Путь от Архангельского до Благовещенского собора в Москве лежит через Железные ворота Бахчисарайского дворца
"КРЫМ, Киммерия, Кермен, Кремль...", - составлял топонимический ряд Максимилиан Волошин в статье ''Культура, искусство, памятники Крыма''. - Всюду один и тот же основной корень КРМ, который в древнееврейском языке соответствует понятию неожиданного мрака, затмения и дает oбрaз крепости, замкнутого места, угрозы и в то же время сумрака баснословности"i. Материк, раскинувшийся между этими корнями, поэт сравнивал с океаном. Степь была, по его мнению, стихией менее устойчивой и надежной, чем море. Может быть, именно поэтому и остались в истории имена прежде всего сухопутных мореплавателей, по большей части которым был и знаменитый купец-путешественник Афанасий Никитин. Но наш разговор преимущественно о тех, кто разбудил у него тягу к дальним странам.
Сурожане в Кремле
Гости-сурожане - так называли в Русском государстве купцов (армян, греков, итальянцев) из древнего Сурожа (Судака, Сугдеи), которые с XII века часто и надолго приезжали в Москву, а с XV века, после завоевания Османской империей генуэзских колоний в Крыму, многие из них осели здесь навсегда, обзаведясь семьями, быстро освоив новые язык и культуру и уже во втором или третьем поколеiee слившись с основным ядром москвичей.
В летописях говорится о прибытии из Крыма Ермолы Капицы, переименованного в Палицу, и о некоем Ховре, связанном с Мангупом - княжеством Феодоро в юго-западном Крыму, ставшем родоначальником знаменитой русской фамилии. Ховрины владели подмосковным селом, давшим название столичному району Химки-Ховрино. А название микрорайона Тропарево, на полпути между центром столицы и аэропортом Внуково, происходит от села, принадлежавшего когда-то сурожанину Фоме Тропареву.
Обозначение "сурожские гости" a XVI aaea утрачивает aaia?aoe?aneee e iaoeiiaeuiue niune, распространившись на высший разряд московского купечества, который торговал самыми дорогими товарами (хотя Черное море в XIV веке именовалось Сурожским морем). Сурожане селились в самых привилегированных районах города (в Китай-городе это место называлось "крымок"). Многие из "гостей", не ограничивая себя торговлей, добивались права владения вотчинами и боярскими титулами, участия в политической жизни. Один из Ховриных, к примеру, стал казначеем Великого князя Московского Ивана III, и эта должность остается за Ховриными вплоть до царствования Бориса Годунова, когда они впали в немилостьii.
Исключительна роль сурожан в каменном строительстве Москвы. В первый же год княжения Ивана III (1462) замечательный "предстатель" Василий Ермолин восстановил обветшавшую кремлевскую стену, построенную первоначально из белого камня и давшую поэтичное название всей столице - белокаменная. На башне Фроловских ворот он установил две белокаменные фигуры. Дошедший до нас фрагмент одной из этих барельефов - Георгия Победоносца, символа Москвы - редчайший памятник русского искусства - резьбы по камню, не знающий аналогов.
Когда же в 1472 году началась стройка заново кремлевского Успенского собора, основанного еще при Иване Калите, у Ермолина появился конкурент - Иван Ховрин, по прозвищу Голова (от него - род Головиных, стало быть, еще один извод мангупских выходцев). Получить строительство целиком в свои руки ему не удалось, совместное же "предстательство" двух подрядчиков привело к недоразумениям между нимиiii. И тогда Ермолин отступился. Больше никаких данных о его архитектурных работах не имеется. Зато известна Ермолинская летопись, интересный памятник литературы и исторической мысли XV века, в которой строитель подводит итоги своей жизни, неразрывно связанной для него с Русью. Подобно автору "Повести временных лет", начинает он с незапамятных времен, постепенно переходя к тем событиям, свидетелем и участником которых был лично, упоминая, в частности, и о своем споре с Ховриным-Головой.
