Административно-территориальное устройство среднего жуза по «Уставу» 1822 года

Министерство науки и высшего образования Республики Казахстан

Казахский государственный юридический университет

Кафедра: Истории государства и права

Курсовая работа
Тема: « Административно-территориальное устройство среднего жуза по «Уставу» 1822 года. Колониальная и местная власти ».

Выполнил: студент СП-108 Островлянчик А. Проверил: преподаватель кафедры истории государства и права Альдибеков Ж. И.

Алматы 1999 г.

Введение.

К двадцатым годам XIX столетия институт ханства потерял характер высшего органа власти, способного уп­равлять внутренними делами жузов. Царизм без особого труда ликвидировал ханство и стал проводить по своей инициативе реорганизацию управления с целью превра­щения этого края в колонию империи. Однако к органи­зации новой системы управления у колониальной адми­нистрации Оренбургского и Западно-Сибирского регио­нов не было единого подхода, что сказалось на содержании актов по управлению жузами

В Среднем жузе после смерти ханов Букея (1817 г.) и Вали (1819 г) избирать новых ханов сочли нежела­тельным. По «Уставу о сибирских киргизах» (1822 г., разработанному М. М Сперанским—губернатором Западной Сибири), было введено административное уп­равление, введен административно-территориальный принцип подразделения казахского кочевого населения. Предусматривалось создание округов в пределах кон­кретных территориальных границ. Округа подразделя­лись на волости, аулы. Подразделение на аулы (50—70 кибиток), волости (10—12 аулов) и округа (15—20 во­лостей) преимущественно учитывало родовую принад­лежность кочевников, а также общность зимовок и коче­вок. Волость занимала конкретные места зимовок и осенних кочевий, а летние кочевья считались межволост­ными в пределах окружной территории Переход из од­ного округа в другой отдельных кочевых коллективов мог производиться лишь с согласия колониальных вла­стей.

По правовому положению казахи рассматривались как российские подданные (§ 268), на них распространя­лись положения Устава «О кочевых инородцах» (22. VII. 1822 г.), казахи приравнивались к русским крестьянам, но отличались «от оного в образе управления». Казахам разрешалось переходить в другие сословия, селиться вну­три империи, «вступать в службу», отменялось действие указа от 1808 г. «О приобретении киргизов в частное владение», т. е. о покупке и приобретении каза­хов и других инородцев в рабство Законодатель в целом обходил важнейшие вопросы собственности на землю, лишь в отмечалось: земли, не отведенные казахам, «считать свободными» Кочевьями владели не индиви­дуальные собственники, а кочевые коллективы аулов, волостей. Казахам предоставлялось право «иметь недвижимую собственность». Устав предусматривал от­ведение земель для кочевников, изъявивших желание заниматься земледелием, эти земли и постройки на них «переходят в наследство как недвижимая собственность».

Правовое положение султанов также подверглись из­менениям: они имели право на управление только в слу­чае их официального избрания на управленческие долж­ности, не имели право приобретать кулов и тюленгутов, законодатель признавал султанов «высшим и почетным сословием» казахского общества и освобождал их от те­лесного наказания.

Правовой статус казахов как «российских подданных» претерпел изменение в области подсудности по некото­рым правонарушениям, а также во ввддении в казахском обществе новых институтов правонарушения — государ­ственной измены, явного неповиновения властям, барьмты идр , т е. казахи уже подпадали под действие импер­ского законодательства. Казахи освобождались от военной повинности («свободные от рекрутства»), им предоставлялась «полная свобода в сношениях с высшим российским правительством», право заниматься земледе­лием, скотоводством, промыслами на землях, «каждому роду назначениях», кочующим «инородцам» была гаран­тирована свобода вероисповедывания и право перехода в сословие государственных крестьян и городских жите­лей «с свободою от рекрутства».

В 1822 г. был принят «Устав о сибирских киргизах»[1]
, составленный крупным русским юристом и государственным деятелем М. Сперанским.

«Устав» 1822 г. с небольшими изменениями действовал до середи­ны 60-х годов. Его значение в проведении колониальной политики и влияние на казахское общество оказались огромными.

Раскрытие содержания «Устава» 1822 г. немыслимо без характе­ристики тех исторических условий, при которых он был принят, политических воззрений автора, которыми он руководствовался при его составлении.

Начало ХIXв. ознаменовалось для России дальнейшим ростом демократической оппозиции по отношению к царскому режиму. С каждым годом росла активность крестьянских масс, выступавших против феодально-крепостнического угнетения. Волна протеста охватила рабочих промышленных предприятий.

