Нэйтивизм в общественно-политической жизни США на исходе XIX столетия

Московский Государственный Университет имени М.В. Ломоносова

Исторический факультет

Кафедра новой и новейшей истории зарубежных стран

ПЛЕТНЕВ С.А.

Нэйтивизм в общественно-политической жизни США на исходе XIX столетия.

Диплом

Москва

1996

Вашему вниманию предлагается моя дипломная работа об анти-иностранном (про-американском) движении в США, которое получило название «нэйтивизм» (от слова native). Я защитил ее на кафедре новой и новейшей истории исторического факультета МГУ летом 1996 г. В этом небольшом вступлении мне хотелось бы указать на некоторые детали, которые, по-моему, стоит принимать во внимание при чтении и использовании этого диплома.

На момент написания это была единственная работа по данной теме, созданная в России. Учитывая состояние и тенденции исторической науки и смежных областей знания, очевидно, что ей предстоит остаться таковой надолго.

Я писал ее полтора года, стажируясь в США. Именно поэтому она содержит ссылки на последние (опять же, на тот момент) работы зарубежных ученых и довольно интересные архивные материалы.

Главной моей проблемой было дать определение нэйтивизма и дифференцировать его от национализма. Кроме того, одним из мотивов моего труда было стремление продемонстрировать изменение форм нэйтивизма вслед за переменами в общественном сознании, а также показать, что он проявлялся в разных сферах жизни общества одновременно. Отсюда вытекал вывод: мы не можем подменять нэйтиыизм анти-католицизмом или каким-либо иным его аспектом: нэйтивизм остается и по сей день несравненно более широким явлением с не очень ясной природой (на мой взгляд, наиболее интересны рассуждения на эту тему британского ученого Катенберга).

Понятно, что каждый студент имеет дело с двумя проблемами, осложняющими научное творчество. Одна—научное руководство, вторая—перспектива защиты диплома на кафедре, следовательно, учет политических аспектов. В моем случае обе проблемы как бы не существовали, поскольку ни у научного руководителя, ни на кафедре не было четких взглядов на явление нэйтивизма, его природу. Не было и знания фактического материала по всей теме. Работа в США добавила объективности и непредвзятости, а самое главное—большего понимания основ американской культуры.

Несмотря на позитивные моменты, работа прошла редакторскую правку научного руководителя и была «причесана» в смысле принятых языковых штампов. Её структура былы несколько изменена, а некоторые утверждения вообще вычеркнуты из текста. Добавило ли это ей что-либо, мне трудно судить. Однако многие интересные и важные детали исчезли.

Работа дает хороший историографический обзор, а список источников достаточен для написания диплома или курсовой работы по теме каждой из глав. Выводы несколько «мелки», что проистекает из взятого временного периода (четверть века—не для серьезного диплома). Однако, как мне кажется, фактически в тексте работы охвачен больший отрезок времени, и благодаря этому в голову читателю придут и более масштабные гипотезы. Их, однако, необходимо подтверждать более обширным материалом источников.

Отказавшись от карьеры в исторической науке, я не могу рассчитывать не только на публикацию моего труда в соответствующих изданиях, но и на его полноценное использование в российской науке. Однако я рад принести его в дар всем, кто заинтересован в любом его потреблении—особенно если при этом он будет хотя бы частично прочитан.

Спасибо.

С уважением,

Сергей Плетнёв.

СОДЕРЖАНИЕ

Определение......................................................................................................... 4

Историография..................................................................................................... 5

Социально-экономические предпосылки нэйтивизма........................ 9

Социальная основа нэйтивизма................................................................. 15

Идеологические предпосылки нэйтивизма............................................ 20

Расовая традиция............................................................................................ 21

Англо-саксонизм............................................................................................... 21

Социал-дарвинизм............................................................................................ 24

Евгеника.............................................................................................................. 26

Средства массовой информации................................................................ 28

