Норманнская теория происхождения государства у славян и ее роль в российской истории

Московский Педагогический

Государственный Университет

Исторический факультет

Доклад на тему:

«Норманнская теория происхождения государства у славян и ее роль в российской истории»

Выполнила: студентка 1 курса

2-ой группы

Кадырова Лариса

Проверил: Горский

Владимир Викторович

Москва 2003 Оглавление

Введение……………………………………………………………………….3

Историография……………………………………………………………….4

Глава 1. «Призвание варягов» легенда или …? ……………………….6

Глава 2. Критика норманнской теории…………………………………...8

Глава 3. Почему норманнская теория существует до сих пор…….11

Заключение………………..…………………………………………………15

Список литературы………………………………………………………...16 «Кто сам себя не уважает,

того, без сомнения, и другие

уважать не будут».

Н.Карамзин

Введение

Норманнская концепция (норманизм)
– это одна из теорий возникновения Древнерусского государства, утверждающая, что государство Древней Руси создали пришедшие сюда германцы-шведы, известные в русских летописях под именем «варягов-руси». Эта более чем шаткая гипотеза выдается норманистами за непреложный факт, оказавший, будто бы, огромное влияние на культуру, общественное развитие и даже на язык восточных славян. Норманизму с самого начала противостоял антинорманизм,
сторонники которого считают, что государство на Руси складывалось самостоятельно, а варяги и русь изначально были или славянами, или неславянскими (но и не германскими) народами, уже славянизированными ко времени возникновения Древнерусского государства.

Может быть, не все защитники норманнской теории от­дают себе в этом отчет, но по существу она покоится на чисто русофобском фундаменте, ибо под всей сло­весной шелухой тут лежит совершенно определенная по­литическая идея: утверждение неполноценности русско­го народа и его неспособности самостоятельно создать и развивать свою государственность. Были, мол, орды грязных дикарей, которые "неизвестно откуда взялись, как народ не имели даже своего имени, платили дань — кто варягам, а кто хазарам, жили по-звериному и резали друг друга, пока не догадались поклониться немцам, которые прислали им своих князей, навели порядок, дали им имя Русь и научили жить по-людски. Историк М. Погодин дошел до того, что даже принятие Русью христианства считал заслугой норманнов, а «Русскую Правду» Ярослава Мудрого называл «памятником норманнского происхождения».

Норманнская теория - один из важнейших дискуссионных аспектов истории Русского государства. Cама по себе эта теория является варварской по отношению к нашей истории и к ее истокам в частности. Практически на основе этой теории всей русской нации вменялась некая второстепен­ность, вроде бы на достоверных фактах русскому народу приписывалась страшная несостоятельность даже в сугубо национальных вопросах. Обид­но, что на протяжении десятков лет норманистская точка зрения происхож­дения Руси прочно была в исторической науке на правах совершенно точ­ной и непогрешимой теории. Причем среди ярых сторонников норманнской теории, кроме зарубежных историков, этнографов, было множество и отечест­венных ученых. Этот обидный для России космополитизм вполне наглядно демонстрирует, что долгое время позиции норманнской теории в науке во­обще были прочны и непоколебимы.

В своей работе я попытаюсь проанализировать норманнскую теорию, прийти к выводу о состоятельности или несостоятельности этой концепции на основе дошедших и известных нам источников, а также попытаюсь объяснить, почему эта теория так долго живет в русской истории.

Историография

Таким началом своего исторического бытия мы, как известно, обязаны немцам Фридриху Миллеру, Готлибу Байеру и Августу Шлецеру, которые, через прорублен­ное Петром Первым «окно в Европу», попали в Петербургскую Академию Наук и ревностно занялись "родной» русской историей.

Она еще не была написана, — предварительно нужно было собрать, изучить и систематизировать подсобные материалы: русские летописи, хроники соседних наро­дов, свидетельства древних авторов, писавших о Руси, и множество иных документов. За это взялся в первой половине 18 столетия русский историк В. Н. Татищев. Человек чрезвычайно добросовестный, он много лет потратил на поиски и исследованье первоисточников, — в особенности летописей, хранившихся во всевозможных монастырях, — и потому труд его подвигался медленно.

Немецкие академики утруждать себя подобной рабо­той не стали. Они сразу взяли быка за рога, и вскоре «русская история» была у них готова. На основании со­вершенно недостаточных, сомнительных и непроверен­ных данных, пополненных натяжками и домыслами, игнорируя одни русские летописи и неправильно истол­ковав другие, — они объявили князя Рюрика сканди­навским немцем и основоположником русской государ­ственности, хотя имелось немало своих и иностранных исторических источников, которые явно противоречили этому утверждению и проливали свет на более древние периоды и события русской истории.

Так, например, древнейшая новгородская летопись епископа Иоакима. найденная Татищевым, говорит со­вершенно определенно, что Рюрик был внуком новго­родского князя Гостомысла, а в киевской летописи Нес­тора, — на которой базировались академики, — по пово­ду призвания варягов сказано: «звахуся те варязи русью, како другие зовуться свей, нормане, англяне и геты». Иными словами, Нестор с предельной ясностью говорит, что скандинавами они не были и что варягами в то время назывались на Руси многие народы самого разнообраз­ного происхождения. Однако, вопреки этому, Рюрика сделали норманном, а Иоакимовскую летопись, — убийст­венную для норманнской доктрины, — объявили фальши­вой.

