворные и
воины, это считалось признаком хорошего тона, "исполнением долга"
вассала.
Тем
не менее классические положения дзен идеалистического плана всё больше
расходились с мировоззрением, выработанным самураями на основе дзеновских
"искусств". Развитие науки и связанной с ней военной техники,
металлургии, горного дела и т.п. расширило круг интересов самурайства. Новинки
вооружения и военного искусства показывали, что одной воли для сражения
недостаточно, необходимы знания, основанные на книгах, логическое мышление,
которое не может рассматриваться как продукт созерцания по системе дзен,
достаточное для своего времени и сословия образование. Всё это в какой-то мере
меняло догмы дзен в соответствии с духом эпохи.
После
окончания периода междоусобных войн противоречия между дзен и воспитанием воина
по системе дзен стали ещё заметнее. Самураи, переставшие участвовать в военных
действиях, получили больше времени для образования вообще. Многие буси в силу
различных обстоятельств оставляли свою профессию и становились учителями,
художниками, поэтами.
Несмотря
на то, что подавляющее большинство самураев были преемниками идей дзенсю,
имелись и такие представители сословия воинов, которые следовали учениям других
сект буддизма. Прежде всего это нужно сказать о секте "нитирэн",
возникшей в середине XIII в. и проповедовавшей положение о непременном
превращении через определённый срок всех существ и вещей в Будду, так как он
заключается во всём, будь то человек, животное или какой-либо неодушевлённый
предмет. Многие самураи, будучи сторонниками догм секты "нитирэн",
являлись её членами, однако большинство приверженцев "нитирэн"
составляли всё же деклассированное самурайство - ронины, крестьянство и другие
эксплуатируемые слои общества.
Самураями
почитались и отдельные божества буддийского пантеона. Особенно популярными
среди сословия буси были бодхисаттвы Каннон (Авалокитешвара) - богиня
милосердия и сострадания и Мариситэн (Маричи) - божество, покровительствующее
воинам. По существующему обычаю перед началом военной компании самураи
вкладывали в свои шлемы маленькие изображения Каннон; у Мариситэн воины часто
просили покровительства и содействия перед поединком или сражении.
Важное
место в религиозном мировоззрении самураев занимал древний культ синто,
который мирно существовал с буддизмом. Основной чертой этой религии японцев
было почитание сил природы, местных божеств, предков. В качестве одной из трёх
главных синтоистских святынь японцами рассматривался священный меч. (Тремя
сокровищами синто считались меч, драгоценность (ожерелье из нефрита, яшмы или
просто драгоценный камень) и зеркало.
Меч
(амэ-но муракумо-но-цуруги - меч небесных густых облаков) являлся символом
самурайского воинства, храбрости и должен был направляться против врагов
Японии.
Драгоценность
(ясакани-но магатама - сияющая изогнутая яшма) символизировала совершенство,
доброту, милосердие и в то же время твёрдость при управлении и повелевании.
Древние воины носили целые связки магатама. Возможно, что магатама
(первоначально зубы диких животных) служила древним японцам амулетом, как и у
многих народов Сибири.
Зеркало
(ята-но кагами) - было эмблемой мудрости и символом солнечной богини Аматэрасу.
Оно использовалось часто в качестве предохраняющего талисмана.
Все
три этих атрибута синто служили нередко жертвами, приносимыми синтоистским
божествам, а иногда и сами составляли синтай ("тело" бога) других
богов).
По
легенде, священный меч синто был извлечён мифическим персонажем - богом грома
Сусаноо из хвоста восьмиголового змея и затем подарен им сестре - богине солнца
Аматэрасу. Позднее Аматэрасу вручила меч, восемь кусков нефрита и зеркало
своему внуку Ниниги-но Микото, отправляя его властвовать на земле. Со временем
меч превратился в символ самурайства и "душу" японского воина.
Меч,
наряду с зеркалом и драгоценностью, стал в ряде случаев рассматриваться
синтоистами как "тело" или "облик" бога (синтай), который
помещался в закрытой части главного храма любого комплекса синто - хонся.