Споры между строителями нa пошли на пользу делу. Когда стали выводить своды, каменные стены рухнули. Вызванные из Пскова мастера отозвались о растворе, что "жидко растворяху, ино не клеевито". Строительство Успенского собора отныне будет связано с именем Аристотеля Фиораванти. Ховрину-Голове все же удалось сохранить и голову, и подряд. Новый собор возводился из другого строительного материала - кирпича, и лишь частями из камня. В 1487 году "предстатель" возводит кирпичные хоромы и для себя. Но только при первых Романовых кирпичные дома стали серьезно конкурировать с деревянными. Перед тем, в 1485 году, началось возведение из кирпича новых стен и башен Кремля. Московский центр стал приобретать современный облик. Из "белокаменной" Москва стала по большей части "камнекрасной"iv.
Суровцы-молодцы
Сурожане оставили заметный след как в экономической истории России, так и в самом русском языке. В результате их посреднической торговой деятельности между Севером и Югом, в которой, в условиях отчуждения рынков сбыта от рынков производства цена товаров не определялась их реальной стоимостью, был создан характерный образец купеческого капиталаv. В тогдашнем "живом великорусском языке", согласно словарю В.Даля, утвердились слова: "сурога" - купец, торгующий суровскими товарами; "суровщина" - суровский товар, т.е. шелковый, бумажный; "суровьё", "суров" и "суровина" - небеленная пряжа; "суровина", "суровинка" - суровость как качество. Ударение - на первом слоге, так как это слово произошло не от качественного прилагательного "суровый", а от "сурожский".
Уверенно утвердились гости-сурожане и в русском богатырском эпосе. Для этого хотя бы одному из них и самому надо было стать богатырем, умеющим отбиваться от кочевников, как на Западе от сарацин или рыцарей-разбойников, чтобы провезти сквозь по морскому бурные степи и долы к немногочисленным укрепленным культурным центрам заморский товар. А заодно - и заморские песни, и чудесные рассказы о виденном в тридесятом царстве. Таким был "охотничек Суровец-Суздалец", герой эпического сказания о богатырях-сурожцах.
В стороне, веки прежние,
Не в нынешние времена, последние,
Как жил на Руси Суровец молодец,
Суровец богатырь, он Сурожанин,
По роду города Суздаля,
Сын отца гостя богатого,
Охоч он ездить за охотою.
За гуслями, за лебедями,
За серыми за утицами
Ездит день до вечера,
А покушать молодцу нечего.
На пути героя встает сырой и "кривистый" дуб, на котором сидел черный ворон. Богатырь собрался было подстрелить птицу, но та останавливает его своим вещанием о погубительных замыслах Кумбила царя "Со многими татарами со уланами". Сурожанин послушался совета о нанесении превентивного удара, "наезжает на татар", первым среди богатырей используя способ помахивания схваченным за ногу противником - "где не пройдет, там улицы, куда ни повернется - переулочек".
В другой "старине" братья-суздальцы вместе с освоившим такую боевую тактику Ильей Муромцем боролись против Мамая. В ходе самовосхваления своих подвигов им порой изменяло чувство меры.
И сами они похваляются:
"Кабы была теперь сила небесная,
И все бы мы побили ее по полю".
Столь кощунственная похвальба повлекла оживление перебитых врагов, с которыми русские витязи оказались теперь не в силах справится. Пришлось ехать в Киев, замаливать грехи в монастырях и пещерах, где они и преставились.
Другая былина рассказывает, как при царе Давиде Евсеевиче, при старце Макарии Захаровиче нашло вдруг беззаконие великое.
Старицы по кельям - родильницы,
Чернцы по дорогам - разбойницы,
Сын со отцом на суд идет,
Брат на брата с боем идет,
Брат сестру за себя емлет.
Суровец-Суздалец спешит навести порядок и там. Сохранился, впрочем, только отрывок о прибытии богатыря.