История этой летописи такова: ее список, — по-видимому единственный сохранившийся и неполный, — Та­тищев получил в 1748 году от Мельхиседека Борщева, игумена Бизюкинского монастыря. Сняв с летописи ко­пию, он возвратил ее в монастырь, где она несколько позже сгорела при общем пожаре. Это дало академикам повод объявить Иоакимовскую летопись подделкой игу­мена Мельхиседека или самого Татищева. Но игумен совершенно историей не интересовался и, судя по запис­кам Татищева, вообще был человеком необразованным, а Татищев не имел ни малейшей надобности прибегать к подобным подделкам, ибо в его время никаких споров не было, — полемика началась через двадцать лет после его смерти, с появлением «трудов» Шлецера и Миллера.

Таким образом, норманисты обеспечили себе и своим последователям возможность игнорировать самое важ­ное свидетельство существования древненовгородского государства. Сказками и вымыслом были объявлены и все сведенья о древне-Киевской Руси, невзирая на то, что и Нестор и целый ряд польских хронистов-, труды которых были академикам известны, — утверждают, что в Киеве задолго до призвания Рюрика уже вполне сло­жилась своя собственная государственность и в течение трех веков правила династия чисто русских князей, по­томков Кия.

Благодаря тому же «окну», зерно норманизма упало на благодатную почву: теорию «русских» академиков под­хватили и разработали историки Готфильд Шриттер, Эрих Тунман, Иоганн Круг, Фридрих Крузе, Христиан Шлецер, Мартин фон Френ, Штрубе и т. п. Разумеется, она получила полное одобрение и поддержку президен­тов и вице-президентов Академии Наук, гг. Блюмеитроста, Кайзерлинга, Корфа. Таубарта и Шумахера. Надо полагать, что очень довольны ею остались сменяющие друг друга временщики — Бирон, Миних и Остерман, да и сама матушка Екатерина, — урожденная принцесса Ангальт фон Цербст, — при таких «исторических» пред­посылках чувствовала себя на русском престоле более уютно.

Однако, русские академики (в небольшом количестве были и таковые в русской Академии Наук) — Ломоно­сов, Тредьяковский, Крашенинников и Попов, — горячо протестовали против этих оскорбительных для России измышлений. Когда Миллер на торжественном заседа­нии Академии прочел свой труд «О происхождении на­рода и имени российского», они с возмущением заявили, что автор «ни одного случая не показал к славе россий­ского народа, а только упоминал о том, что к его бес­честию служить может». Ломоносов после этого писал:

«Сие есть так чудно, что если бы господин Миллер лучше изобразить умел, он бы россиян сделал столь убогим народом, каким еще ни один самый подлый на­род ни от какого историка представлен».

Основываясь на древних источниках, Ломоносов до­казывал, что к моменту правления Рюрика Русь уже насчитывала много веков своей собственной, славянской государственности и культуры.

Еще большего внимания заслуживает выступление Тредьяковского: в изданном им труде «Рассуждение о первоначалии россов и о варягах-русах славянского зва­ния, рода и языка» — он обнаружил большую эруди­цию и в частности утверждал, что Рюрик и его братья были прибалтийскими славянами, выходцами с острова Рюгена, что позже нашло некоторые подтверждения в трудах других исследователей-антинорманистов.

Эти выступления русских ученых имели временный успех: Миллер был лишен звания академика, а уже на­печатанный труд его уничтожили. Но его измышления оказались слишком выгодными для многих сильных мира сего: очень скоро он был прощен и восстановлен в звании. Его «труд» несколько лет спустя был издан на немецком языке в Германии, а позже снова просунут в официальную русскую историю.

Норманнская доктрина восторжествовала: она была признана правильной и научно вполне обоснованной. С той поры все работы историков, которые ей противо­речили, рассматривались как проявление назойлив0ого невежества в науке и встречали со стороны Академии пренебрежительное отношение, а иногда и нечто похо­жее на окрики, — этим особенно отличался Шлецер. Замечательный труд С. Гедеонова «Варяги и Русь», со­вершенно разбивающий норманнскую гипотезу, испортил ему служебную карьеру.

Богатые и материально независимые люди у нас ис­торией, к сожалению, не занимались, а те, кто избрал ее своей служебной профессией, не могли, конечно, всту­пать в идеологический конфликт с министерством про­свещения и с Академией Наук. До самой революции каждый русский историк, если он хотел преуспевать и получить профессорскую кафедру, должен был придер­живаться доктрины норманизма, что бы он в душе ни думал. Наглядным примером такой вынужденной двой­ственности может служить Д. И. Иловайский: в своих «частных» трудах он был ярым антинорманистом, а в написанных им казенных учебниках проводил взгляды Байера, Шлецера и иже с ними.

Глава 1. «Призвание варягов» легенда или …?