Лига ограничения иммиграции: опыт «нового нэйтивизма».......... 35

Определение

Нэйтивизм—явление, свойственное американскому обществу на всем протяжении его истории. Он был обусловлен характером формирования американского государства, постоянным притоком иммигрантов, особенностями американского национального самосознания. В отечественной историографии значение термина «нэйтивизм» не определено достаточно четко, что объясняется отсутствием работ, посвященных этому явлению в целом. Единственное на сегодняшний день определение, данное А.Я. Кисловой, трактует нэйтивизм как «явление антикатолическое по форме, антииммигрантское по существу».[1]
На оценку исследователя повлияло прежде всего то, что работа ее посвящена первой половине XIX века, когда, действительно, самым заметным проявлением нэйтивизма являлся антикатолицизм, приведший на политическую арену партию «незнаек». Однако в другие времена нэйтивизм проявлялся в иных формах: например, в конце XIX столетия очень мощным было движение за ограничение иммиграции. Он представлял собой не только явление «антииммигрантское по существу», а шире—антииностранный, антизарубежный склад мышления, направленный против “чужих” в широком смысле слова. Более соответствует этому определение, данное А.Н. Шлепаковым и Л.А. Смирновой, которые определили нэйтивизм как “защиту доминирующих позиций ‘коренных’, к которым относили лишь англо-саксов”.[2]

Словари английского языка дают несколько отличные, хотя и близкие по смыслу, определения нэйтивизма. В одних случаях отмечается, что это «политика благоприятствования интересам коренных жителей страны, направленная против иммигрантов», в других—“предрассудки о превосходстве коренных жителей над иностранцами; практика и политика защиты интересов местных жителей, направленная против иммигрантов”. Под нэйтивизмом также понимается «предубеждение в пользу местного населения против иностранцев».[3]
Как видим, подчеркиваются разные аспекты одного и того же явления, при этом общим является то, что носителем нэйтивизма провозглашается белое местное, коренное население—американцы, родившиеся и выросшие в США.[4]

В американской историографии проблема нэйтивизма не является новой, хотя исследований на эту тему относительно немного. Как отметил канадский исследователь У. Катенберг в своей недавней статье, термин имеет весьма широкое значение и традиционно используется северо-американскими историками для обозначения антикатолической, антииммигрантской и расистской деятельности. «Сознательно или нет,—утверждает автор,— он тесно связывается с национализмом и коренится в сфере обычаев, религии и этноса».[5]
В своей классической работе Д. Хайэм определил нэйтивизм как “активную оппозицию меньшинству внутри страны”, как оппозицию всему «неамериканскому».[6]
Этот подход стал преобладать в американской историографии и не претерпел существенных изменений. Ф. Кордаско определил нэйтивизм шире, как “общий термин, означающий подозрительное отношение к ‘аутсайдеру’, представление о приезжих в страну как о потенциальной опасности”, поскольку “они изначально нелояльны к новому сообществу”.[7]
Д. Хайэм, считая нэйтивизм своеобразным “защитным типом” национализма, выступает против расширения значения этого термина, поскольку он, по его мнению, означает лишь “исключительно активность во имя коренного населения”.[8]
Таким образом, термин “нэйтивизм” традиционно применяется для обозначения широкого комплекса антииностранных идей и настроений, основанных на убеждении в том, что иностранцы тем или иным образом подрывают культурные основы общества, угрожая таким образом будущему Америки. В этом значении использует его и автор данной работы. Самое простое определение этого явления прозвучало в работе Алана Краутера The Huddled Masses
: “Нэйтивисты — это американцы, которые верили, что иммигранты несли имманентную угрозу их порядку жизни и кто высказывался или действовал в пользу ограничения угрозы чужаклв.”[9]

Нэйтивизм зиждется на противопоставлении коренного населения иностранцам и может проявляться в различных сферах и обосновываться различным образом: от слухов о католических заговорах (такие слухи были распространены на Среднем Западе США в период расцвета антикатолических обществ), до социологических подсчетов в научной прессе количества иммигрантов “низших рас”, oт повседневных конфликтов, таких как, например, нападение на итальянцев в Новом Орлеане в 1891 г., до принятия федерального антииммиграционного законодательства в целях сокращения въезда в страну иммигрантов из Южной и Восточной Европы.