Из далеча, чиста поля,
Выскакал тут, выбегал
Суровец богатырь, Суздалец,
Богатого гостя Заморенина сын.
Он бегает-скачет по чисту полю,
Спрашивает себе сопротивника,
Себе сильна-могуча богатыря,
Побиться, подраться, поиграться,
Силы богатырской поотведати,
А могучи плечи приоправити.
Он бегал-скакал по чисту полю,
Хоботы метал по темным лесам,
Не нашел он в поле сопротивника...
Таким же заезжим богатырем на Руси был сын гостя-итальянца из Сурожа Чурило Пленкович, "бабами уплаканный", "бабий умоленник и старуший упрашивальник", ставший воплощением восточно-славянской дон-жуанской ипостаси.
"Знать, это не зайка скакал,
Не зайка скакал, не бел горностай,
Это шел Чурила Пленкович
К старому Бермяте Васильевичу,
К его молодой жене
Катерине прекрасныя.
Эти подвиги отразились потом и в украинских народных песнях.
Як шов Чурила з мiста,
За ним дiвочок триста.
В образе Чурилы, по мнению А.Веселовского, происходит перерождение богатыря в культурного героя, хотя понятие культурности и выражалось у него в наивном удивлении к заморским образцам поведения, граничащим с фиглярством и жеманствомvi. В свете новейших трактовок понятия "культурный герой" (мифический персонаж, создающий для людей различные предметы культуры, определенные навыки и приемы трудовой деятельности, стереотипы социальной ориентации и организации) отметим, что образ Чурилы соответствует обязательному в системе архаичной мифологии демонически-комическому дублеру культурного героя - трикстеруvii.
Приключения "товарищей"
Дипломатический этикет утверждался в Московском царстве параллельно с формированием самого государства. Великие князья предписывали послам в наказах требовать буквального соответствия в посольских церемониях, чтобы они были принимаемы точно так же, как иностранные послы.
Послы обязаны были следить за тем, чтобы иностранные государи, при вопросе о здоровье великокняжеском или царском, приподнимались и снимали шляпу. Они наблюдали за правильностью царского титула в грамоте. В случае каких-либо неточностей настаивали на уничтожении ошибки, в противном случае отказываясь принять грамоту и уезжали без ответа, зная, как строго относилось московское правительство к "пропискам" в титулах. "Само большое дело, - говорили послы, государскую честь остерегать, за государеву честь должно нам всем умереть; прежде всего нужно оберегать государское именование; начальное и главное дело государей чести остерегать."viii Все эти пререкания о посольском церемониале и титулатуре свидетельствовали не об узости мышления и рутинности тогдашней дипломатии, а о старании отстаивать государственный авторитет. В свою очередь, и правительство старалось обеспечить послам гарантии их безопасности посредством "размена" послов с тем или иным государством.
На этом фоне зарождающегося международного права заметна куда меньшая правовая защищенность купцов. Правительственная роль в утверждении торговых законов была невелика, она ограничивалась установлением самых общих правил. Как писал Иван III в "перемирной" грамоте Великому князю Литовскому, "А учинится межи нас розмирица, а в ту пору которые твоей земли купцы получатся в наших землях и нам тех твоих купцов не порубати, ни статков у них не отнимати"ix.
Ближайшим политическим союзником Ивана III в деле разгрома остатков Золотой Орды (Большой Орды) и противостояния Литве был крымский хан Менгли-Гирей. Дипломатическая переписка между ними свидетельствует, как мало отразилось заключение этого союза на безопасность купцов. " А что еси нам говорил о смоленских мещанах..., что их три человека и с их товаром взяты в Вязьме и мы тех трех человек велели отпустити; а товары их рать взяла". Таково последствие военных действий для купцов, несмотря на обещания договорных грамот, что "путь их чист", даже когда "полки ходят".
