Герцен А.И.

Александр Иванович Герцен родился 25 марта (6 апреля по новому стилю) 1812 года в Москве у богатого помещика Ивана Алексеевича Яковлева.

Яковлевы состояли в дальнем родстве с царствующим домом Романовых. Среди предков Ивана Алексеевича известны бояре, воеводы, а его дед был докладчиком при императрице Екатерине I.

Матерью ребенка была Генриетта-Вильгельмина-Луиза Гааг – дочь мелкого чиновника из Штутгарта (столицы немецкого королевства Вестфалии).Брак их с Иваном Алексеевичем оформлен не был, и сын их – Александр официально числился воспитанником Яковлева под фамилией Герцен(от немецкого слова Herz - «сердце»). Такое положение было не редким в дворянской среде того времени.

Ребенок рос живым, резвым, не мог и пяти минут усидеть на месте, но не редко бросив игрушки, долго и пристально смотрел на один и тот же предмет, как бы обдумывая что-то. С ранних лет он был не только впечатлительным, но и наблюдательным, хорошо помнил виденное.

Мальчику рано открылось, что такое крепостное право, рано зародилась ненависть к рабству и угнетению. Хотя, в доме Яковлева крепостничество проявлялось не в самых грубых и жестоких формах, Саша был свидетелем тяжелой жизни крепостных.

Образованием Александра занимался отец и несколько учителей, из которых Саша больше всего запомнил двоих: француза Бушо и Ивана Евдокимовича Протопопова. Бушо не только учил мальчика языкам, но и рассказывал о революции 1789 года.

Но не один Бушо пробудил у Герцена любовь к свободе, студент-медик Протопопов увидев любознательный ум своего воспитанника заинтересовал его рассказами о русской истории, стал приносить ему запрещенные стихи. Именно Протопопов, преподававший Саше русскую словесность, положил начало развития его литературного дара.

В четырнадцать лет Александр познакомился с сыном дальнего родственника отца Николаем Огаревым. Саша и Коля сошлись в своих вкусах и пристрастиях: оба были без ума от Пушкина и читали Шиллера.

Однажды гуляя на Воробьевых горах, подростки дали клятву перед простиравшейся внизу Москвой, - бороться до конца своей жизни против тирании, против крепостничества, за освобождение народа, за торжество справедливости и добра.

В 1829 году Александр с Николаем поступают на физико-математический факультет Московского университета. В эти годы революционный центр России переместился из Петербурга в Москву, в Московский университет. Вокруг Герцена и Огарева образуется кружок революционно настроенной молодежи, где читаются запрещенные стихи Пушкина и Полежаева, много говорят о французской революции 1789 года, о философии и о многом другом.

В университетские годы Герцен продолжает н
ауч­
ную и литературную
деятельность. Еще до п
оступле
ние
в университет в журнал
«Вестник естественных наук и медицины» появились его статьи «О чуме и причинах
, произ
водящих оную...» и «О древнем бальзамировани
и» —
рефераты работы французского врача-эпидемиолога Э.
Паризе.
З
а ними последовали статьи «
О з
ем
ле
трясени­
ях», «0 месте человека в природе», а в 1836 году—инте­
ресн
ая, яркая статья о творчестве Гофмана. Подписывается Гер­цен — Искандер
(арабский вариан
т имени Александр). Этот псевдоним он сохранит надолго.

После окончания университета в 1833 году Герцен по настоянию отца начинает службу в Кремлевской
э
кспеди
­ция
. Никакого ин
те
реса к чиновничьей
деятел
ьности Алекса
ндр не п
роявляет. Как и
большинство
людей его круга, служба Герцена
не обременяла
н давала доста­
точно времени для самообраз
овани
я,
дружеских встреч и споров.

Герцен в это в
ремя все больше думает о литературной деятельности, входи
т в московские литературные кружки, знакомится с П.
Я. Чаад
аевым, декабристом М.
Ф.
Орловым.