Норманнская теория была основана на неправильном истолковании русских летописей. Камнем преткновения явилась статья в Повес­ти временных лет, датированная 6370-м годом, что в переводе на общепри­нятый календарь -год 862- й:

«В лето 6370.Изъгнаша Варяги за море, и не даша имъ дани, и почаша сами в собе володети, и не бе в них правды, и въста родъ на родъ, и почаша воевати сами на ся. И реша сами в се­бе: "поищем собе князя, иже бы володел нами и судил по праву". И идоша за морк к варягам, к Руси; сице бо тии звахуся Варязи Руь, яко се дркзии зовутся Свие, друзии же Урмане, Анъгляне, друзии Гъте, тако и си. Реша Руси Чудь,и Словени,и Кривичи вси:" земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет, да поидите княжить и володети нами. И изъбрашася 3 братья со роды своими, и пояша по собе всю Русь, и приидоша к Словеном первое,и срубиша городъ Ладогу, и седе в Ладозе старей Рюрик, а дру­гий, Синеус, на Беле -озере, а третий Избрьсте, Труворъ. И от техъ ва­рягъ прозвася Руская земля..."[1]

Главным недостатком почти всех работ и норманистов, и антинорманистов (больше применительно к 19 веку) «было наивное представление о Несторе, как единственном летописце, написавшем в начале 12 в. «Повесть временных лет», которую позднейшие летописцы аккуратно переписывали. Не обращали (и в большинстве случаев и поныне не обращают) внимание на то, что в древней летописи три разных (и разновременных) упоминания о варягах, две разные версии об этнической природе Руси, несколько версий о крещении Владимира, три версии происхождения и возраста Ярослава Мудрого. Между тем еще в 1820 г. в предисловии к изданию Софийского временника П. Строев обратил внимание на сводный характер русских летописей».[2]
В 30-е г. XIX в. на это же обстоятельство обращали внимание скептики М. Каченовский
и С. Скромненко (С.М. Строев).
Оба считали, что варяго-норманская проблема привнесена в летопись не ранее XIII в., а С. Скромненко подчеркивал мысль именно о сводном характе­ре летописи.

Представления о единственном Несторе-летописце были характерны для М.П. Погодина, который защищал авторство Нестора и его пос­ледователя Сильвестра и принимал норманистскую интерпретацию летописи. Антинорманисты же, читавшие летописные тексты при­мерно также, как и скептики, не могли мириться с тем, что скепти­ки омолаживали летописные известия более чем на два столетия. В результате рациональное зерно в понимании летописей не было усвоено спорящими сторонами.

В 30—40-х гг. XIX в. спор о Несторе принял иное направление. А. Куба-рев в ряде статей сопоставил летопись с Житием Бориса и Глеба, а также Житием Феодосия Печерского, достоверно принадлежавши­ми Нестору. В летописи эти сюжеты излагал «ученик Феодосия», а в житиях — ученик преемника Феодосия —
Стефан, лично Феодосия не знавший и писавший по воспоминаниям немногих знавших его старцев. Аргументацию А. Кубарева поддержал П.С. Казанский, по­лемизируя, в частности, с П. Бурковым, пытавшимся признать раз­нородные памятники, принадлежащими одному и тому же автору — Нестору. Именно П. Бутков пытался примирить сочинения Нестора с текстами летописи, полагая, что Нестеровы жития были написаны значительно ранее составления летописи (тем же Нестором). Этот " аргумент будет позднее использован А.А.Шахматовым (впоследст­вии он от него отказался) и живет в некоторых работах до сих пор.

В !862 г. вышла небольшая, но важная статья П.С. Билярского. Автор убедительно показал различия в языке житий и летописи, которые никак не позволяют приписать те и другие тексты одному автору. В том же и следующем году свое мнение о летописях высказал один из крупнейших лингвистов XIX столетия И.И. Срезневский. Он не отрицал участия Нестора в летописании (хотя и не обосновал этого), но впервые поставил вопрос о летописных текстах X в. и об участии многих летописцев в составлении того текста, который известен под названием «Повесть временных лет». Появилось также несколько публикаций о сложности летописной хронологии из-за разных сис­тем счета лет,

В 1868 г, вышла основательная работа К. Бестужева-Рюмина, доказы­вавшего, что все русские летописи, включая «Повесть временных лет», являются сводами, основанными на различных письменных и устных источниках. В последующей полемике, продолжающейся и до сих пор, обозначились разные взгляды на само понятие «летопис­ный свод», а главное на способы выявления источников и причинах тех или иных вставок или изъятий текстов из летописей. В XX в. оп­ределились два основных подхода: А.А. Шахматова (1864—1920) и Н.К. Никольского (1863—1935). Шахматов полагал, что надо снача­ла реконструировать текст того или иного свода и лишь затем оцени­вать его содержание. В итоге, он много лет пытался восстановить ре­дакции «Повести временных лет», но под конец пришел к заключе­нию, что это сделать невозможно. Неоднократно он менял взгляд и на авторство основной редакции, то приписывая ее Нестору — авто­ру житий, то Сильвестру. Древнейший свод, по Шахматову, был со­ставлен в конце 30-х гг. XI в. в качестве своеобразной пояснительной записки в связи с учреждением в Киеве митрополии константино­польского подчинения. Многочисленные сказания, являющиеся как бы параллельными текстами к сообщениям летописей, он признавал извлечениями из летописей. Н.К. Никольский гораздо большее вни­мание уделял содержательной, идеологической стороне летописных текстов, усматривая и в разночтениях прежде всего ту или иную за­интересованность летописцев и стоящих за ними идейно-политиче­ских сил. Соответственно и все внелетописные повести и сказания он считал не извлечениями из летописей, а их источниками. Литера­тура в целом в Киевское время ему представлялась более богатой, чем это принято было думать ранее, а начало летописания он готов был искать в конце X в. Эти два подхода живут и поныне в работах по истории летописания.