Грамоты русских послов из Крыма полны жалоб на ограбления купцов. Менгли-Гирей всегда обещал разобрать дело, уплатить долг за пограбленные товары, но потом так или иначе уклонялся от обещаний. Грабежи купцов в тех условиях были одной из главных статей существования его подданных. В ответ на запрос о грабеже купцов Кости Могучева и Ивана Жеглова Лухбердеем хан ответил, что "он то дело быскал" и нашел, что "Лухбердей того дела не толкал", а пограбили Костю те люди, который сейчас "не в Орде", пообещав заплатить, когда его люди вернуться из "заморья". При вторичном напоминании об этом долге, хан ответил, что "тот долг и сегодня остался за мною, дати ми нечего, нынеча есть изотшал, а коли у меня Бог даст в руках что будет, яз тогды заплачу"x. Рассчитывать купцам на такое благоприятное время, когда у хана "в руках что будет", конечно, не приходилось. Более того, с его стороны тут же следовали встречные просьбы о деньгах, подарках, жалобы на то, что он "изотшал", то есть в своеобразной форме претензии на восстановлении прежней дани Золотой Орде, правопреемником которой считали себя крымские ханы.
Москва предоставляла каждому купцу свободу торговать, как ему удобно и выгодно, заботясь только о правильном взимании пошлин и в этом вопросе отличаясь беспощадностью. За объезд пошлины в Московском государстве полагалась продажа товара провинившегося или казнь, как это следует из слов Ивана III: "Поимали мои наместники татарина Ибраимом зовут, ехал с торгом через Мордву, а Муром объехал, избегая пошлин; ...и тот татарин дошел в том продажи и казни".
Одни купцы вели свои торговые дела единолично, другие с "товарищами" (от слова "товар"). "Били нам челом наши купцы Можаичи, Вязьмичи и Тверичи: из Можайска на имя Иван Шишкин, да Харя с товарищи" (с коими он связан чем-то большим, чем общая поездка и происхождение). Товаром "товари
В торговле купцы не разделялись на специальности, каждый из них вез самые разнообразные товары. Более проявлялись социальные различия. В торговых предприятиях участвовали разные слои населения, и не всех разделяли тяготы "товарищей", в разряд которых более богаты "гости" (в том числе, и "сурожане") не входили. Но поборы были общими для всех. Нередко хан задерживал целый караван, под предлогом, что "поле нечисто" и проводник не найден. Чтоб проводник нашелся, надо было заплатить тысячи полторы алтын. Дружеские отношения между Иваном III и Менгли-Гиреем не мешали последнему "брать зауморщину", т.е. конфисковать товары умерших гостей, на что следовали упреки: "Что турский зауморщину отложил, а ты на наших людях зауморщину емлешь, ино гороздо ли такая сила нашим людям чинится?"
Когда "гости" ли, "товарищи" приходили в Перекопскую Орду, которую при всем желании не объедешь, с них таможенники брали пошлину "на царя" - со ста денег по семи денег, а князю Ширину с головы по 3 алтына без дву денег, других пошлин нет, разве который гость придет к царю или князю с честью". Приходилось выкручиваться, надевать на себя по несколько шуб, рассказывать убедительные истории об уплате пошлины на предыдущих таможнях.
"А придет кто Доном в Азов, с него в Азове тамга, приедет в Кафу, с него тамга же, а поедут из Кафы полем, с них в Орде тамги нет, а со всего каравана хозяин несет царю поминок: камку, куфтель кафинскую, зуфь, ковер да тесьму, а князю несет тоже, а если не договорится с проводником и приедет в Орду, то с них берут со всего каравана тысячу алтын."xii
В Кафе и Азове купцы подвергались дополнительным притеснениям со стороны турецких властей, которые могли организовать для "гостей" и "товарищей" нечто вроде субботника - заставляли копать ров, носить камни. В случае болезни купца товар отбирали не только у больного, но и у всего "товарищества".