Над Герценом и его друзьями сгущались тучи. Ц
ар­ская жандармерия чувствовала, что дух декабри
зма не умер, что вольнолюбивая московская молодежь думает, спорит,
ме
чт
ает сов
сем не в угодном правитель
ству на­
правлении. Правда, подобрать ключи к герценовскому
кружку долго не удавалось: предателей в н
ем не было. Только летом 1
834 года с помощью провокатора ж
ан
­дармам удалось н
ащупать нити
, которые вели к Герце­
ну и его кружку. Начались аресты. 9 ию
ля 1
834 года аре­стовали Огарева, а 21 июля и Герцеа. Ога­рев был арестован за знакомство с приятелем Соколовского, Соколовский — за то, что сочинил антисамодержавную песню, Герцен — за дружбу с Огаревым.

На допросах Герцен держался стойко и с достоинст­вом, а в камере изучает итальянский язык и читает кни­ги. Здесь он пишет повесть «Легенда» и автобиографи­ческий очерк «Первая встреча», в которых, как и в дру­гих его ранних литературных опытах, чувствуется влия­ние романтизма.

14 марта 1835 года после переговоров между шефом жандармов, министром юстиции и Николаем I. Соколовский - осужден на заключение в Шлиссельбург, Огарев в Пензенскую, а Герцен в Пермскую губернии. После недолгого пребывания в Перми, он был переведен в Вятку. Где в 1838 году женился на своей кузине Наталье Александровне Захарьиной.

В июле 1839 года с Герцена был снят полицейский арест и в начале 1840 года он с женой и маленьким сыном Александром вернулся в Москву.Поселились они на Сивцевом Вражке в доме купленом для них И. А. Яковлевым.

Огарев, Кетчер и многие старые друзья Герцена были В Москве. В доме Герцена и Огарева стал снова небольшой круг друзей.

Однако отец Герцена, не оставивший еще надежды сделать из сына чиновника и обеспечить ему карьеру, выхлопотал, через министра внутренних дел, зачисление сына в канцелярию министерства. Герцену пришлось переехать в Петербург.

Не успел он завести широкого круга знакомых и друзей, как жизнь его в столице была оборвана новой ссылкой.Повод на этот раз был еще более незначительным, чем в первом случае.Герцену было предъявлено обвинение в распространении ложных слухов, порочащих полицию. В июне 1841 года Герцен был вынужден выехать в Новгород, куда был назначен советником Новгородского губернского правления.

Летом 1842 года благодаря хлопотам Огарева Герцену было разрешено вернуться в Москву, где он был находиться под надзором полиции.

Навсегда оставив государственную службу, обеспеченный материально, Герцен в Москве все время - посвящает литературным занятиям, беседам и спорам с друзьями и идейными противниками, становит­ся одной из центральных фигур московской общественной жизни.

Герцен внимательно следит за умонастроениями кре­стьянства, записывает в дневнике о каждом услышан­ном факте протеста крепостных. В то же время он с болью отмечает, что для настоящей, всенародной борьбы сознательность крестьянства в целом еще недостаточна. Видит Герцен и серьезные перемены в интеллигенции, читательской мас­се в 40-е годы. В духовной жизни страны все большую роль начинают играть демократы-разночинцы: семина­ристы, студенты, мелкие чиновники. У этой социальной силы, все более решительно заявлявшей о себе, кумир — Белинский. И статьи самого Герцена пользуются все большим вниманием у тех, кого он два десятилетия спустя назовет молодыми штурманами будущей бури.

Герцен читает в Москве философские трактаты, книги общественно - экономического содержания, знакомится с работами социалистов: Фурье, Прудона, Консидерана, Луи Блана. Не оставляет он и литературных занятий: пишет ряд статей на философские темы, в том числе за­мечательные произведения русского материализма — циклы статей «Дилетантизм в науке», «Письма об изучении природы», ряд фельетонов, остроумных и едких.