Практически в течение всего XIX в. изучение летописания и источников летописей почти не соприкасалось со спорами о варягах и русах. И это притом, что именно из летописей черпали исходный материал. Лишь в публикациях Д.И. Иловай­
ского
(1832—1920), выходивших в 70-е гг. XIX в. и собранных в сборнике «Разыскания о начале Руси» (1876), была установ­лена определенная связь между летописеведением и пробле­мой начала Руси. Иловайский был абсолютно прав, устанав­ливая, что «Сказание о призвании варягов» является поздней­
шей вставкой в «Повесть временных лет».
Указал он и на то, что Игорь никак не мог быть сыном Рюрика: по летописной хро­нологии их разделяли два поколения. Но на этом основании он сделал скоропалительное заключение, что если это встав­ка, то с ней, следовательно, не стоит и считаться. В итоге как бы зачеркивались не только концепция норманизма, но и ос­новное направление антинорманизма — Венелина — Гедеоно­ва — о южном, славянском береге Балтики как исходной об­ласти варягов. Историю Руси Иловайский искал только на юге, причем «славянизировал» разные явно неславянские племена, в частности роксолан, в имени которых многие ви­дели первоначальных русов (хотя очевидно, что это русы-ала-ны, т, е. иранцы).

Глава 2. Критика норманнской теории

Существуют 4 основных аргумента
норманизма, которые до сих пор используются для доказательтсва истинности этой теории (3 были сформулированы Байером, 1 Миллером): 1. От финского названия Швеции «Руотси» (эстонское «Роотси») и произошло собственно название «Русь»
2. Имена послов и купцов в договорах Руси с греками (
X
в.) не славянские, следовательно, они германские. 3. Названия Днепровских порогов в книге византийского императора Константина Багрянородного «Об управлении империей» (середина
X
в.) даны по-славянски и по-русски, но славянские и русские названия явно отличаются, следовательно, русов, по Байеру, необходимо признать за германоязычных шведов.4.
Варяги, согласно древнейшим летописям, живут «за морем», следовательно, они шведы.

1)
Давайте попробуем проанализировать аргумент, касающийся происхождения и значения термина "русь". Еще Ломоносов указал на нелогичность произведения имени «русь» от финского обозначения шведов «руотси», поскольку ни славяне, ни варяги такого этнонима не знали. Возражение Миллера, обратившегося к примерам «Англии» и «Франции», Ломоносов отводил очевидным аргументом: имя страны может восходить либо к победителям, либо к побежденным, а никак не к названиям третьей стороны. Филологи из Ев­ропы - Экблом, Стендер-Петерсен, Фальк, Экбу, Мягисте, а также историки Паш­кевич и Дрейер пытались утвердить и укрепить построение, согласно кото­рому "русь" происходит от "руотси" - слова, котором финны называют шведов и Швецию. "Русь" в смысле "Русское государство" - означало государство шведов - руси. Пашкевич говорил, что "русь" - норманны из Восточной Евро­пы. Против этих построений выступал Г.Вернадский, говоривший о том, что термин "русь" имеет южнорусское происхождение, и что "рукхс" - аланские племена южных степей середины I тысячелетия нашей эры. Слово "русь" обозначало существовавшее задолго до появления варягов сильное полити­ческое объединение Русь, совершавшее военные походы на побережье Черно­го моря. Если обратиться к письменным источникам того времени - визан­тийским, арабским, то можно увидеть, что они считают русь одним из мест­ных народов юго-восточной Европы. Также некоторые источники называют его, и это особенно важно, славянами. Отождествление понятия "русь" и "норманны" в летописи, на которое упирали норманисты, оказалось поздней­шей вставкой.

Похожее положение и у другого основного пункта норманнской тео­рии-происхождения слова "варяги". Среди разнообразных гипотез есть и такая, которая предполагает не скандинавское происхождение этого терми­на, а русское. Еще в XVII в. С.Герберштейн проводил параллели между име­нем "варяги" и названием одного из балтийских славянских племен - вар­гов. Эта идея была развита Ломоносовым, позже-Свистуном. Общий смысл их гипотез сводится к тому, что "варяги" - это пришельцы из балтийских зе­мель, которые нанимались на службу к восточнославянским князья. Если ис­ходить из правильности этих гипотез, становится непонятным, отку

да в ле­тописи взялось слово "варяги". Понятно, что искать его в скандинавских сагах совершенно бессмысленно.