В США, где население имеет различные этнические корни, всегда складывались непростые отношения между разными этнокультурными группами. Порою на культурной основе возникали острые конфликты. Кроме того, с первых дней существования государства, боровшегося за свою независимость, в нем возникла сильная антиевропейская традиция, проявившаяся, например, в антикатолицизме и англофобии. Осознание своей укорененности, принадлежности к американскому народу отличало американцев от иммигрантов и поэтому отделяло их друг от друга. Огромную роль в формировании негативных представлений о других этнических группах играли предрассудки, лежавшие в основе нэйтивизма. В целом этнические стереотипы обычны для любого общества: в них отражаются различия между этнокультурными группами. Однако когда эти различия—действительные или воображаемые—возводятся в главные качества, мы можем говорить о существовании враждебной психологической установки в отношении той или иной этнокультурной общности. Это приводит к обоснованию политики дискриминации. Как правило, подобные установки возникают на уровне психологии отдельной личности и на уровне массового сознания, которое отличается догматизмом или, по крайней мере, инертностью. Массовое сознание и представляет для историков главный интерес, поскольку, если речь идет о дискриминации меньшинств и целых этнокультурных групп, необходимо, чтобы в общественном сознании доминирующей группы был задан соответствующий отрицательный стереотип, направляющий эмоции каждой отдельной личности против данного меньшинства.

В многонациональном американском обществе основным объектом дискриминации были расовые, религиозные и культурные меньшинства. Носителями неамериканских ценностей объявлялись не только иммигранты, но и коренные американцы, если они являлись представителями относительно малочисленных групп (особенно если при этом они принадлежали к небелой расе). И наоборот, иммигранты—приверженцы протестантских конфессий как представители религиозного большинства могли выступать против иммигрантов–католиков на стороне коренного населения. Это объяснялось тем, что в США представитель того или иного меньшинства мог принадлежать одновременно к большинству, поскольку традиционное деление на меньшинство и большинство прослеживалось там по крайней мере в трех сферах: расовой, религиозной и национальной. Таким образом, нэйтивизм в целом являлся идеологией большинства. Как отмечалось в отечественной литературе, стереотипам иммигрантов и культурно чуждых групп (обычно отрицательным) противостоял образ своеобразной социальной группы WASP (белый, англо-саксонец, протестант). Это была «скорее символическая, чем реальная» общность, но она являлась референтной группой в сознании многих иммигрантов: на нее они равнялись, так как понятие WASP ассоциировалось со стопроцентным, полноценным американизмом.[10]
Наиболее полно воплощали в себе черты этой общности представители высших социальных слоев Северо-Востока США.

Историография

Как уже было отмечено, тема нэйтивизма не является новой в историографии США. Феномен нэйтивизма, тесно связанный с межэтническими отношениями и противостоянием различных групп населения, интересовал американских историков еще со времен прогрессизма, когда конфликт в американском обществе рассматривался главным образом с точки зрения экономического соперничества, а господствовавшая теория «плавильного котла» содержала оптимистичный взгляд на противостояние культур как неизбежное, но преодолимое зло. В 1930‑х—1940‑х гг. термин «нэйтивизм» стал активнее использоваться историками. Ими было предложено другое объяснение его природы: он основан на прочной интеллектуальной и религиозной традиции, и поэтому как фактор постоянно присущ американской жизни. В то же время он рассматривался как некая эмоциональная реакция населения, отчетливо проявлявшаяся во времена кризисов в ответ на угрозу потери материального благосостояния или социального статуса.[11]