Иногда мечи не только служили синтаем, но и обожествлялись. Богом, почитаемым в
Ацута, например, был пресловутый меч Кусанаги, (Кусанаги - букв. "косящий
траву". По легенде меч, переданный Аматэрасу земным властителям Японии,
получил такое название после того, как с его помощью спас свою жизнь
императорский принц, завоевавший северные территории страны. Принц сумел
остановить надвигавшийся на него огненный шквал тем, что скосил вокруг себя
траву мечом). Добытый Сусаноо в хвосте убитого им змея, богом же Исоноками
считался меч, названный "Фуцу-но Митами".
Кроме
меча, синто освящало также другое оружие самураев, в частности копьё. В честь
копья в одном из районов Эдо Одзи, (Многие военные праздники проводились именно
в Эдо (нынешний Токио), так как этот город являлся столицей сегуната, в которой
присутствовало всегда большое число феодальных князей, а следовательно и их
вассалов - самураев. Устраивался 13 августа древний самурайский праздник
"яримацури". Праздник проходил при обязательном присутствии двух
самураев в доспехах чёрного цвета с копьями и мечами (у каждого из воинов на поясе
висело по семь мечей длинной более четырёх сяку каждый - 1 сяку = 30,3 см.) и
восьми мальчиков-танцоров, бросавших после исполнения танцев
("сайбара" и "дэнгаку") в толпу свои шляпы, которые
рассматривались как талисманы счастья. В этот же день священники синто
раскладывали в храме маленькие копья. Их разрешалось уносить верующим с собой,
однако с условием возвращения на следующий год не одного, а двух таких же
миниатюрных копий. Они служили амулетами, защищавшими якобы от воровства и
пожара.
Синто
требовало от самураев обязательного почитания умерших предков и поклонения
душам убитых в бою воинов, военачальников, обожествлённых героев и императоров.
Считалось, что умершие прародители становились богами и, наделённые
сверхъестественной силой, оставались в мире живых, влияя на события, населявшие
этот мир, и рядовые духи-покровители (удзигами) в особенности, могли, по
представлениям японцев, распоряжаться человеческими судьбами, влиять на успех
или неудачу в жизни, оказывать воздействие на ход сражения и т.д. Поэтому
самураи верили в божественную предопределённость и ставили свою волю в полную
зависимость от "воли богов". Перед каждым военным предприятием воины
обращались к удзигами, боясь навлечь на себя гнев духов предков, ибо они
властвовали над природой, и все бедствия - это месть духов за несоблюдение
благочестия. Почитание предков влекло за собой почитание родины -
"священного места обитания богов и душ предков". Синто учило любви к
родине ещё и потому, что Япония, и только она одна, является "местом рождения"
Аматэрасу - богини солнца, которая передала управление страной своим
"божественным потомкам".
Поклонение
предкам и местным божествам развивалось в культ национальных богов и императора
(тэнно - "посланника неба", "источника всей нации",
единственного из всех правителей земли, имеющего "божественное
происхождение", власть рода которого передаётся из века в век неизменно и
непрерывно. (Нынешний император Хирохито считается 124-м представителем
непрерывающейся династии, начавшейся в 660 г. до н. э. Правлением мифического
тэнно Дзимму, потомка богини солнца Аматэрасу).
Это
имело большое значение в формировании понятия верности самурая феодалу,
императору и Японии в целом, проявившемуся во всех несправедливых войнах,
которые велись под знаменем национальной исключительности "японской
расы".
Кроме
душ предков, героев и т.д., самураи особенно почитали синтоистского бога войны
Хатимана, прототипом которого являлся обожествлённый, по традиции синто,
легендарный император Японии Одзин. Впервые Хатиман упоминается как
"помощник" японцев в 720 г., когда он, по преданию, оказал
эффективную помощь в отражении нашествия со стороны Кореи. С тех пор его стали
считать покровителем японских воинов. Перед каждой военной кампанией самураи
возносили Хатиману молитвы, просили его оказать поддержку в предстоящей борьбе,
приносили клятвы - "юмия-Хатиман" ("да увидит Хатиман наши луки
и стрелы" или "клянусь Хатиманом").
Наряду
с Хатиманом самураи признавали богами войны мифического тэнно Дзимму,
основателя императорской династии, императрицу Дзингу и её советника Такэти-но
Сакунэ, а также принца Ямато-дакэ (Ямато-такэру), покорившего айнский восток
Японии.