Путешествие через Бахчисарай в Москву
В 1499 году Иван III принял решение о строительстве Архангельского собора, важнейшего звена в ансамбле Московского Кремля. Для руководства строительством он пригласил итальянского мастера Алевиза Нового и направил за ним и другими мастерами специальное посольство во главе с Д.И.Ларевым, или Ралевым, сыном приехавшего из Константинополя Иоанна Палеолога Рало. Нелегкие испытания ожидали Ларева и Алевиза на пути в Москву.
Через территорию Великого княжества Литовского возвращаться было нельзя ввиду ожесточенной войны, вспыхнувшей в 1500 году между Москвой и Литвой. Нужно было выбирать путь либо через Турцию, либо через земли молдавского воеводы Стефана. В том и другом направлении весной 1500 года были посланы многочисленные просьбы содействовать беспрепятственному проезду посольства с мастерами. Ведь строительство Архангельского собора приобретало характер важнейшего государственного мероприятия. Но посольство потерялось.
В Крым направляются послы - Кубенский, затем Мамонов. Ведется оживленная переписка с Крымским ханом Менгли-Гиреем, с которым Иван III находился в союзе против Большой Орды. Наконец, в октябре 1501 года становится известно местопребывание Ларева и Алевиза Нового - Молдавия. Слухи о преследовании Иваном III родственников молдавского воеводы были поводом для насильственного удержания посольства. Прошел еще год, и Ларев обратился к Менгли-Гирею с просьбой прислать за ним и мастерами провожатых. О том же просил хана и московский посол. Менгли-Гирей пообещал послать за Ларевым и Алевизом Новым лишь тогда, когда "свое дело сделает" - войну с Большой Ордой.
О жизни посольства в Молдавии свидетельствуют документы того времени: "И сколько тех наших послов и с мастеры держал у себя Стефан воевода и в те годы во все тем мастерам... велел делать на себя, кто что умел, а своего им корму и найму не давал ничего, а шол им корм и харч от тех же от наших послов, а как отпущал тех наших послов, и он у себя оставил четырех мастеров, а к нам их с нашими послы не отпустил, да и рухлядь у наших послов поимал"xiii. Иван III перебирал самые разные способы, чтобы извлечь посольство из Молдавии, обращался даже к турецкому султану Баязету. Но тщетно.
Осенью 1502 года, разгромив Большую Орду, Менгли-Гирей отправляет к Стефану посла в сопровождении "добрых многих людей", чтобы доставить посольство в Крым (в степи было очень неспокойно, здесь передвигались остатки большеордынских отрядов, посольства, гонцы и купцы постоянно грабились). Чтобы вызволить посольство от Стефана, человек Менгли-Гирея присягнул, что преследования родственников Стефана в Москве - измышления польского короля.
В июне 1503 года посольство было доставлено в Крым, и Менгли-Гирей пишет Ивану: "Ты ко мне к брату своему приказал: у волошского воеводы мои люди Дмитрий да Митрофан да мастера с ними есть; одного, который гораздо мысль знает и многую думу, человека посла пошли, что ни учинит, которого хитростью тех моих людей и мастеров у воеводы из рук взяв, выпроводил бы. А только добрые мысли человека не пошлешь, ино моих людей и мастеров у воеводы из рук не мочно взяти, молвил еси. И я, твой брат, ближнего cвoегo человека Асанчука Афиза послал есми, и он шед там зимовал и одолжал и проелся и великой истомою там их взяв выпроводил"xiv.
Казалось бы, нет никаких сомнений в дружественном расположении хана, столь часто величающего великого московского князя "братом". Но вот уже и лето кончается, а столь нетерпеливо ожидаемые на севере люди почему-то все еще находятся в Крыму. Русский посол упрашивает отправить послов и мастеров в Москву немедленно. Хан, однако, настаивает на необходимости дождаться из Москвы известий, что оттуда выслан отряд для встречи посольства в Путивле. В августе 1503 года Иван III сообщил, что направляет к хану посольство с видным боярином во главе, что означало крупные подарки для хана и его двора. Тем не менее никаких ощутимых сдвигов не заметно. Постепенно обнаруживается истинная подоплека хлопот Менгли-Гирея. Напрасно Иван III извещает его уже в феврале 1504 года о своем боярине, ожидающем посольство в Путивле; то же самое iiaoi?yaony в мае 1504 года.