В 1955 г. была опубликована работа Д. Хайэма «Незнакомцы в стране», которая выдержала испытание временем и по сей день активно читается в американских университетах. В ней он, по его собственным словам, «расширив рамки прогрессистской историографии», попытался представить культурно-психологический аспект нэйтивизма не только как следствие социально-экономических процессов, но как более или менее автономное явление. Он утверждал, что основной конфликт лежал не в сфере классовых противоречий, а в идеологической области, “между двумя идеями, двумя видениями Америки”.[12]
Работая над книгой во времена маккартизма, Хайэм обрисовал нэйтивизм как искаженный, болезненный национализм, видевший в иностранном источник нелояльности и угрозы американскому образу жизни. В книге было дано определение нэйтивизма, которое до сих пор принимается большинством американских историков: “активное противостояние меньшинству внутри страны из-за его иностранных (то есть, ‘неамериканских’) связей”.[13]
Хайэм раздвинул рамки понимания истоков нэйтивизма, заявив, что “в обществе конкуренции все, что отличает одну группу людей от другой, является источником потенциального конфликта интересов, и [поэтому] мы должны начать анализировать историческое развитие американского общества с точки зрения этнических категорий”. Таким образом, был дан стимул к рассмотрению столкновения различных этносов и культур населения Америки как широкого явления в самых разных областях жизни общества, включая экономическую и политическую сферы. С тех пор понятия этноса и куьтуры стали играть бóльшую роль при изучении социально-экономических процессов в трудах исследователей.

С начала 1960-х гг. в американской литературе все чаще стала критиковаться теория “плавильного котла”. В 1962 г. Д. Хайэм был вынужден признать, что “времена конфликтов еще далеки от завершения… Пейзаж консенсуса еще не заменил собой старую картину разногласий”.[14]
В 1963 вышла книга Н. Глэйзера и Д. Мойнихена, в которой утверждалось, что общество США плюралистично и разнородно в своей основе.[15]
В то же время социолог М. Гордон высказал предположение о сохранении порожденного этническими различиями струкурного разделения общества даже после ассимиляции меньшинств.[16]
Таким образом. и нэйтивизм стал все больше рассматриваться не как идеологическое явление, а как следствие плюрализма общества, в условиях которого культурные ценности приобретают абсолютное значение для их носителей, а потому оберегаются ими. Нэйтивизм приобретал в глазах многих историков статус перманентного явления, которое во времена кризисов приобретало, как правило, особенно активный, агрессивный характер. Историки стали искать корни нэйтивизма в массовой психологии, при этом внимание по-прежнему уделялось и социально-экономическому фактору. В качестве примера может служить описание Р.Хофстедтером нэйтивизма популистов как одного из аспектов реакции американских фермеров на угрозу потери своего статуса.[17]
С. Коубен, в свою очередь, изучая нэйтивизм времен начала 1920-х гг., трактовал его как психологическую реакцию общества, сплачивающегося во времена кризисов на основе традиционных ценностей.[18]
Ему вторил М. Холт в своей работе о нэйтивизме середины прошлого века, представляя это явление как реакцию населения на быстрые социально-экономические изменения, происходившие в жизни, не поддающиеся влиянию и угрожающие традиционным ценностям.[19]

В 1960–70-е гг. появились работы нового направления—так называемой “новой политической и этно-культурной истории”. Его представители, изучая политический аспект нэйтивизма, подвергли активной критике прогрессистский тезис об экономической мотивации поведения электората.[20]
При этом было отмечено, что метод противопоставления коренного населения и иммигрантов неверен. «Партийное размежевание происходило как внутри этих категорий, так и пересекало их».[21]
В работах таких историков как М. Холт, Р. Формизано и других нэйтивизм вновь предстал как «реальная», самостоятельная сила—источник социальных и политических конфликтов.[22]

Несколько иная интерпретация была предложена в статье Ф. Глизона «Американское самосознание и американизация».[23]
Он рассматривает нэйтивизм середины прошлого века как отрицание норм плюрализма ради утверждения некоего культурного стандарта (established culture), который, по мысли нэйтивистов, сохранял республиканизм и традиционные нормы общества от пагубного влияния иных культур.[24]
Признание доминирующего значения культурных ценностей в отличие от социальных (классовых) привело историков к выводу о том, что и нэйтивизм определялся более общими закономерностями нежели только социально-экономические.[25]
Ментальность реформатора конца века и ментальность нэйтивиста сливались в борьбе за сохранение гомогенного характера общества, без которого, как считалось, невозможно успешное функционирование американской демократии. Стандартом же служила протестанская культура Новой Англии.[26]