Более пятидесяти ученых на протяжении двух веков занимались проб­лемой скандинавских заимствований в русском языке. Норманисты хотели показать, что многие предметы и понятий в русском языке имеют сканди­навское происхождение. Специально для этого шведский филолог К.Терн­квист проела огромную работу по поиску и отсеивания из русского языка скандинавских заимствований. Результат был совершенно неутешителен. Все­го было найдено 115 слов, абсолютное большинство из которых - диалекты XIX века, в наше время не употребляемые. Лишь тридцать - очевидные заимст­вования, из которых только десять можно привести в доказательство нор­маннской теории. Это такие слова, как "гридин", "тиун", "ябетник", "брь­ковск", "пуд". Такие слова, как "наров", "сяга", "шьгла" - употребляются в ис­точниках по одному разу. Вывод очевиден. Точно с таким же успехом иссле­дователь А.Беклунд пытался доказать наличие на территории русского го­сударства скандинавских имен.

Еще одна основа норманистского учения - скандинавская топонимика на территории Руси. Такие топонимы исследованы в работах М.Фарсмера и

Е.Рыдзевской. На двоих они выявили 370 топонимов и гидронимов. Много? Но в то время на исследованной территории было 60.000 населенных пунк­тов. Несложные подсчеты показывают, что на 1000 названий населенных пунктов приходится 7 скандинавских. Слишком смешная цифра, чтобы гово­рить о варяжской экспансии. Скандинавские названия населенных пунктов и рек скорее говорят о торговых связях.

Сторонники норманнской теории также упирали на обилие скандинавс­ких слов в русском языке. Это касалось области гидронимики: понятия "лахта» (залив), "мотка» (путь), "волокнема» (мыс), "сора» (разветвление) и некоторые другие казались варяжскими. Однако было доказано, что эти сло­ва местного, финского происхождения.

Вообще, если внимательно разобрать все данные, вроде бы поддержива­ющие норманнскую теорию, они непременно повернуться против нее. К тому же норманисты используют иные источники, чем антинорманисты, и в боль­шинстве своем эти источники западные, например, три жития Оттона Бам­бергского. Такие источники часто фальсифицированы и предвзяты. Источни­ки же, которые можно брать на веру византийские, например, совершенно четко указывают на то, что нельзя смешивать русь с варягами; Русь упоми­нается раньше, чем варяги; русские князья и дружины молились либо Перу­ну, либо Христу, но никак не скандинавским богам. Также заслуживают дове­рия труды Фотия, Константина Багрянородного, в которых ничего не гово­рится о призвании варягов на Русь.

То же самое можно говорить и об арабских источниках, хотя вначале норманисты сумели повернуть их в свою пользу. Эти источники говорят о руссах как о народе высоком, светловолосом. Действительно, можно подумать о россах как о скандинавах, но эти этнографические выводы весьма шат­ки. Некоторые же черты в обычаях указывают на славян.

Совокупность всех источников смело позволяет говорить о несостоя­тельности норманнской теории. Кроме этих неопровержимых доказатель­ств, существует множество других - таких, как доказательство славянского происхождения названий днепровских порогов, некоторые археологические данные. Все эти факты развенчивают норманнскую теорию. Вывод из всего вышесказанного следующий: можно предположить, что роль норманнов на Руси в первый период их появления на территории восточных славян (до треть­ей четверти X в.)- иная, чем в последующий период. Вначале это роль куп­цов, хорошо знающих чужие страны, затем - воинов, навигаторов, мореходов.

На престол была призвана ославяненная скандинавская династия, ос­лавяненная, видимо, во второй половине IX века или к моменту прибытия в Киев Олега. Мнение, что норманны сыграли на Руси ту же роль что и конквистадоры в Америке - в корне ошибочна. Норманны дали толчок экономичес­ким и социальным преобразованиям в Древней Руси - это утверждение также не имеет под собой почвы.

2)
Ломоносов отметил «германизацию» Байером имен славянских князей. Весьма важно и убедительно его заключение, что «на скандинавском языке не имеют сии имена никакого знаменования»
(примером «германского» осмысления славянских имен может служить толкование княжеского имени Владимир как «лесной надзиратель»). Заключение Ломоносова никто из норманистов и до сих пор не преодолел. Также, очень значимо замечание Ломоносова о том, что со времени принятия христианства на Руси утверждаются греческие и еврейские имена, но это не значит, что носители этих имен – греки или евреи, а потому сами по себе имена не указывают на язык их носителей. В соответствии с этим размышлением Ломоносов допускал, что имя «Рюрик» - скандинавское, но пришел князь с варягами – русью с южного берега Балтики. Убежденность его основывалась и на том, что он, будучи в Германии, побывал на побережье Варяжского моря, где еще сохранились не только славянские топонимы, но местами звучала и славянская речь.

3)
Что касается Днепровских порогов, то М. Ю. Брайчевскийв своей статье по существу полностью опроверг один из важнейших аргументов норманистов: он показал, что большинство «темных» названий порогов, перевод которых искали в германских языках, на самом деле легко объясняется словами из алано-осетинского языка.