Крепостное право, давно уже отмененное в странах Запада, но еще сохранившееся в России, стало острым вопросом внутренней политики. Идеи французских просветителей и Великой французской буржуазной революции все более находили отклик и распространение в России. Даже в глазах некоторой части дворянства и буржуазии царский режим казался гнилым и «антинародным». Среди нового дворянства и буржуазии формируются радикальные слои, готовые да революционный переворот.

Александр I нередко прибегал к либеральным фразам и жестам, чтобы дезориентировать растущую оппозицию, в особенности среди трудящихся масс, надеясь этим путем упрочить существующий самодержавный строй.

В такой политической атмосфере формировались идеи и взгляды М. Сперанского, впоследствии генерал-губернатора Сибири, автора «Устава о сибирских киргизах» и крупного кодификатора законов Российской империи.

М. Сперанский вначале входил в круг приближенных царя крупных государственных сановников. По отзывам современников и исследователей, он выделялся среди чиновников не только свои талантом государственного деятеля, большой трудоспособностью, но и обширными знаниями.

В 1812 г. он представил царю свой проект государственного преобразования, отражавший прогрессивные буржуазные взгляды автора. Он намекнул на серьезный разрыв, существующий между системой власти и управления и требованиями времени. «Царства земные имеют свои эпохи величия и упадка, - указывал он в своем проекте - и в каждой эпохе образ правления должен быть соразмерен тому степени гражданского образования, на коим стоит государство. Каждый раз, когда образ правления отстает или предваряет сей степень, он ниспровергается с большим иль меньшим потрясением…

Никакое правительство, с духом времени не сообразное, против всемощного его действия устоять не может»[2]
.

Мировоззрение М. Сперанского отразило влияние идей просве­тительской философии XVIII в. и школы естественного права. Он говорил об общественном духе, которому должны соответствовать законы, об обязанностях «державной власти» перед задачами, вытекающими из этого соответствия. Продуманные и хорошие зако­ны, по М. Сперанскому, помогали утверждению порядка и спра­ведливости в обществе. «Сколько бедствий, сколько крови можно было сберечь, - писал он в плане государственного преобразова­ния, - если бы правители держав, точнее наблюдая движение общественного духа, сообразовались ему в началах политических систем»

Мы здесь будем пространно рассматривать систему, предло­женную М. Сперанским в «Плане государственного преобразования». Для нас важно то, что он отразил в ней свои взгляды буржуазного реформатора. Пожалуй, в этот период М. Сперанский, как утверждает академик М. Дружинин, сильнее других был захвачен буржуазной идеологией. План М. Сперанского был встречен в штыки реакционными кру­гами, влиявшими на царя и его политику. Он был сослан в Нижний Новгород. Последующая деятельность М. Сперанского свидетель­ствует о том, что его стремление к существенным реформам госу­дарственного строя России в значительной степени было сломлено. Отказавшись от решительных действий, он оставался в то же время умеренным буржуазным деятелем, еще долго сохранявшим прогрес­сивные взгляды на политическое устройство государства. В 1816 г. царская опала кончилась. Сперанский назначается пен­зенским губернатором, а в начале 1819 г. - генерал-губернатором Сибири. Сибирь в этот период состояла из трех губерний: Тобольской, Томской и Иркутской. Все они находились под властью одного генерал-губернатора. По отзывам современников, в начале XIX в. этот обширный неустроенный край нуждался в существенных переменах. Все авторы, касавшиеся положения далекой провинции, пишут о бесчинствах, царских властей. В Сибири «народ стонал от несправедливости и поборов», - писал один из дореволюционных авторов. «Обездоленный край, - сообщает другой, - кишел административными насильниками, которых деяния уподобить разве злодействам опричнины». О взяточничестве, потрясающих истязаниях говорят следующие факты. Супруга начальника одной из гу­берний, Туркестана, каждый год продавала бурятам один и тот же мех за 10000 руб. ассигнациями, т. е. продавала его и обратно брала в виде взятки. Исправник Лоскутов «обливал голых людей на морозе и делал из них статуи»[3]
. Жестоко угнетались не только коренные жители Сибири, но и русские крестьяне. Последние своими постоян­ными жалобами на бесчинства чиновников обратили внимание высших правительственных кругов и царя.

Произволу в Сибири способствовало и то, что ее генерал-губер­натор П. Б. Пестель, назначенный на эту должность в 1805 г., в своей «сибирской канцелярией» находился в Петербурге, откуда и «осуществлял» руководство краем. Если учесть, что Сибирь отстоя­ла от ставки генерал-губернатора чуть ли не на 10 тыс. верст, при тогдашних средствах связи и сообщения, станет ясным характер этого руководства. Генерал-губернатор в Сибири фактически отсутствовал, что способствовало усилению произвола военных и граж­данских чиновников.