Пишет Герцен и художественные произведения. Лите­ратурно-общественная позиция Герцена в 40-е годы была в основном позицией дворянского революционера. Герцен возлагал надежды на передовое дворянство, которое, по его мнению, должно стать адвокатом, защитником инте­ресов крепостного крестьянства. В своей дворянской ре­волюционности Герцен шел дальше декабристов, не питал интереса к характерной для них заговорщической так тике. В его взглядах были демократические тенденции, стремление к беспощадной критике социальных и нрав­ственных норм дворянского общества в целом.

В небольшой повести «Сорока-воровка» Герцен рас­сказывает волнующую, трагическую историю талантливой крепостной актрисы, доведенной до
гибели домогательствами и преследованиями барина. В основу довести лег­ла действительная история, случившаяся в крепостном те­атре орловского помещика Каменского и рассказанная Герцену одним из завсегдатаев его вечеров — великим русским актером М. С. Щепкиным.

В повести Герцен показал душевную красоту русского человека, русской женщины и огромную силу нравст­венного протеста против бесчеловечного уклада жизни.

25 марта 1847 года Герцен приезжает в Париж, го­род, с которым связаны его представления о Великой французской буржуазной революции XVIII века и о ре­волюции 1830 года. Герцен приехал во французскую сто­лицу в канун нового революционного взрыва. Народные массы Европы все громче протестуют против вот уже бо­лее чем тридцатилетнего господства Священного союза, против жестоких расправ монархов с народными волне­ниями. .

Свои впечатления от Па­рижа он передает в «Письмах из Avenue Marigny », пе­чатавшихся в «Современнике». Герцен начинает понимать, что главным, решающим в истории являются эко­номические отношения людей.

В «Письмах из Avenue Marigny» Герцен ограничил понятие буржуазии имущими слоями третьего сословия, то есть промышленниками н торговцами. Большинство же современников Герцена не проводило резкой черты между рабочими и капиталистом, понимая их как единый социальный слой, противостоящий дворянству и духовен­ству (первым двум сословиям). Именно выделение бур­жуазии как особой социальной группы делало Герцена самым передовым мыслителем России тех лет. Герцен одним из пер­вых увидел в буржуазии силу, которая становится тор­мозом исторического прогресса.

В конце октября 1847 года Герцен едет в Италию. Он восхищен этой страной, ее народом, природой, памятни­ками искусства Древнего Рима и Возрождения.

Герцены приехали в Италию в конце 1847 года,а уже 12 января началось восстание в Палермо, в революционное движение распространилось вскоре на всю страну. Вихрь революции захватил Герцена. В Риме он вместе с женой и друзьями участвует в ночной демонстрации по случаю начала борьбы против австрийского ига за осво­бождение страны. Герцен вспоминая позднее, что в это время он «жил на площади».В Италии Гер­цен впервые увидел своими глазами борьбу народа за национальное освобождение, сблизился со многими ру­ководителями революционного движения.

При вести о революции во Франции Герцен спешит туда. Герцен приез­жает во французскую столицу, когда над революцией сгущаются тучи. Напуганная размахом борьбы народных масс, буржуазия готовит кровавую расправу с парижски­ми рабочими. Тревогой полны теперь письма Герцена. Он хорошо чувствует нетерпеливую «кровожадную готовность» буржуазной национальной гвардии «начать резню».

Наблюдая буржуазную республику во Франции, Гер­цен все более и более видит в ней черты, напоминающие николаевский. режим в России.

Чтобы избежать ареста и возможной выдачи царскому правительству, он с чужим паспортом уезжает из Франции в Женеву.

«ЗОВУ-^ивых» («колокол») 1

Приехавший из России Огарев хорошо знал, что нуж­но русскому обществу, и подал Герцену мысль об орга­низации периодического издания. «Нам нужно бы изда­вать правильно журнал хоть в две недели, хоть в месяц раз. Мы бы излагали свои взгляды, желания для Рос­сии», — передает слова Огарева Наталья Алексеевна. Так возник знаменитый герценовский «Колокол», одним из сотрудников которого стал Огарев.