Только в августе прибыли от хана гонцы с извинениями - но не объяснениями истинных причин задержки. А главной причиной было то, что хан, как и Стефан, решил использовать строителей для возведения своего дворца в Бахчисарае, куда он недавно перенес свою столицу из Солхата (Cтapoгo Крыма).
Истинный художник остается художником в любых условиях, и Алевиз Новый не исключение. Несмотря на насильственный характер задания, он не теряет зря времени, быстро осваивает новую для себя атмосферу восточного искусства и создает знаменитый парадный портал (архитектурно выделенный вход) дворца, сохранившийся до наших дней, - "Железные двери". Итальянское Возрождение от Алевиза органично вплелось в архитектурный образ Бахчисарайского дворца, как позже - в образ Архангельского собора Московского Кремля.
Между тем Ларева разлучили с мастерами, переведя в Старый Крым. Он почти окончательно теряет надежду на освобождение: "А и ныне еще, государь, не ведаем, отпустит ли нас царь или не отпустит, един бог ведает: заиже, государь, переводов много, а правды, государь, нет"xv. Иван III посылает за посольством на границу отряд в тысячу человек, который был уже не только охраной, но и военной демонстрацией. Но и хан, видимо, счел миссию мастеров в Бахчисарае выполненной. 17 сентября 1504 года посольство было отпущено, а 30 ноября уже было в Москве. Только... Четыре мастера так и остались в Молдавии, а одного удержал все же у себя сам Менгли-Гирей. Но Алевиз получил возможность приступить к строительству кремлевского Архангельского собора - усыпальницы князей московских.
Алевиз произвел переворот в московском зодчестве, введя в него начала ордера новым архитектурным элементом - карниз, ставший с тех пор неотъемлемым архитектурным приемом. Было введено новое понимание стены и ряд неизвестных в Москве декоративных приемов. Историки искусства давно уже обратили внимание на аналогии между порталами Архангельского и Благовещенского соборов и бахчисарайской "Железной дверью"xvi. На мощных пилястрах архангельского собора (выступ в стене в стене в виде части встроенного в нее четырехугольного столба в форме колонны ордера) собора почти такие же капители, какими увенчаны пилястры бахчисарайского портала. Те же акротерии (скульптурные украшения по углам и на вершине фронтона) украшают вершины и края полукруглых очертаний окон собора - и тимпана Железной двери. Аналогичные акротерии мастер создал и у полукруглой арки - тимпана малого портала западного фасада собора, впоследствии сильно искаженного. Они же повторяются и в вершинах кокошников (закомар) над верхним карнизом собора, что стало любимым мотивом художника. Арка малого портала собора опирается на подобные пилястры с орнаментом в виде вырастающего из подножья растения по стволам пилястр.
Через бахчисарайские Железные двери лежит путь и от архангельского собора к его соседу - Благовещенскому собору. Тождественными оказались капители колонок у этого собора с капителями пилястр в Бахчисарае. Повторяется весь уступчивый коринфский архитрав (главная балка) до самого карниза (за исключением арабской надписи), сопровождаемый бусами и шнуром перлов. Даже единственный неитальянский, сугубо восточный мотив Бахчисарайского портала - жгут с геометрическими углублениями, повторяется и у Благовещенского портала.
Геопоэтический карнавал
Первое Ходынское представление в Москве ничуть не предвещало кровавой драмы коронации последнего русского императора, превратившей топоним "Ходынка" в символ заката династии.