В такой обстановке произошло назначение М. Сперанского. Он ехал в Сибирь в качестве не обычного губернатора, вернее всего в качестве ревизора, для установления порядка имея широкие полно­мочия. Сам царь в письме М. Сперанскому о назначении его на но­вую должность писал: «С некоторого времени доходят до меня са­мые неприятные известия насчет управления Сибирского края... По сему нашел я полезнейшим, облеча вас в звание генерал-губер­натора, препоручить вам сделать осмотр сибирских губерний и су­ществующего до сего времени в оных управления». И далее: «...Сообразить на месте полезнейшее устройство и управление сего отдаленного края, и, сделав оному начертание на бумаге, по окончании занятия ваших самим привести оное ко мне в Петер­бург, дабы имел я способ узнать изустно от вас настоящее положе­ние сего важного края и прочным образом установить на предбу­дущие времена его благосостояние».

Следует сказать, что М. Сперанский за короткое время пребывания в Сибири (около двух лет) проделал большую работу по улуч­шению положения края. Он проявил огромную трудоспособность, постоянно находился в разъездах, лично знакомясь с местными условиями. В характеристиках буржуазных историков, считавших. что с назначением М. Сперанского открылась новая история Сибири и что управление Сибирью «составляет прёкрасную страницу в его жизни», имеется известная доля правды, ибо в тех условиях, когда административное злоупотребление являлось обычным делом, он активно взялся за уменьшение этого зла. Разумеется, вообще иско­ренить то, что порождено существующим строем, он не мог, но счи­тал своим долгом ограничить наиболее опасные его порождения.

Для деятельности М. Сперанского, поддерживаемого правительством, в Сибири характерны два направления: 1) попытка искоренить административные злоупотребление получившие в этом крае особенное распространение и ставшие уже опасными для интересов государства и 2) реорганизация управления с целью активного приобщения к империи народов, населявших эту область. И в том и в другом вопросе М. Сперанский добился значительных успехов. Достаточно сказать, что им и по его представлению многие из ста­рых чиновников были преданы суду, сняты с должностей. Он составилпроект десяти обширных законоположений, включавших 3000 статей, и добился их утверждения. Среди этих законов был и «устав о сибирских киргизах»[4]
.

В составлении «Устава» имело существенное значение изучение. М. Сперанским и его группой быта и обычаев, в особенности кочевых бурятов. Он лично объезжал кочевья и вел подробные записи о них. М. Сперанский неоднократно посещал и районы расселения казахов вблизи городов Омска и Семипалатинска. В середине 1819 г., произ­водя осмотр Омской крепости, участвовал в торжествах, устроенных казахскими аулами в его честь. В конце 1820 г. он побывал в Семи­палатинске. По дороге, во время разъездов по степным районам, генерал - губернатор не мог не встречаться, по крайней мере, с казах­ской знатью. Большую роль в составлении сведений о казахах играли военные начальники и чиновники Омской области, стоявшие наи­более близко к казахскому населению Среднего жуза.

Следует отметить, что первая встреча с казахами оставила у генерал-губернатора, привыкшего к порядкам Европы, тяжелое впечатление. В своем дневнике и письмах к дочери он называет ка­захов «дикими». В дальнейшем он принимает, как будет изложено ниже, активное участие в политическом и экономическом устройстве казахского общества. Особое усердие М. Сперанского в государст­венных делах Сибири объясняется не только возложенной на него обязанностью. Он стремился заслужить доверие правительства и императора и полностью освободиться от царской опалы. «Устав» 1822 г., разумеется, не был дарован казахам как «человеколюбивое попечение» со стороны правительства. Он также не являлся «примером заботы» об устройстве Среднего жуза, как хоте­лиего представить царские чиновники. Омский областной начальник в 1822 г. писал об «Уставе» одному из казахских султанов: «...Уверяю Вас, что порядок нового устройства в степи, ничто иное есть, как человеколюбивые попечения нашего Величества Государя, одно желание его успокоить, примирить добрый киргизский народ, приходящий в разорение и бедственное состояние от барымты и междоусобных ссор»[5]
.

«Устав» по своей цели и содержанию был связан с политикой, направленной на присоединение Казахстана к Российской империи и превращение его в колонию. Но методы и способы, избранные для осуществления этих целей, во многом отличались от старых традиционных методов колонизации заселенных районов. На первом плане в «Уставе» стоит вопрос об организации округов на всей территории Среднего жуза, представляющих местную власть среди кочевого казахского населения, подчиненных и тесно связанных с органами пограничного управления. Причем, каждому окружному приказу придавались воинские силы и чиновники. Осуществление этих важных мероприятий приводило: а) к выдвиже­нию линий в глубь степи; б) к отторжению части аулов из-под влия­ния китайского правительства; в) к удержанию кочевых коллекти­вов в пределах определенного административного района; г) к распространению влияния власти на все казахские роды, наконец, д) к организации устойчивого управления, дающего возможность подготовить условия для окончательного присоединения Казахстана к России.