Издание «Колокола» диктовалось рядом причин. Во-первых, книжки «Полярной звезды», большие по объему, были не очень удобны для нелегальной транспортировки в Россию. Во-вторых, довольно редко выходившие номера «Полярной звезды» не могли оперативно откликаться на быстро сменявшиеся события в России 60-х годов, а нуж­да в таких откликах была исключительно острой.

1 июля 1857 года вышел первый номер газеты. Эпиграфом к изданию Герцен поставил латинское выраже­ние Vivos voco! (Зову живых!). Он так разъяснял это : «Живые — это те рассеянные по всей России люди мысли, люди добра всех сословий, мужчины и женщины, сту­денты и офицеры, которые краснеют и плачут, думая о крепостном состоянии, о бесправии в суде, о своеволии полиции, которые пламенно хотят гласности, которые ссочувствием читают нас. «Колокол» — их орган, их го­лос».

Центральным вопросом журнала бы­ло освобождение крестьян от крепостной зависимости. Программа «Колокола» гласила: «Освобождение слова от цензуры, освобождение крестьян от помещиков, освобож­дение податного сословия от побоев».

Но не об одном крепостном праве звонил «Колокол». Он писал и о придворных кругах, о бюрократии, о про­изволе и неправосудии в стране, о зверском избиении полицией студентов, об убитых и замученных крепост­ных. «Колокол» призывал не к одному разоблаче­нию, а и к конкретным действиям, к протесту против тво­рящихся в России безобразий не только словом, но и делом.

Материалы, присылаемые в «Колокол», освещали жизнь всех русских губерний и всех слоев общества — от высшего придворного круга до крестьянской избы. Герцен по мере возможности старался использовать все получаемые материалы, помещая их на страницах газеты или включая в отдельные сборники. До сведения рус­ской общественности доводит Герцен материалы о тай­ных заседаниях Государственного совета, комитетов по подготовке реформ и т. д. В газете Герцена появились «Размышления у парадного подъезда» Некрасова с при­мечанием: «Мы очень редко помещаем стихи, но тало­го рода стихотворение нет возможности не поместить».

Материалы Герцену посылали люди из разных сдоев общества. Немало материалов привез с собой из России Огарев. «Колоколу» жаловались, «Колокол» любили, от «Колокола» ждали правды. «Колокол» не просто помещал информацию о русской жизни, а разоблачал, обличал, издевался. Редакторская рука Герцена, его сарказм, ирония чувствовались во всем. К журналу были специальные приложения, название которых говорило само за себя— «Под суд». Публикации в газете Герцена всегда вели к общественному осуждению виновных, а подчас и являлись поводом для возбуждения уголовных дел, хо­тя, конечно, Герцен преследовал - задачи более широкие. Не всегда в «Колоколе» Герцен последователен. Подчас он поддавался либеральным колебаниям, писал письма царю — напечатал 1 ноября 1858 года письмо императ­рице, в котором выражал озабоченность воспитанием на­следника в духе прусской муштры в отрыве от народно­го, национального начала.

Свою издaтельскую деятельность не ограничивает «Полярной звездой» в «Колоколом». В 1859 н 1861 годах выходят два тома «Исторического сборника» с разоблачающим тайны Зимнего дворца «материалом для уголовного следствия... над петербургским периодом на­шей истории». Много сил отдает Герцен раскрытию ис­тории декабристского движения. В 1862—-1663 годахон печатает три тома записок декабристов, в 1868 году—-книгу «14 декабря 1825 и император Николай» и т.д.

В 1858 году Герцен издает радищевское «Путешест­вие из Петербурга в Москву», которое было запрещено в России уже 60 лет, а в 1860 году — сборник своих и огаревских статей «За пять лет».

«Колокол» стал в Р

оссии силой, с которой приходи­лось считаться даже царю.

Читали «Колокол» не только в Петербурге и Москве, журнал проникал и в отдаленные губернии России, в Сибирь. В провинции по его примеру появляются руко­писные журналы, студенческие рукописные журналы открываются эпиграфами из Герцена. «Колокол» своим обличением, даже стилем влияет на передовую русскую журналистику, в частности на сатирический журнал «Ис­кра» В. Курочкина.