Как видим, изучение нэйтивизма сблизило историков различных областей: от экономической истории до истории политики и культуры. Нэйтивизм эволюционировал, таким образом, от образа, воплощающего ненависть к иностранцам, к другому образу, связанному с утверждением культурных ценностей внутри американского общества. Изучение этого феномена сместило акценты с экономических процессов и националистической идеологии на более широкий комплекс явлений общественной жизни, на проблемы культурного конфликта и его контекста в целом, где, однако, экономика и идеология продолжают играть свою роль. Историки стали задавать вопросы, касающиеся культуры в целом, и «осознали потребность в более точном понимании, что же такое культура и как она функционирует».[27]
Д. Берквист предположил в одной из своих статей, что, вслед за концепциями, в которых культура предстает динамичной, постоянно развивающейся, последует и новое понимание нэйтивизма как «многих нэйтивизмов», меняющихся в зависимости от места, времени, и состояния этой меняющейся культуры. Этому способствует в настоящее время и увлечение многих историков изучением локальных явлений. В литературе в 1980-х гг. было также отмечено оживление интереса к соотношению социальных и этнических категорий в жизни Америки.[28]

В последние годы, в связи с ростом национализма в различных странах и особенно на территории бывшего Советского Союза и Восточной Европы, стали еще более актуальными вопросы о природе нэйтивизма и подобных ему феноменов, корни которых, по-видимому, следует искать в самих основах человеческой культуры.[29]
При этом делаются попытки извлечь уроки из истории этнокультурных конфликтов. Некоторые историки начинают критиковать отрицание или недооценку их неизбежности. В своей статье канадский исследователь У. Катерберг заметил, что, подчеркивая «болезненность» происхождения нэйтивизма, его неприемлемость в условиях либеральной демократии, историки закрывают глаза на фундаментальные противоречия, лежащие в основе самих понятий «свобода» и «либерализм».[30]
По его мнению, человеческая потребность утверждать себя в определенных этнических, моральных, и религиозных рамках, сплачиваться на основе традиционных ценностей предполагает необходимость делать это в условиях даже такого общества, где самые разные ценности признаются равноправными.[31]

Одним из последствий эволюции концепции нэйтивизма стало расширение значенпя этого термина, особенно после того, как историки начали выступать против жесткого разделения иммигрантов и коренных американцев. Кроме того, можно задать вопрос, необходимо ли вообще применять данный термин, когда существуют понятия “национализм”, “шовинизм” и “патриотизм”. Во-первых, понятие “нэйтивизм” традиционно употребляется американскими историками, он давно принят в историографии США и уже поэтому заслуживает право на существование. Во-вторых, этот термин, по мнению автора, наиболее адекватно отражает специфику этнокультурного конфликта в США, где значительная часть населения постоянно находится в процессе культурной и языковой ассимиляции, усвоения американских ценностей. В многонациональном американском обществе национальность не является таким важным фактором, как во многих этнически однородных государствах Европы. Одновременно во многих регионах страны проживает множество иммигрантов. Именно они являются самой привлекательной мишенью для американских нэйтивистов. Понятия “национализм” и “шовинизм” (крайняя форма национализма) перекликаются с нэйтивизмом, однако они могут не затрагивать иммиграцию, тогда как она является главным объектом нэйтивистов. Нэйтивисты отличали “своих” от “чужих” по конфессиональному, расовому или культурному признакам—в зависимости от характера иммиграции. При этом “чужие” всегда составляли общность с постоянно меняющимся составом: на место ассимилировавшихся постоянно прибывали новые иммигранты.

Рассмотрим внимательнее условия, в которых развивалось анти-иммигрантское движение конца XIX века.