Этот обширный и сложный план претворялся в жизнь без серьез­ной ломки старых сложившихся порядков управления, постепенно, но верно и с большим успехом, что предопределялось совершенностью уставной разработки. Существо его охарактеризовано в пись­ме М. Сперанского к своему преемнику Капцевичу. «Шаг в киргиз­скую степь на примерной карте хотя и кажется смелым, но в Уставе он так расположен, что новая черта представляет только цель, куда идти и куда, может быть, только в полвека прийти будет можно, подаваясь всегда тихим и измеренным движением нечувствительно­го, но всегда по одному плану и пользуясь случаями и местными, обстоятельствами. Сие постепенное движение гражданского устройства в степи найдено удобнейшим нежели предположение давно уже бывшее и покойным Глазенапом возобновленное о переносе линий».

Нужно отметить, что оренбургский губернатор поступал иначе. Он стоял за большую ломку старых внутренних порядков в Млад­шем жузе. Опыт показал, что способ, предложенный М. Сперанским, оказался наиболее действенным и удобным. Организация округов и волостей объективно имела положительное значение для дальней­шего развития казахского общества. Она ввела административную определенность, способствовала искоренению родовых и феодальных междоусобиц, постепенно изнутри ломала остатки родовых инсти­тутов и представлений.

Красной нитью по «Уставу» проходит идея поддержки и союза с аристократической верхушкой казахской феодальной знати.

В высших звеньях административной лестницы власть была объявлена как исключительная привилегия султанов. Старшие сул­таны в окружных приказах, управители в волостях могли быть толь­ко султаны. «Устав» не содержит каких-либо оговорок, делающих исключение из этого правила. В связи с этим следует сказать, что составитель «Устава» слишком преувеличивал роль султанской группы в казахском обществе, рассматривая ее как монопольно властвующее сословие. Как будет показано далее, подобное представление не соответствовало действительному соотношению сил между отдельными слоями феодального класса в системе власти.

И правительство вынуждено было позже исправить свою ошибку. В то время,

когда принимался «Устав», султаны играли еще зна­чительную роль в политической жизни казахского общества, «но не настолько, чтобы быть единственными носителями власти.

Новое административно-территориальное устройство.

Прежде чем осветить то новое в административном устройстве населения, которое пришли в казахскую степь в связи с принятием «Устава», следует хотя бы кратко обрисовать картину предшествовавшей этим изменениям эпохи. Особенно интересна проблема со­отношения рода и территории[6]
.

До принятия «Устава» в основе административного деления населения лежали родовые принципы, ставшие анахронизмом. Главной единицей было объединение - род; совокупность их составляла орду- Каждый род в пределах территории орды имел определенный район кочевания. За ним закреплялся не весь кочевой путь, иногда простиравшийся на несколько сот километров, а только урочища, колодцы, луговые и сенокосные участки, являвшиеся основными местами стоянок и эксплуатации. Если нанести на карту пути коче­вых родов, получится сложный рисунок линий, взаимно пересекаю­щихся, то сходящихся, то расходящихся, в которых трудно найти с первого взгляда какие - то закономерности. Переплетение станет еще более сложным, если вместо родов взять их отделения и показать кочевые пути последних. Кочевые группы нередко в отдель­ные годы отклонялись от прежнего направления и избирали другие пути на малоосвоенных, неиспользуемых частях степи. Имея перед собой такую картину, можно легко запутаться и придти к утверждению о том, что у казахских кочевников в землепользовании бытовал хаос, полная неопределенность.

В действительности в специфической форме территориальная Определенность существовала и в казахском обществе. Территория Среднего жуза не была разделена на отдельные цельные полосы, участки, отрезки, тесно примыкающие друг к другу, как это обычно имеет место в земледельческих обществах. Главное для казахов составляли места основных кочевых стоянок с удобствами для содержания скота. Такие участки находились, на строгом учете и составляли владение определенного рода или его подразделений. Кочевой путь, пролегавший между этими урочищами, закрепленными за кочевыми коллективами не являлся чьей-либо групповой собственностью. Встреча на этих кочевых путях обычно не порождала споров между кочевыми коллективами, поскольку каждый из них, направляясь к своим основным стойбищам, останавливался на этих путях временно. Но занятие основных мест хозяйственного освоения, закрепленных заопределенными группами, другими всегда порождало конфликт. Следовательно, на обширном степном пространстве орды представляли хозяйственную ценность не кочевые районы, пути вообще, а ограниченные пастбищные участки. Территориальная оп

ределенность родов должна быть рассмотрена именно с точки зрения владения этими участками.