Но, на мой взгляд, самым главным аргументов в пользу антинорманизма является то, что государство не может возникнуть само сабой, его не могут построить несколько человек, государство – это всегда закономерный процесс в развитии общества. Даже если на минуту предположить, что Рюрик был варягом, это не означает, что он построил государство, общество само внутренне было готово и достаточно развито для государственности. Поэтому норманнскую теорию можно вполне считать беспочвенной. Глава 3. Почему норманнская теория существует до сих пор

Читателя, может быть, удивит то, что эта унизитель­ная для русского национального достоинства теория не встретила в верхах нашего культурного общества ни­каких протестов. Но это тоже имеет свое историческое объяснение. Почва и все условия для пышного расцвета норманизма были подготовлены на Руси задолго до эпо­хи немецкого засилья.

Еще в конце пятнадцатого столетия у великих князей Московских, уже начавших титуловать себя царями, воз­никла чисто политическая необходимость официально возвысить свой род в глазах европейских монархов. Это было вызвано следующими обстоятельствами: в 1453 го­ду турки сокрушили Византийскую империю, а девятна­дцать лет спустя великий князь Иван Третий женился на племяннице последнего императора Зое (Софье) Палеолог и в качестве русского государственного герба принял римско-византийского двуглавого орла. С этого момента в Кремле возникает и провозглашается идея: "Москва — Третий Рим, а четвертому не бывать». Иными словами, Москва объявила себя прямой наследницей и преемницей Византии, которая была оплотом правосла­вия и восточно-европейской культуры. Московским го­сударям надо было чем-то обосновать свои права на такую преемственность и в то же время утвердить за собой царский титул, которого никак не желали при­знавать за ними другие монархи.

В соответствии с этим, опальный митрополит Спири­дон, — известный на Руси как широко образованный человек и духовный писатель, — получил от великого князя Василия Третьего задание: разработать соответ­ствующим образом родословную Московской династии.

Спиридон это поручение выполнил. Вскоре появился его труд, озаглавленный «Посланием», в котором он взял отправной точкой всемирный потоп: от Ноя вывел родословную египетского фараона «Сеостра» (Сезостриса), а прямым потомком этого фараона сделал римско­го императора Августа. У Августа, по Спиридону, ока­зался родной брат Прус, получивший, будто бы, во владе­ние область реки Вислы, которая, по его имени, стала с тех пор называться Прусской землей. По прямой линии от Пруса Спиридон вывел род Рюрика и в результате всех этих «генеалогических» построений оказалось, что «государей Московских поколенство и начаток идет от Сеостра, первого царя Египту, и от Августа кесаря и ца­ря, сей же Август пооблада вселенною. И сея от сих известна суть».

Интересно отметить, что в том же «Послании» Спири­дон выводит родословную Литовских князей, но их, на-

от него же род Кобылий»... «Выеха из прус к великому князю Василию Димитриевичу честен муж Христофор, прозванием Безобраз и от него род Безобразов»... и т. п.

В соответствии с подобными заявлениями, потомка­ми немцев оказались Колычевы, Кутузовы, Салтыковы, Епанчины, Толстые, Пушкины, Шереметевы. Беклеми­шевы, Левашевы, Хвостовы, Боборыкины. Васильчиковы и очень многие другие; потомками шведов — Аксаковы, Суворовы, Воронцовы, Сумароковы, Ладыженские, Вель­яминовы, Богдановы, Зайцевы, Нестеровы и пр.; потом­ками итальянцев — Елагины, Панины, Сеченовы. Чиче­рины, Алферьевы, Ошанины, Кашкины, и др.; греков — Жуковы, Стремоуховы, Власовы; англичан — Бестужевы, Хомутовы, Бурнашевы, Фомицыны; венгров — Батури­ны и Колачевы. Апухтины и Дивовы оказались фран­цузами; Лопухины, Добрынские и Сорокоумовы — чер­кесами и т. д.

Несомненно, некоторые из них действительно шли от нерусских корней и о своем происхождении писали прав­ду. Но подавляющее большинство было, конечно, ино­странцами такого же порядка, как Иван Грозный. Не­редко то происхождение, которое люди себе приписы­вали, чтобы удовлетворить этой печальной моде, было много хуже подлинного, которое казалось скверным только потому, что оно было чисто русским. Доходило до абсурдов. Так, например, всей России известные Рю­риковичи —- князья Кропоткины показали себя выход­цами из Орды. Даже это, очевидно, казалось более по­четным, чем происхождение от великих князей Смолен­ских. Собакины, — тоже потомки Смоленских князей, — стали писаться выходцами из Дании.

При Петре Первом и его ближайших преемниках эта тенденция в русском дворянстве еще усилилась. Меншиков, до встречи с Петром, как известно, торговавший на улицах Москвы пирожками, оказался потомком литовских магнатов; Разумовский и Безбородко — за­ведомые малороссы и притом далеко не знатного проис­хождения, — отпрысками древних польских родов и т, д.

Стоит ли говорить о том, что порожденная немцами норманнская доктрина, при такой настроенности верхуш­ки русского общества, не могла задеть в нем каких-либо специфически русских национальных чувств и была при­нята в лучшем случае с полным равнодушием.