В 1775 году Василий Баженов создает здесь, по случаю заключения Кучук-Кайнарджийского мирного договора с Турцией, комплекс триумфальных декоративных сооружений. Вот как звучит программа стройки в письме вдохновительницы замысла - Екатерины II - к барону Гримму: "В трех верстах от города есть луг; представьте себе, что этот луг - Черное море, что из города к нему ведут две дороги; так пусть одна из этих дорог будет Танаисом (Дон. - А.Л.), а другая Борисфеном (Днепр. - А.Л.); в устье первого вы построите банкетную залу, которую назовете Азовом; в устье другого - театр, который назовете Кинбурном; вы начертите песком Крымский полуостров; поместите на нем Керчь и Еникале в виде банкетных зал; налево от Танаиса устройте буфеты с вином и мясом для народа; напротив Крыма будет иллюминация, представляющая радость обеих империй по поводу восстановления мира; из-за Дуная Вы пустите фейерверк, а на площади, которая должна изображать Черное море, расставите и рассеете лодки и иллюминованные корабли"xvii.
Празднества на Ходынке продолжались два дня и состояли в театрализованном разыгрывании военных операций, предшествовавших заключению мира. Собравшийся народ был одновременно зрителем и участником баталий, походов и триумфов. Геополитический карнавал более напоминал средневековые мистерии, чем театральный спектакль. Баженов разбросал постройки по всему полю, придав каждой неповторимую выразительную форму. Здесь были и античная пристань, и средневековая крепость... Чтобы увидеть весь Ходынский ансамбль и развернувшееся в нем действо, нужно было действовать, двигаться, многократно менять место наблюдения.
Ходынское представление с Крымом посередине стало для архитектора работой, переходной от замысла Кремлевского дворца, оставшегося неосуществленным, к строительству Царицына, его генеральной репетицией. Царицыно становилось новым полем геополитического карнавала. Новый "крымок" в Кремле оказался невозможен.
А крымские пейзажи, по словам поэта и краеведа, стали насыщаться "какою-то большою исторической тоской". Своеобразным отголоском этой тоски в Москве стало постоянное роковое попадание героя повести Венедикта Ерофеева "Москва - Петушки" вместо Кремля к Курскому вокзалу.
Список литературы
i Волошин М.А. Коктебельские берега. Симферополь, 1990. С. 212.
ii Сыроечковский В.Е. Гости-сурожане. М., 1932. С. 26.
iii Рабинович М.Г. Не сразу Москва строилась. М., 1982. С.50.
iv Рабинович М.Г. Указ. соч. С. 51.
v Сыроечковский В.Е. Указ. соч. С. 123.
vi Веселовский А.Н. Русские былины. V. Богатыри-сурожцы // Сборник Отделения русского языка и словесности Академии наук. Т. 36. Спб., 1885. С. 93.
vii Мелетинский Е.М. Культурный герой // Мифы народов мира. Энциклопедия. Т.2. С. 26.
viii Белокуров С.А. О Посольском приказе. М., 1906. С.69.
ix Демченко В. Торговля Москвы с Литвой, Крымом и Турцией // Minerva. Вып. 6. Киев, 1917. С.38.
x Демченко В. Указ. соч. С. 41.
xi Демченко. В. Указ. соч. С. 45.
xii Демченко В. Указ. соч. С. 55.
xiii Эрн Н.Л. Бахчисарайский Ханский дворец и архитектор Великого князя Ивана III фрязин Алевиз Новый // Известия Таврического Общества Истории, Археологии, Энтографии. Т.1. Симферополь, 1927. С. 49.
xiv Там же.
xv Эрн Н.Л. Указ. соч. С. 51.
xvi Эрн Н.Л. Указ. соч. С. 53.
xvii Локтев В. О Баженовском проекте реконструкции Московского Кремля // Художественная культура XVIII века: Материалы научной конференции 91973). М., 1974. С. 366.
Александр ЛЮСЫЙ. Крымчане в Кремле и вокруг