Кочевые объединения постоянно перемещались по пастбищам. Они не имели постоянного места расселения, как оседлые коллективы. С этой точки зрения в родах господствовала территориальная неопределенность. С другой стороны, каждое родовое подразделение имело закрепленные за ним пастбищные стойбища, вполне определенные и конкретные. Род или его отделения как административные единицы были ими постольку, поскольку они были связан с освоением этих участков и стойбищ. С этой точки зрения в родах существовали значительные элементы территориальной определенности. Эти два момента имели известное значение в административном устройстве и подчинении населения. Оставление кочевого района, основных мест стоянки отдельными членами рода или аульным общинами и переход в пределы и кочевья других родов означал выход из административного подчинения главы рода. Оставление родами закрепленных за ними основных пастбищных участков переход в пределы другого султанства или ханства влекли за собой выход из административного подчинения соответственно султанств или ханства. При всем этом родовые связи, традиции сохранялись.

По сведениям А. Левшина, поколение Аргын в конце XVIII в. имело 17 родов, размещенных на территории Среднего жуза[7]
; 1817 г. семью из этих родов управлял султан Кудаймендиев, остальные десять оказались вне этого султанства, учрежденного над аргынцами. Много аргынских аулов находилось среди найманов и кыпчаков, составлявших отдельные султанства. Несколько родовпоколения Аргын в начале XIX в. перешли на территорию оренбургских казахов и образовали затем Восточнуючасть Малой ор­ды. Аргынцев можно было встретить и на землях Большой орды, В таком положении находились и все другие поколения и круп­ные роды. Родовая принадлежность того или иного члена общест­ва вовсе не служила основным критерием отнесения его к той или другой административной единице. Ближайшее рассмотрение по­казывает, что в состав административно-родовой единицы входила лишь компактная часть рода, объединенная территориально-коче­вой общностью. Многие члены этого же рода, кочевавшие в соста­ве других родов внутри лаже одного и того же султанства, не были; ли подчинены власти того административного рода, откуда они происходили. Сам факт пользования защитой рода, независимо от того, из какого рода они происходили, устранял прямое влия­ние всякой другой власти. Но если оторвавшиеся от рода кочевни­ки не поступали под власть других административно-родовых под­разделений, оставаясь как бы «свободными», то они продолжала считаться частью своего рода, что давало право носителям власти в роде относиться к ним при необходимости как к своим поддан­ным. В подтверждение сошлемся на два важных факта. При западно-сибирских городах, деревнях и казачьих станицах проживало немало казахских семей, ставших почти оседлыми (жатаки), число которых за счет притока из кочевых районов с каждым годом увеличивалось. Они выходили из различных родов Среднего жуза. Несмотря на то, что они уже полностью оторвались от своих родов, даже от кочевого скотоводства, и смешались в гуще разно-родцев, они ежегодно посещались родовыми биями, которые разби­рали их споры н взаимные претензии, родовыми налоговыми аген­тами[8]
.

В данном случае родовыми начальниками двигала не забота об интересах своих однородичей-жатаков, а исключительно стремление к наживе. В районе Гурьева находилось несколько сот казахских бедняков, вышедших из разных родов Младшего жуза (Тазы, Иссык, Табын, Кете, Адай, Шеркеш, Есентемир). Пограничные органы власти решили выселить их оттуда и предложили правителям родов, откуда они вышли, забрать их в своп кочевья. Из числа более 300 семейств 135 так и остались на старом месте, поскольку они не получили от своего рода «помощи» и «по крайней бедности не могли сами откочевать». Характер связи родоправителя с оторвавшимися от рода, но «свободными» членами определялся тем, на­сколько она была выгодна, могла служить делу наживы. К указан­ным беднейшим аулам казахов, расселенным в районе Гурьева, вряд ли когда-либо приходили родовые бии, старшины и «заботились» об их делах. Но едва появлялась возможность обложить родичей какими-нибудь сборами, как они тут же прибывали для разбира­тельства споров, с наставлениями и советами.

Такое положение составляет одну из характерных особенностей общественно-политической жизни казахов вообще, административ­ного устройства в частности.

Следовательно, мнение, что в основе разделения населения казахского общества первой половины XIX в. лежали родовые прин­ципы, может быть принято с известной оговоркой, что при этом имеется в виду не только и не столько родовая принадлежность того или иного члена общества, сколько территориально-кочевая общность и компактность расселения. Поскольку на практике такая компактность сохранялась в основной части родов пли их разветвлений, то административная единица могла выступать под оболочкой доминирующего рода. Однако это относится к форме, тогда как внутренним содержанием административного деления населения была территориально-кочевая общность.