Социально-экономические предпосылки нэйтивизма

В конце XIX века Америка представляла из себя все еще общество без единого центра, а ее институты были ориентированы на жизнь местных общин, где семья и церковь, образование и пресса, профессиональная деятельность и управление—все это “обретало свое значение во взаимодействии в пределах небольшого селения или отдельного района крупного города”.[32]
Вместе с тем социально-экономические изменения, происходившие в конце прошлого века, означали для большинства американцев необходимость коренных перемен в образе жизни и системе ценностей. Влияние индустриализации и урбанизации было всесторонним и глубоким, оно затронуло все слои населения.

Америка перестала быть страной фермеров: если в 1860 г. в ней преобладало аграрное население, то уже к 1900 г. большинство его составляли занятые в несельскохозяйственных видах деятельности.[33]
В большой степени резерв рабочей силы пополнялся теперь за счет иммиграции. Возникали и крепли корпорации, крупные производственные центры, где на смену ручному труду приходила механизация всех основных процессов. Само производство также претерпело значительные изменения: усилилась его специализация, повысилась степень стандартизации. Место квалифицированных ремесленников занимали вчерашние крестьяне, приехавшие из Европы: их обучение проводилось быстрее и дешевле, стандартизация производства сделала рабочую силу взаимозаменяемой. Это побудило крупный бизнес активнее использовать переселенцев на крупных фабриках, в том числе и в борьбе с рабочими организациями, что в конце концов привело к снижению их активности в крупных промышленных центрах.[34]

Транспортные артерии соединили разные части страны в единый национальный рынок. Стало возможным удалить промышленные центры от потребителя: логика конкуренции заставляла концентрировать производство в местах доступной дешевой рабочей силы.[35]
В то же время рушились старые стереотипы замкнутых районов, где производство определенных товаров было монополизировано. Уменьшалась роль посредников (jobbers), теперь крупные производители сами налаживали собственные сети сбыта. В целом отношения различных субъектов экономической деятельности стали более формальными, обезличенными, обработка документации стала более стандартизированной. Например, покупка товаров широкого потребления начала осуществляться по каталогам. При этом мелкое предпринимательство сосуществовало с крупным бизнесом: потребности национального рынка были еще так велики, что последний не мог до конца вытеснить местных конкурентов.

Одновременно менялась этика бизнеса: стандарты «честной конкуренции» отметались нуворишами—иногда выходцами из Европы,—которые ставили прибыль во главу угла. Крупные корпорации пестовали слой управленцев—молодых и образованных служащих, использовавших “научные” методы управления Тэйлора. Бизнес был охвачен стремлением снизить издержки производства невзирая на социальные последствия снижения заработной платы, которое неизбежно следовало за механизацией производственных процессов.[36]
Крупный управленец Г. Хоу сказал как-то по поводу ухудшающегося положения рабочих: «Являясь гуманистами, мы могли испытывать к ним сочувствие, но, как менеджерам, нам не могло быть оправдания за уменьшение прибылей наших работодателей».[37]
В мире производства стало господствовать понятие эффективности, которая достигалась в том числе благодаря изменениям организационной структуры кампаний, улучшению в управлении.[38]
Это была эпоха социального расслоения, когда, по словам современника, «свободная борьба превратилась в столкновение организованных сил, а те, что остались свободными, делятся между организованными рабочими и организованным капиталом».[39]
Историк С. Хэйс назвал этот процесс «организационной революцией», проходившей под лозунгом «сплотиться или погибнуть».[40]
Не только ремесленники, но и бизнесмены не смогли приспособиться к новым условиям в экономике. Зачастую они либо переходили в другие ее отрасли, либо просто прекращали свою деятельногсть. Однако для многих из них этому предшествовала борьба за сохранение своего статуса, привычной жизни, которая так быстро уходила в прошлое. Говоря словами историка, «они боролись, чтобы сохранить общество, в котором их жизнь обретала значение; но повлиять на процесс изменений они уже не могли».[41]