С ростом успеха газеты у русского читателя и при­током материалов из России «Колокол» начинает выхо­дить дважды в месяц, а с 1859 года иногда и еженедель­но. Тираж отдельных номеров газеты достигал 3000 экземпляров и все-таки не удовлетворял спроса.

Царские власти всячески пытались воспрепятствовать распространению «Колокола». По просьбе русского пра­вительства была запрещена продана «Колокола» в Прус­сии, Саксонии. Запретить продажу газеты в Турции просил русский посланник в Констан­тинополе. Царские агенты носились по Парижу скупая герценовские издания.

В январе 1861 года Огарева, как за десять лет до то­го Герцена, Правительствующий сенат лишил всех прав состояния и подверг изгнанию из пределов России.

Долгие годы имя Герцена вообще запрещалось упо­минать в русской печати, хотя оно было у всех на ус­тах. Даже статью сына Герцена о Норвегии царь дозво­лил печатать в петербургской «Северной пчеле» только без подписи. Но бороться, не называя фамилии, стано­вилось все нелепее.

В 1859 году у Герцена побывал Н. Г. Чернышевский. Поездка Чернышевского в. Лондон была связана с возникшими разногласиями между «Колоколом» и револю­ционными демократами в России, передовое ядро кото­рых группировалось вокруг журнала «Современник», руководимого Чернышевским, Некрасовым, Добролюбо­вым. Чернышевский поехал в Лондон буквально через несколько дней после того, как статья Герцена «Very dangerous!!!» стала известна в России.

В связи с ростом революционного подъема народных в разночинных масс, сопровождавшимся все более тес­ным сближением либералов с царем, «Колокол» начинает обращаться не только к передовым людям из дворян, а ик более широким массам народа. Теперь Герцен прямо называет дворянство своим врагом: «перед нами, вместо одного Николая, трое врагов: правительство, журнали­стика и дворянство—государь, Катков и Собакевич».

Стремясь помочь революционной молодежи вести аги­тацию в народе, Герцен и Огарев публикуют ряд статей, которые в простой и доступной малограмотному человеку форме разъясняли, где правда и что надо делать. Ме­няются тон, язык и стиль статей. Все чаще встречаются в газете выражения: «Народу нужна земля да воля», «Что надо делать войску?» и т. д. Все резче и суровее от­зывается Герцен о либералах. В письме Равелину, кото­рый стал на защиту помещичьих интересов, он пишет: «В 93 году тебе за это отрубили бы голову... я не нашел бы это несправедливым».

С сарказмом пишет Герцен об официальном праздно­вании в 1862 году 1000-летия России, о возводимом по этому случаю в Новгороде памятнике, иронизирует над изображением на нем «временно-великих» людей, кото­рых рекомендует заменять новыми отличившимися слугами царя. Позже в иронической заметке «Колокол» писал, что это предложение уже отчасти учтено и вместо Шевченко на памятнике будет Николай 1

С изданием «Колокола» необычно возросла популяр­ность Герцена. Его дом в Лондоне стал центром палом­ничества тысяч русских людей. Всякий русский, переехав­ший границу, первым делом спешил купить «Колокол» и считал, что быть за границей и не посетить Герцена — все равно что для правоверного католика быть в Риме и не видеть папы.

Герцена в Лондоне посетили Тургенев, Достоевский, Л. Толстой, художник Александр Иванов, пианист Нико­лай Рубинштейн, критик В. В. Стасов, украинская писа­тельница Марко Вовчок и многие другие видные деятели культуры.

Довольно тесные отношения установились между Герценом и Львом Толстым: несмотря на всю разницу миро­воззрений, их сближала ненависть к фальши, лицемерию, признание лишь той правды, которая выстрадана и про­верена житейским опытом.