Она вошла во все академические труды и учебники, ее стали преподавать в школах и в университетах, посте­пенно отравляя национальное сознание русских людей, прежде справедливо гордившихся своей древней исто­рией и самобытной культурой, а теперь все глубже про­никающихся подсунутой им идеей неполноценности рус­ской нации и неспособности русского народа обойтись без руководства и опеки иностранцев. Она была с отмен­ным удовольствием принята и утверждена за границей, давая нашим соседям «научное» основание для того, чтобы смотреть на русских свысока, как на низшую расу, пригодную лишь в качестве удобрения для других

. Более всего в этом погрешны немцы, навязавшие нам норманнскую теорию и
старавшиеся ее использовать в своих по­литических целях. Но многие русские впадают в глубокую ошибку, не делая различия между этими «внешними» немца­ми и немцами прибалтийскими, которые тут совершенно не­повинны. Эти потомки Ливонских рыцарей, с присоединени­ем Ливонии, вошли в состав Российского государства и чест­но служили ему на протяжении веков.

Все это привело к тому, что развитие русской исто­рической науки пошло по совершенно ложному пути, искривленному предвзятой уверенностью, что мы народ без прошлого, из мрака неизвестности выведенный на историческую арену каким-то другим народом высшей категории, — конечно, не славянским.

Приняв летопись Нестора за основу истории Киев­ской Руси, наши официальные историки вынуждены бы­ли в какой-то мере считаться со сведениями, которые имеются в этой летописи об основателе города Киев — князе Кие и его династии. Однако, допустить, что эти князья были полянами, т. е. русскими, никто не хотел. Академики Байер, Миллер и другие отечественные нем­цы, конечно, объявили их готами; В. Татищев — сарматами, историк князь Щербатов — гуннами. Только Ло­моносов утверждал, что они были славянами, позже к этому мнению не без колебаний примкнул Карамзин. Наконец, просто решили объявить все это легендой и таким образом совершенно списать князя Кия и все с ним связанное с исторического счета. На эту позицию твердо встал С. Соловьев, заявивший: «Призвание кня­зей-варягов имеет великое значение в русской истории, которую с этого события и следует начинать». Косто­маров, отважившийся верить в «легенду» и считать Кия исторической личностью, этим испортил свою репута­цию серьезного историка. Преуспевающий Ключев­ский благоразумно обходил спорные вопросы молчанием, хотя по существу норманистом не был. Платонов тоже счел за лучшее о Кие не упоминать и с некоторыми ого­ворками примкнул к норманистам, — иначе бы ему не бывать академиком. Иловайский, как уже было сказано, сидел на двух стульях.

Итак, под Рюрика был подведен германский фунда­мент, и с него стали начинать официальную историю Русского государства. Все, что было прежде, объявили вымышленным или недостоверным. Даже допущение того, что поляне были способны сами построить свой столичный город, считалось ненаучным и противореча­щим всему норманистскому представлению о древней Руси. Основание Киева старались приписать кому угод­но, только не славянам. Многие русские историки (Куник, Погодин, Дашкевич и др.) защищали совершенно нелепую гипотезу, согласно которой он был построен готами и есть не что иное, как их древняя столица Данпарштадт. То обстоятельство, что Константин Багряно­родный в одном из своих трудов назвал Киев Самбатом, сейчас же породило целую серию «исторических» гипо­тез, будто этот город был построен аварами, хазарами, гуннами, венграми и даже армянами, — только лишь потому, что в языках этих народов нашлись слова, по­хожие на Самбат. Но прямое указание Птолемея на то, что в его время1
на Днепре уже существовал славянский город Сарбак (чем легче всего объяснить «Самбат» Баг­рянородного), всеми было оставлено без внимания. Вероятно, решили, что Птолемей что-то путает, — настоль­ко неправдоподобным казалось норманистам славян­ское происхождение Киева.

Вопрос, по существу совершенно ясный, в конце концов, запутали до того, что только археология могла дать ему окончательное решение. Теперь раскопки археоло­гов, и в частности академика Б. А. Рыбакова, неопро­вержимо доказали, что никакие «высшие» народы тут ни при чем, и что Киев был построен своими, славян­скими руками. К чести многих иностранных историков следует сказать, что не в пример большинству своих рус­ских коллег, они этого никогда не отрицали.

Конечно, среди русских историков было немало и антинорманистов (Костомаров, Максимович, Гедеонов, За­белин, Зубрицкий, Венелин. Грушевский и др.), кото­рые проделали большую исследовательскую работу и нанесли доктрине норманизма чувствительные удары. Борьба между этими двумя течениями не прекращалась со времен Ломоносова вплоть до самой октябрьской революции. Но практически она ни к чему не привела: слишком неравны были условия этой борьбы.

Научные позиции антинорманизма и тогда были го­раздо сильнее, ибо их подкрепляли факты, открывав­шиеся все в большем количестве и определенно говорив­шие не в пользу норманизма, который держался больше на рутине и на предвзятых мнениях. Но на стороне за­щитников норманской теории была сила авторитета Ака­демии Наук и сила реальных возможностей. Кроме того, у норманизма был весьма ценный союзник: инертность русского общества, которое считало, что это спор сугубо научный и никого, кроме профессиональных историков, не касающийся.