Прежде чем перейти к тем изменениям, которые были связаны с ведением «Устава» 1822 г., следует остановиться еще на одном важном вопросе. Нами было отмечено, что каждый род и родовое отделение имели свои основные пастбищные стойбища, признанные обществом в процессе их освоения или закрепленные за ним официальной высшей властью. В системе пастбищной территории и основных сезонных стойбищ особая роль принадлежала зимним стоянкам. На зимних кочевьях возводились жилища, хозяйственные сооружения, нередко возделывались поля и т. д. Места зимней стоянки кочевников являлись как бы местами оседлости неоседлого населения. Они ревностно оберегались владельцами и отличались большей определенностью в системе пастбищного пространства. Кочевые коллективы как бы ни дробились в другие времена года, куда бы ни уходили в поисках пастбищ, временных заработков, к зиме возвращались к своим зимним кочевьям и проводили все зимние месяцы почти на одном месте. Правительственные органы использовали эту особенность режима хозяйствования кочевников в административном переустройстве казахов.

«уставом» 1822 г. предусматривалась организация трех административных звеньев: округов, волостей, и аулов. Аул как низовая административная единица имел в своем составе от 50 до 70 кибиток. Из аулов составлялись волости, а последние входили в состав округов. Рассмотрим каждое из этих звеньев в отдельности.

Каждый округ имел определенную территорию. По этому поводув «Уставе» было сказано: «Каждый округ имеет определенные надлежащим разграничением земли, и жители другого округа не переходят на оные без точного позволения местного начальства. Одно это должно было привести

к известной ломке старого порядка. Прежде кочевые коллективы в процессе хозяйствования проходили сотни, а иногда и более тысячи верст, углубляясь в кочевья других родов и жузов. Само по себе кочевое скотоводство было немыслимо без освоения огромных пастбищных угодий, лежащих в различных направлениях. Теперь «Уставом» 1822 г. предусматривалосьраспределение казахского населения по округам, имеющим границу, переход которой позволялся только с разрешения органон власти[9]
.

При организации округов за основное брались зимние кочевья, которые имели более территориально-определенный характер, и родовая компактность расселения. В самом начале было установлено не вводить каких-либо изменений в расположение (зимнее кочевье) родов, существовавшее до принятия «Устава», помимо этого учитывалось желание родов войти в состав того или иного округа.

Главной заботой правительственных органов являлось склонение казахов к окружной системе устройства. Заранее разработанных конкретных планов открытия и ввода округов не было. Один за другим командировались в аулы небольшие отряды с чиновниками из пограничной администрации для разъяснения народу необходимости принятия новой системы. По мере согласия кочевых групп возникали новые и новые округа. Следует учесть, что хотя Казахстан считался формально зависимой от царской России страной, тем не менее он еще не утратил полностью своей самостоятельности. В глубине степи господствовали султаны и бии, проводившие независимую политику. Более или менее послушными являлись кочевые коллективы, непосредственно примыкавшие своими

кочевьями к пограничной линии. Такое положение создавало известные трудности в осуществлении Устава в части ввода нового административного устройства.

В 1824г. кочевые владения бывшего хана Букея посетил начальник Омского областного управления полковник С. Б. Броневский. Во владениях бывшего хана Валия побывал подполковник Григоровский. В расположение основной группы поколения Найман были командированы отряд из 30 казаков и мулла. В том же году во владении хана Букея образовался Каркаралинский округ, хана Валия – Кокчетавскии. Вслед за ними были открыты округа: Баян-аульскйй (1826 г.), Аягузский (1831 г.), Акмолинский (1832 г.), Уч-Булакский (1833 г.) и Аман-Карагайский (1834 г.). В 40—50-х годах появились Кокбектинский, Кушмурунский и Алатауский округа, завершившие организацию нового- административного деления Они охватили также значительную часть Большого жуза. Уч-булакский округ уже в конце первой половины XIX в был упразднен с передачей волостей, в состав Акмолинского и Кокчетавского кругов. На месте Кушмурунского округа впоследствии был организован Атбасарский округ, а Аягузский округ переименован в Сергиопольскии с некоторыми территориальными изменениями.

Часть кочевых коллективов изъявила добровольное желание принять у себя новее устройство. В этом имели значение различные обстоятельства: а) стремление освободиться от междоусобицы и барымты, которые тяжелым бременем ложились на плечи народа, б) привычка многих прилинейных аулов к пограничным порядкам; в) желание части феодальной знати опереться на царское правительство в борьбе со своими противниками и г) понимание наиболее дальновидными начальниками кочевых коллективов неминуемости присоединения к России. В 1824 г. в Омск прибыла депутация из рода Аргын - владения султана Джумы и бия Шона. Она передала пограничному начальнику просьбу знати разрешить роду организовать у себя отдельный округ согласно «Уставу». Подобные же ходатайства поступили от султана Досана Ханбабина, управлявшего Бура-Наймановской группой (1823 г.), от султана Сюка Аблайханова, властвовавшего среди части уйсуновских родов.