Живя в Лондоне, Герцен стал одной из популярней­ших личностей но только в русском, но я в международном революционном движении. Давние дружеские связи были у него с венгром Кошутом, французами Луи Бланом, Ледрю-Ролленом, Прудоном, итальянцами Маццини, Орсини, Гарибальди.

ПОСЛЕДНИЙ ГОДЫ

Важной вехой в истории России, в частности «Колокола», было польское восстание 1863 года. Для Герцена бы­ло несомменым право Польши на независимость, он всегда возмущался притеснениями национальныхменьшинств. С уважением относился он к лучшим представителям польской революционной эмиграции, в частности к Ворцелю, о котором писал с добрым чувством.

Герцен предостерегал поляков от преждевременного восстания, предвидел, что восстание будет потоплено в крови,а это вызовет обострение национальной ненави­сти и затормозит русское освободительное движение, сы­грав тем самым на руку царизму.

Правительсьво стремясь дискредитировать Герцена в глазах русского общества, не останавливается перед кле­ветой, обвиняя «лондонского заговорщика» во всех бедах, происходящих в России. Чего только не наговарива­ли на него, даже обвиняли (как и нигилистов) в поджо­гах и в печатании фальшивых денег. Так, одна русская барышня всерьез спрашивала Герцена, не по его ли при­казу возникли летом 1862 года грандиозные пожары в Петербурге (такой слух усиленно распространяла поли­ция). На это он резонно ответил: «Ведь мы не сумасшед­шие, чтоб рекомендоваться русскому народу поджогом Толкучего рынка!» Правительство же утверждало, что пожары устроили студенты, якобы протестующие против отмены крепостного права. Тем самым настраивалась против передовых людей России темная обывательская масса.

Преследования правительства напугали либералов, в частности Тургенева, который вместо задуманной серии статей в «Колоколе» ограничился спором в частных пись­мах. •

Бескомпромиссная и решительная позиция Герцена в польском вопросе и другие его революционные выступле­ния в период реакции отшатнули от «Колокола» значи­тельную часть читателей. 10 апреля 18G4 года Герцен пи­сал: «Мы испытываем отлив людей с 1863—так, как испытали его прилив от 1856 до. 1862... Придет вре­мя — не «отцы», так «дети» оценят тех трезвых, тех честных русских, которые одни протестовали и будут протестовать против гнусного умиротворения (Поль­ши.—Л.R.).
Наше дело, может, кончено. Но память того, что не вся Россия стояла в разношерстном стаде Каткова, останется».

Теперь «Колокол» уже окончательно ориентируется на русскую разночинную молодежь: после шовинисти­ческого верноподданнического угара 1863 года дворяне для Герцена только «родовое потомство Ноздрева, дети Собакевича, внучата Фамусова».

Но дело у Герцена не ладилось не только с «отцами», а и с «детьми». Усилившаяся в стране реакция, поли­цейский террор (за чтение «Колокола» и тайный привоз 'в империю запрещенных книг теперь угрожала каторга) также способствовали уменьшению популярности герце-невских изданий. В 1862 году в России запретили да^е

85

книгу сына Герцена «Общепонятное изложение сравни­тельной анатомии и зоологии».

К концу 1863 года тираж «Колокола» упал с 2500 до 500 и никогда больше не переходил за тысячу. Но не­смотря на потерю немалой части читателей, Герцен не оставляет своей пропаганды. Активно включается «Коло­кол» в земскую кампанию (1864), видя в. земстве воз­можности для развертывания революционной деятельно­сти. Герцен переезжает в Швейцарию/в Женеву, где со­средоточена новая, «молодая» эмиграция — разночинная по характеру, появившаяся в Европе после арестов 1862—1863 годов. Переводя «Колокол» в Швейцарию (там он начал выходить с конца мая 1865 года), Герцен хотел избавиться от хозяйственных забот по типографии н целиком посвятить себя идеологической стороне га­зеты. f

^

В снижении популярности «Колокола» сыграли свою роль и расхождения Герцена с революционерами-шести-' десятниками.