Сколько непоправимого вреда принес норманизм пре­стижу нашей страны и нам самим, начали понимать уже за границей, очутившись в «норманском» мире и поневоле сделав кое-какие наблюдения, сравнения и выводы. Нашу эмиграцию принимали в Западной Европе в полном соответствии с учением норманизма, то есть не слишком гостеприимно, и не скрывая расценивали нас как представителей низшей расы. Западноевропейских политических эмигрантов, — французов, испан­цев, греков и других (кто только не жаловал в трудные для себя времена на обильные русские хлеба!) у нас принимали иначе. Французский эмигрант герцог Ри­шелье в России получил пост генерал-губернатора; рус­ский эмигрант герцог Лейхтенбергский во Франции ра­ботал монтером. Французские офицеры-эмигранты, ни слова не знавшие по-русски, у нас получали поместья и полки в командованье, а русские заслуженные генералы-академики, в большинстве прекрасно владевшие фран­цузским языком, в Париже работали простыми рабочи­ми или гоняли по улицам такси. И этим мы обязаны, главным образом, норманнской доктрине, созданной и взлелеянной в нашей же Академии Наук.

Что касается советской исторической науки, то она от норманизма решительно отказалась, объявив норманнскую теорию антинаучной. Но оформила она этот отказ не очень убедительно. Сделав много в области исследо­вания и описания древнейшего периода истории Руси, полностью признавая самобытность русской государст­венности и культуры, советские историки в то же время заняли какую-то невразумительную позицию по отноше­нии призвания варягов и личности князя Рюрика: не занимаясь вопросами его происхождения и появления на Руси, о нем просто стараются вспоминать пореже, трактуя в этих случаях как личность скорее легендар­ную, чем исторически действительную. Как у этого ле­гендарного отца мог оказаться вполне реальный сын — князь Игорь, советские историки не объясняют, хотя Игоря признают безоговорочно и считают его чистей­шим славянином. Впрочем, для Рюрика в последние го­ды выдумали особый термин: его называют персонажем не легендарным, а «эпизодическим». Это, по-видимому, следует понимать так, что он в действительности су­ществовал, но не заслуживает того, чтобы им занимались историки.

Заключение

В целом можно сделать главные выводы из анализа норманнской концепции и критики ее антинорманизмом: 1. Норманисты не нашли аргументов в пользу того, что варяги и русы были германцами. 2. Антинорманисты предложили более основательную систему доказательств негерманского происхождения варягов и руси.

Так или иначе, с норманизмом на нашей родине практически по­кончено. Но Запад продолжает за него держатся цепко и в течение двух последних десятилетий с завидной на­стойчивостью старается укрепить обветшалые позиции норманнской теории. Западные норманисты, среди кото­рых есть, к сожалению, и выходцы из России, в разных странах выпустили немало книг и публикаций, в которых на все лады повторяют, по существу, все те же псевдона­учные измышления шлецеров и байеров, при полном замалчивании непрестанно возрастающего числа истори­ческих открытий и работ, совершенно убийственных для норманнской доктрины.

Этот факт весьма показателен и требует самого при­стального внимания, ибо за ним кроется не одно лишь тщеславное желание Запада отстоять видимость своего превосходства над русским народом. Дело обстоит го­раздо серьезней: норманнская доктрина пошла на воору­жение тех русофобских сил западного мира, которые принципиально враждебны всякой сильной и единой Рос­сии, — вне зависимости от правящей там власти, — и служит сейчас чисто политическим целям: с одной сто­роны как средство антирусской обработки мирового об­щественного мнения, а с другой — как оправдание тех действий, которые за этой обработкой должны последо­вать.

Так ошибка историческая, допущенная три века тому назад и казавшаяся тогда малосущественной, постепен­но расширяя круг своего действия, опоганила и русское самосознание и отношение к нам других народов, обер­нувшись ошибкой политической огромного масштаба.

За неуважение к своему прошлому приходится платить дорогой ценой.

Список литературы

- Авдусин Д.А. // Вопросы истории, 1988, №7, с.23-24

- Гедеонов С.А., Варяги и Русь, СПб, 1876

- Карамзин Н.М., История государства Российского, том 1, СПб, 1830

- Картаев М. // Слово, 1990, №8, с.63-67

- Кузьмин А.Г.// Вопросы истории, 1974, №11, с.54-83

- Кузьмин А.Г., История России с древнейших времен до 1618, М, 2003

- Кузьмин А.Г., Начало Руси, М, 2003

- Кузьмин А.Г., Начальный этап древнерусского летописания, М, 1977

- Кузьмин А.Г., Источниковедение истории России, М, 2002

- Ловмяньский Х., Русь и норманны, М, 1985

- Мавродин В.В., Образование Древнерусского государства и формирование древнерусской народности, М, 1971

- «Повесть временных лет», Под. ред. Виргинского В.С., М, 1979

- Славяне и Русь: проблемы и идеи, М, 1999

- Шаскольский И.П., Норманнская теория в современной буржуазной науке, М-Л, 1964

[1]
Повесть временных лет. Под ред. Виргинского В.С. М. 1979. с. 16-17

[2]
Кузьмин А.Г. История России с древнейших времен до 1618. М. 2003. с.78