Лагерь противников нового устройства в основном возглавлялся некоторыми крупными султанами, боровшимися за восстановление ханской власти, за свои старые привилегии и права. Им удалось в известной степени увлечь за собой недовольные колониальной политикой аулы. Сопротивление монархистов к концу первой половины XIX в. было подавлено. Официальная церемония по случаю организации округа н назначения старшего султана сопровождалась военным парадом, угощениями.

Органы власти и управления

Генерал-губернатор и Омский областной начальник осуществляли высшее управление Средним жузом. Даль­нейшая практика потребовала создание специального органа по управлению казахами

В 1838г. был создан такой орган—Пограничное управление сибирскими киргизами,— состоявший из Пограничного начальника, председателя Пограничного управления, четырех советников и других чинов, причем первые два чина назначались указом императора Погра­ничный начальник (в чине генерал-майора) был наделен гражданской и военно-полицейскими функциями, а По­граничное управление, возглавляемое председателем (в чине полковника), осуществляло «исполнительное, хозяй­ственное и судебное» управление1

Окружной приказ формировался из старшего султана (председателя), двух русских заседателей, двух заседа­телей от «почетных казахов», а также канцелярии и тол­мачей При этом органе предусматривалась команда из прилинейных казаков.

Старший султан избирался на 3 года султанами жуза, заседатели-казахи избирались на 2 года биями и стар­шинами. Старший султан и заседатели-казахи утвержда­лись областным начальником.

Окружной приказ был наделен широкими полицейско-судебными функциями, он должен был

« охранять ти­шину и порядок» в степи, брать под стражу и предавать суду, производить следствие по уголовным делам, снаря­жать карательные отряды, употреблять все средства для искоренения грабежей, барымты и неповиновения вла­стям Предусматривались и иные задачи забота о про­свещении, трудолюбии и «хозяйственных выгодах всех и каждого» и проч.

Округа по территориальной принадлежности подраз­делялись на прилинейные и пограничные

(т е. гранича­щие с «непокорными России землями»), законодатель ставил цель увеличивать количество прилинейных и «сколько можно меньше» образовывать пограничных ок­ругов. Но принцип организации органов управления в округах был единый (некоторые изменения произошли в последующие десятилетия) Так, например, с шестидеся­тых годов на должность старшего султана могли быть избраны заслуженные лица несултанского происхожде­ния (заседатели и волостные управители, почетные каза­хи, прослужившие на «классных» выборных должностях по 9 лет), расширился круг лиц, участвующих в избрании старшего султана, в их число были включены все бии и по 20 депутатов от каждой волости Было введено избра­ние на должность старшего султана двух кандидатов: один «утверждался в должности по усмотрению началь­ства, а другой кандидатом по ней».

Власть в волости возлагалась на султана-управителя, избираемого «с согласия» общества на неограниченный срок, был утвержден принцип наследования этой долж­ности по прямой нисходящей линии и первородству. Во­лостной управитель утверждался в должности област­ным управлением В дальнейшем на должность волост­ных управителей было разрешено избирать лиц несултанского происхождения, но «пользующихся осо­бым уважением народа» и имеющих заслуги.

Позже законодатель уточнил порядок избрания во­лостного управления: правом избирать были наделены, кроме «почетных казахов», по 5 выборщиков от каждого аула из «зажиточных казахов» Выборы проходили в присутствии старшего султана округа

Волостной управитель был наделен полнотой власти над кочевниками волости, ему вменялось в обязанность выполнение предписаний окружного приказа, исполнение судебных приговоров (без судебных функций), ответ­ственность за «спокойствие и тишину в волости»

Аулы возглавлялись старшинами, избираемыми об­щинниками на 3 года, с обязательным утверждением их в окружном приказе Старшина управлял аулом «на праве сельского старосты», подчиняясь волостному упра­вителю (султану), откочевывал с согласия султана, со­хранял «тишину и порядок во вверенном ему ауле»

Судебным органам и подсудности казахов законода­тель уделил особое внимание Была сужена компетенция суда биев и ограничено действие норм обычного права, введена подсудность имперскому законодательству, раз­граничены уголовные и гражданские правонарушения, конкретизированы судебные функции административных и судебных органов. Правонарушения подразделялись на 3 категории- уголовные, исковые и по жалобам на уп­равление. К уголовным преступлениям законодатель от­носил государственную измену, убийство, грабежи, барымту, явное неповиновение властям В дальнейшем вносились существенные дополнения, в частности, расши­рился круг уголовных дел (измена, убийство, барымта, разбой, «возбуждение против правительства, явное неповиновение официальным властям», должностные преступления, подделка кредитных бумаг и монет, под­жог» ложная присяга при рассмотрении дел на основе имперских законов); казахи, кочующие вне пограничных линий, за некоторые преступления (измену, убийство, грабеж, барымту) подлежали военному суду.