Под влиянием идей Чернышевского молодежь стреми­лась к практическим революционным делам. Она не хотела ограничиться, как Герцен, чисто литературной, .публицистической деятельностью, создавала революцион­ные организации для борьбы с царизмом. Герцен же не мог стать главой такой организации, не чувствуя к этому ии призвания, ни способностей.

Герцен горячо приветствовал революционную моло­дежь 60-х годов, видел в ней «молодых штурманов буду-п^еа бури», ценил ее молодую отвагу, искреннюю и бес" корыстную готовность все отдать для блага народа. Оч
писал Огареву: «Есть молодежь, столь глубоко, беспово-ротпо предаппая социализму, столь преисполненная бес­страшной логики, столь сильная реализмом в науке в отрицанием во всех областях клерикального и правитель­ственного фетишизма, что можно не бояться — идея не т/^гибнет».

Говоря о тургеневском Базарове, Герцен полагал, что писатель неоправданно суров к своему герою. Появление Базарова он связывал с дорогим для него именем Белин­ского: «Белинский был нигилистом в 1838 г., он имел на это все права»,

86

лет назад, по-прежнему были страшпы правящим кругам. Даже много лет спустя, в последние годы XIX века, по­пытка издать в россии его сочинения встретила при дво­ре, по выражению цензора, «мистический ужас».

15 марта 1865 года Герцен навсегда покинул Лондон и Англию. Разделавшись с издательскими делами, ои много ездит по Европе, встречается с людьми, приехав­шими за границу из России ^"деятелями европейского об--щестаенвого движения — Гарибальди, В. Гюго. Несколь­ко раз в эти годы Герцен приезжает в Париж, Лион, Ниц­цу и решает остановиться окончательно в Париже, чув­ствуя приближение во Франции революционных собы­тий. Он полон мыслей о продолжении пропаганды в Рос­сии, живо интересуется происходящим на родине.

Хотя в России в эти годы царит реакция) Герцен верит в революцию, надеется вернуться в родную страну, когда она станет свободной, «не частным проходом, а общей дверью». Ов думает о .возобновлении «Полярной звезды», об участии в русских газетах. Передовая Россия не за­бывает Герцена. Вышедшее в 1866 году в Петербурге новое издание романа «Кто виноват?» раскуплено на­расхват. К 1868—1869 годам относится последнее печат­ное выступление Герцена в России: в журнале «Неделя» (под псевдонимом) было напечатано несколько его очер­ков.

По-прежнему резко враждебно относится Герцен к ев­ропейской буржуазии. В повести «Доктору 'умирающий и мертвые» (1869) он показывает вырождение буржуазии в контрреволюционную силу.

Герцен все больше следит ва рабочим движением, за деятельностью возглавляемого Марксом и Энгельсом 1 Интернационала. Именно к яему обращается Герцен, окончательно порвав о Бакуниным, в письмах «К старо­му товарищу» и не случайно замечает: «Вся вражда моя с марксидами ^ — из-за Бакунина». Интересно, что и Маркс, в свою очередь, исключил из второго издания пер­вого тома «Капитала» резкое вамечание о Герцене, Гер-

' Заслуживает внимания его встреча с русским художником Н. Н. Ге, результатом которой явился прекрасный портрет писа-теля-револкщиовера, хранящийся ныне в третьяковской галерее. '
Так Герцен называл сторонников учения Маркса, Поаддее это слово вытеснено словом марксист,

92

цен в письме к Огареву (сентябрь 1869 года) аселал успе* ia переводу «Манифеста Коммунистической партии».