В
честь богов войны устраивались в определённые дни празднества. Одним из них был
"гунсинмацури", торжественно отмечавшийся 7 октября на территории
синтоистского храма в Хитати. Ночью в пределах храма собирались мужчины с
мечами (дайто) и женщины с алебардами (нагината), развешивались бумажные
фонари, которые затем сжигались.
Синто,
являясь исконной религией японцев, однако, редко присутствовал в цистом виде в
религиозной жизни самураев. Буддизм, проникший в середине VI в. в Японию, был
более развитой (при этом - мировой) религией, нежели примитивный синтоизм.
Поэтому он был сразу же принят правящими кругами страны и использован в их
интересах. Тем не менее синтоистские священнослужители не желали отказаться от
своих привилегий и опирались на народные массы, продолжавшие исповедовать
традиционную религию. Это заставило буддийское духовенство и правителей древней
Японии идти по пути сотрудничества двух религий, что со временем привело
практически к синкретизму синтоизма и буддизма.
Слияние
синто и буддизма отразилось на духовной жизни самурайства. Нередко японские
воины перед военными походами или решающей битвой одновременно поклонялись
духам синто и божествам буддизма. В результате подобного сосуществования многие
боги синто стали наделяться особенностям буддийских бодхисаттв, в то время как
пантеон буддизма пополнялся принятыми в него божествами синтоизма. Культ
Хатимана, в частности, номинально являвшегося богом синто, был глубоко пропитан
буддизмом. Многие из изречений, приписанные Хатиману, явно носят буддийский
характер, так как в них он называет себя Босацу - бодхисаттвой - чисто
буддийским термином.
В
дальнейшем Хатиман был признан буддийским духовенством бодхисаттвой и получил
имя Дайдзидзайтэт. То же можно сказать и о синтоистской богине Аматэрасу,
"прародительнице" императорской семьи. Аматэрасу была объявлена
приверженцами буддийской секты "сингон" воплощением верховного
космического будды Вайрочана (Дайнити).
Одновременно
с буддизмом в Японии начало распространяться конфуцианство чжусианского толка.
Учение Конфуция, переработанное Чжу Си, представляло собой консервативное,
догматическое течение более идеологического, чем религиозного плана, так как
оно включало в себя, кроме религиозных, очень слабо развитых, ещё и этические
моменты. В Японии конфуцианство пошло по пути адаптации в местных условиях,
сливаясь с буддизмом и синто, воспринимая некоторые их положения. Конфуцианство
подтвердило синтоистские требования о "верности долгу", послушании и
повиновении подданного своему господину и императору, требовало морального
совершенствования посредством строжайшего соблюдения законов семьи, общества и
государства. Главной обязанностью каждого мужчины конфуцианство, как и синто,
считало обязательное почитание прародителей и отправление культа предков; оно
учило дисциплине, повиновению, уважению старших. Всем этим прежде всего и была
обусловлена активная поддержка конфуцианства феодальными правителями Японии.
Это сделало конфуцианство основой воспитания в среде господствующего класса, и
в частности самураев.
В
основе конфуцианства лежал принцип патриархальности, который ставил сыновнюю
почтительность превыше всего. Согласно конфуцианскому учению, в мире существует
большая мировая семья, состоящая из Неба-отца, Земли-матери и человека-дитяти.
Вторая большая семья - государственная. В ней император является одновременно и
Небом и Землёй (отцом и матерью), министры - его старшие сыновья, народ -
младшие. И, наконец, обыкновенная семья (политическая и социальная единица).
Глава каждой семьи должен повелевать своими домашними и отвечать за них перед
государством, которое признаёт только семью и игнорирует отдельную личность.
Отсюда догмат верности и беспрекословного подчинения отцу, феодальному князю
(который в конфуцианском смысле слова рассматривался так же, как
"отец"), сёгуну.
Конфуцианство
учило, что человек становится человеком в силу пяти добродетелей (постоянств),
отличающих его от животного.