Исковыми делами законодатель считал все иные пра­вонарушения, в том числе кражу, а также гражданские споры. Такая классификация правонарушений имела в виду выделить особо опасные преступления, направлен­ные на ослабление колониальной политики и аппарата управления.

По категории уголовных дел должно было произво­диться предварительное следствие. Следствие и суд дол­жны были осуществлять окружной приказ на правах уездного суда и на основе имперских законов. Надзор­ной инстанцией являлся областной суд.

Исковые дела рассматривали традиционные суды би-ев на основе норм обычного права. Жалобы на решения бийских судов могли подаваться «областному началь­ству» (§ 218), которое должно было решать споры на ос­нове норм обычного права.

Решения биев по гражданским спорам на сумму до 2 тыс. рублей подлежали окончательному утверждению окружным приказом, до 5 тыс.—в Пограничном управ­лении, свыше 5 тыс. рублей—в Правительственном Се­нате. При рассмотрении биями дел о краже предписыва­лось применять дополнительно к санкциям обычного права «наказание розгами», а освобожденных от телес­ных наказаний подвергать аресту от 7 дней до 1 месяца.

Связь бийских судов с официальными органами вла­сти и надзор за их деятельностью со стороны последних привели к фактическому огосударствлению основной их части. В их решениях находили отражение интересы ко­лониальных властей, тем более, что жалобы на решения биев разбирались окружными приказами с приглашени­ем «старших почетных биев».

Роль имперских законов постепенно возрастала, за­частую волостные управители сами осуществляли функ­ции бийских судов.

Особое значение в политической жизни казахов име­ло отнесение барымты к преступлению, дела о барымте рассматривались окружным приказом на основе импер­ского законодательства. Однако такая серьезная мера не привела к искоренению барымты, наоборот, число дел о барымте резко возросло.

Наблюдалась эволюция в системе наказаний бийских решений, появились новые их виды: содержание под арестом, ссылка в Сибирь, избиение розгами, удаление из рода «порочных» людей.

В целом в судебной системе стало заметно усиление роли общих судов и имперских законов, сужение роли бийских судов и их сближение с официальными судебны­ми органами.

«Устав о сибирских киргизах» 1822 г. ограничил сво­боду кочевий, он способствовал развитию полукочевых хозяйств и смешению родовых коллективов.

Местная власть сосредоточилась в руках бийско-байской группы, власть тюринцев (султанов) была ограни­чена, ибо только официально избранные на должность султаны обладали властью. В ходе применения положе­ний «Устава» в жизнь постепенно сократилось и коли­чество избираемых султанов.

Изменилось и правовое положение казахов: они стали российскими подданными как кочевые инородцы, прожи­вающие в «области сибирских киргизов»'.

«Устав» закреплял колониальное положение Казах­стана, создал послушный аппарат управления из казах­ских феодалов, приравняв их (старших султанов, засе­дателей и волостных управителей) к российским чинов­никам, служившим за вознаграждения и чины.

Султанам «вверяется от Российского правительства местное управление»,—записано в «Уставе» (§ 56). Ввод «Устава» расколол феодальную верхушку казахского об­щества на лагерь пророссийской ориентации и оппозици­онно настроенную часть.

При всей своей колонизаторской сущности объектив­но реформа способствовала развитию земледелия, осед­лости и торговли среди местного населения, ослабила феодальные раздоры и междоусобицу, подорвала поли­тическую диктатуру тюринского сословия, содействова­ла сближению казахского и русского народов[10]
.

[1]
Полный текст «Устава» помещен «Полное собрание законов Российской империи» т.XXXVIII стр.417-433.

[2]
М. Сперанский «План государственного преобразования» Москва 1905 г.

[3]
А. Фатеев М. Сперанский. Биографический очерк. Харьков 1910 год.

[4]
Бекмаханов «Присоединение Казахстана к России». Москва 1957 год.

[5]
«История государства и права КазССР». том I Алматы 1982 год.

[6]
Бекмаханов «Присоединение Казахстана к России». Москва 1957 год.

[7]
А. Левшин. Описание Киргиз-казачьих орд и степей ч.III

[8]
Бекмаханов «Присоединение Казахстана к России». Москва 1957 год.

ЦИА КазССР ф.4 оп 1 д. 3704, л 57

[9]
Бекмаханов «Присоединение Казахстана к России». Москва 1957 год.

[10]
История государства и права КазССР т.I Алматы 1982г.