Ленин особенно высоко ценил то, что Герцен «обра­тил свои взоры не к либерализму, а к Интернационалу,
к тому Интернационалу, которым руководил Маркс, — к то­му Интернационалу, который начал «собирать полки»
пролетариата, объединять «мир рабочий»,..
^

Герцен уже не молод, ему 57 лет, прежде хорошее здо­ровье начинает сдавать. Герцен серьезно никогда не бо< лед, а потому не умел в не хотел стеснять свои вкусы, привык жить, ни в чем себя не ограничивая. Поатому он пренебрегает лечением и диетой, на которых вследствие развивающейся с 1864 года сахарной болезни (диабета) все более настаивают известные врачи — русский терапевт Сергей Петрович Боткин и француз Шарко,

Однако роковым оказался не диабет, а воспаление легких) которое началось 15 января 1870 года. Череа шесть дней, 21 января, Герцена не стало. Одной из его последних мыслей была мысль о родине: «Отчего бы не поехать нам в Россию?»

Проводить в последний путь пнсатеЛя-рвНимЦМфВовора пришел один из немногих оставшихся к тому времени в экивых .декабристов— Николай Иванович Тургенев, жив" шнЙ с 1824 года в Париже. Представитель славного по­коления революционеров, чье дело свято чтил Герцен всю жизнь, отдавал последнюю дань своему преемнику в революционной борьбе.

За гробом шла огромная толпа людей, у каждого был на груди букет красных иммортелей.

Согласно воле покойного над могилой речей не было. Только близкий к Герцену в последние годы его жизни • вмигрант Вырубов сказал краткое надгробное олово и вы­разил уверенность, что придет день, когда вся Россия оценит по-настоящему великий подвиг Герцена. Малар-дье^ член Учредительного собрания Франции 1848 года, положил иммортели на гроб, воскликнул: «Вольтеру XIX столетия!» Его примеру последовали другие, и красные цветы скрыли гроб. Позднее гроб с телом Герцена, по его завещанию, перевезли в Ниццу и Герцена погребли рядом с Натальей Александровной. На могиле установлеи па­мятник работы русского скульптора П. П. Забелло,

J Ленин В. И. Полк, собр. соч„ т* 21( е, 257, «i
.

93

При всех разногласиях и спорах о иолодеясью 00-х ю»
дов, Герцен был с нею по одну сторону баррикад; как • разночинцы, он был аа свободу народа, против царизма, пережитков крепостничества, против угнетения. Это очень рано поняли враги революционного движения* Еще в 1863 году реакционный журналист ГоротиовскиЙ счи­тал Герцена «родоначальником шайки поджигателе* • разбойников, ниенующейся «Молодея Россия». Даввай враг Герцена Б. Н. Чичерин в 1897 году причислял его к одному направлению с Чернышевский, Добродюбовыи, Писаревым,

8

Неудачи с «Коло^ол^м», его убыточность, уменьшение к нему интереса в России вынудили Герцена в середине 1867 года прекратить издание на щесть месяцев. В даль­нейшем вышло еще 15 номеров газеты на французском и шесть приложений на русском языке. С выходом 245-го номера «Колокол» замолчал навсегда*

Прощаясь с читателем, Герцен вспытывад ве только чувство грусти, но и спокойное сознание вовреия и верно сделанного большого дела: «Мы принадлея^им... к числу старых пионеров, «утренних сеятелей» ', вышедших лет сорок тому дазад, чтобы вспахать почву, по которой про­мчалась дикая николаевская охота на людей, уничтожая все — плоды и зародыши. Семена, унаследованные не­большой кучкой ваших друзей н нами самими от наших великих предшественников по труду^ иы бросили в но­вые борозды, и ничего не погибло».

Высокую оценку герценовской газете дал спустя поч­ти полстолетия В. И. Ленин; «Предшественницей рабо­чей (пролетарски-демократической или социал-демокра­тической) печати была тогда общедемократическая бес­цензурная печать с «Колоколом» Герцена во главе ее»; « Герцен создал вольную русскую прессу за границей — в •атом его великая заслуга. «Полярная звезда» подняла традицию декабристов. «Колокол» (1857-—1867) встал горой за освобождение крестьян».

Но с прекращением «Колокола» дух борца в Герцене не угас. Имя Герцена, его статьи, нацисанные певяолыю

'
Герцен имел в виду стидингворенив Пушнина «Саободи сея"
тедь пустывныв», *94