Первой
из них конфуцианство называет человеколюбие, сущность которого - любовь и
проявление - добро. Далее следует справедливость - всё хорошее и правильное,
всё, что в данном случае соответствует разуму. Называется это хорошее и
справедливое долгом (другими словами, исполнять свой долг - это действовать в
интересах других, не обращая внимания на свою собственную пользу). Третья
добродетель - благонравие, почтение к людям, почтительное отношение к
"стоящим выше нас" и непрезрительное отношение к "стоящим ниже
нас". Иначе говоря, благонравие - это скромность. Четвёртая добродетель -
мудрость. Быть мудрым - значит быть сведущим в причинах явлений, знать хорошее
и дурное, различать правду и неправду, добро и зло и разбираться даже в том,
что не слышно уху и не видно глазу. Последняя, пятая добродетель - правдивость
- это то, что незыблемо, непреложно, что без лжи и фальши твёрдо согласуется с
"путём", то, что есть правда и истина и т.д. Все эти положения,
заимствованные японским философом Кайбара Экикэн у императора учения Конфуция
чжусианской школы Чжоу-цзы, и представляют основу конфуцианства, принятого в
Японии.
Понятие
человеколюбия, по Конфуцию, включают в себя всё положительное, содержащееся в
вышеуказанных добродетелях, поэтому он говорил только о человеколюбии как о
главной добродетели, включающей в себя все перечисленные постоянства. Если
человек, следуя природе пяти постоянных добродетелей, или человеколюбия,
"не находится под пагубным бременем своих страстей и только всецело представляет
себя влечению естественного начала", то в его жизни возникают пять
человеческих отношений: между родителями и детьми; господином и слугой; мужем и
женой; старшими и младшими братьями; между друзьями. Эти пять основных
отношений называли "горин".
Для
самурая отношение между господином и слугой было основным. Из этого отношения
черпались понятия о долге господина перед слугой и слуги перед господином.
Содержание своих слуг было законом нравственного долга господина, и он не мог
считать это своей милостью по отношению к слугам, так как жил трудом своих слуг
и должен был, наоборот, смотреть на это как на милость с их стороны. Для слуг
же служение господину есть долг и обязанность, а не милость. С благодарностью
они должны получать от своего господина выдачи натуры или деньгами, и их должна
воодушевлять только одна мысль: отдать свою жизнь за него. "Это - закон
нравственного дола слуги", - говорится в конфуцианском учении. Такие
отношения - не что иное, как "справедливость", или "нравственный
долг господина и слуги".
Идея
верности господину и неразрывно связанное с ней понятие долга были выдвинуты в
бусидо на первый план, в то время как более отвлечённые философские положения
конфуцианства претерпели на японской почве соответствующую перегруппировку и
переоценку, не меняя, однако, своей сути. Верность ("служение господину
как источнику всех благ") и долг ("осуществление этой верности")
во всей конфуцианской этике являлись наиболее активными элементами, всё
остальное считалось второстепенным и "покрывалось практическими
идеями" этих двух понятий, занимало как бы побочное, служебное положение.
Но
верность господину могла выражаться не только в постоянном служении ему,
готовности в любой момент пасть за него. Вассал проявлял свою верность также
тем, что следовал за своим господином по пути смерти, выражавшемся в
"самоубийстве вслед", которое стало к XIV в. распространённой формой
исполнения долга.
Таким
образом, религиозное мировоззрение самураев слагалось из догм буддизма и
конфуцианства, привнесённых в Японию из Китая, и элементов верований и обычаев
местной, национальной религии - синто, которая вошла с ними в тесное
соприкосновение.
Со
временем элементы этих трёх религий переплелись и составили как бы единое
целое. Другие большие религии и религиозные течения оказали на сословие воинов
менее существенное влияние.
Тем
не менее на долю христианства, появившегося в Японии вслед за прибытием
португальцев в XVI в., выпал больший успех. Деятельность христианских
миссионеров, прежде всего иезуитов, принесла свои плоды. Так, половина армии в
походе Тоётоми Хидэёси против Кореи в 1598 г. была христианской. Однако
христианство недолго процветало на японской почве.
Христианство
в Японии не было христианством в полном смысле этого слова. Оно было весьма
своеобразным и включало в себя элементы синто и буддизма. Синкретичность
христианства на Японских островах проявлялась, к примеру, в том, что Японцы
отождествляли богоматерь с Амида-буцу или с Каннон-босацу).
Вслед
за неожиданным подъёмом влияния христианства последовало ещё более быстрое его
искоренение, обусловленное опасениями сёгунов в связи с проникновением в страну
иностранцев, которое таило в себе смертельную опасность для существовавшего
тогда государственного строя.