Конец XIX в. стал временем роста новых социальных движений, которые, по выражению Р. Хофстедтера, «впервые всерьез занялись критикой последствий индустриализации». Гринбекеры и популисты выражали недовольство широких слоев сельского населения Америки, причиной для которого стали изменения в экономике и крушение «аграрного мифа», на котором был основан образ американского фермерства.[42]
В городах активизировались сторонники муниципальных реформ, призывавшие бороться с язвами городов и обвинявшие их управление в коррупции. Сражения рабочих и большого бизнеса приобрели невиданный прежде размах. Новоанглийская элита изрекала мрачные пророчества, ожидая либо всеобщего хаоса, либо “классовой тирании”.[43]
По всей стране возникали секретные “патриотические общества”, объединявшие представителей среднего класса, желающих внести свой вклад в улучшение порядка вещей. Это было время, когда одной из проблем, во весь рост вставших перед обществом, стала неограниченная иммиграция.

Это было вызвано, во-первых, тем, что выросли ее абсолютные цифры, хотя этот рост не был стабильным и постоянным.

График 1.
Иммиграция в США, общее количество иммигрантов (1880-1903).*

График 1
наглядно показывает периоды роста и снижения численности иммиграции. До 1880 г. только в 1854, 1864, 1872 и 1873 гг. количество иммигрантов превышало 400 тыс. человек. После 1880 г. лишь в 1885–1886, и 1894–1899 гг. ее численность была ниже этой цифры, что было связано с кризисами американской экономики в эти годы. “Пиковым” годом был 1882 г., когда в страну въехало около 800 тыс. человек. Таким образом, можно согласиться с утверждением, сделанным в американской литературе, что размер иммиграции определялся состоянием дел в экономике, а точнее—ее потребностью в рабочей силе. Однако стоит также отметить, что на протяжении периодов 1882–1886 и 1892–1898 гг. происходило снижение численности иммиграции в целом, в то время как рост ее в 1886–1892 гг. был достаточно плавным и нестабильным.

Во-вторых (и это было основной причиной недовольства многих), увеличилось количество иммигрантов из стран Восточной и Юго-Восточной Европы. В 1890-1900 гг. 17,7% всех иммигрантов прибыло из Италии, 16,1%—из Австро-Венгрии, 13,7%—из России. Все вместе эти страны дали США более половины иммигрантов.[44]
Иммиграция из стран Восточной и Южной Европы получила название “новой”, по контрасту с иммиграцией из германских стран, которая составляла большинство вплоть до последнего десятилетия XIX века.

График 2.
«Старая» и «новая» иммиграция (1880-1903).*

График 2
демонстрирует тенденцию роста “новой” иммиграции, которая была особенно заметна с самого начала 1890-х гг., но остановлена депрессией в 1893-1897 гг. Однако после завершения кризиса кривая “новой” иммиграции поползла вверх еще быстрее.

Социальный состав иммигрантов оставался довольно стабильным на протяжении последних десятилетий прошлого века. Это хорошо видно на Графике 3
, который представляет численность иммигрантов по некоторым профессиональным категориям. Интересен контраст с предыдущим графиком: несмотря на смену этнических групп, составляющих основу иммиграционного потока, до 1895 г. незаметен резкий сдвиг в занятости. Бросается в глаза значительное уменьшение количества иммигрантов без определенных занятий, что может объясняться как запрещением китайской иммиграции в 1882 г., так и принятием запрета на ввоз законтрактованных рабочих из Европы тремя годами позже.

График 3. Въезд иммигрантов некоторых профессий.*

Однако дело было даже не в социальной принадлежности переселенцев, а в тех возможностях, которые открывались для них в США. Депрессия 1890-х гг. сократила количество как “новой”, так и “старой” иммиграции (см. График 2
), и это говорит о том, что иммигрантов конца XIX века привлекали прежде всего экономические факторы. Правда, теперь, в эпоху индустриализации, иммигрант скорее всего не становился фермером (тем более, к 1890 г. свободных земель практически не осталось), а оседал в промышленном центре, пополняя ряды фабричных рабочих или нанимаясь на работу в мастерскую к своему бывшему соотечественнику—так или иначе, оставаясь в самом низу социальной лестницы. Представители «новой» иммиграции хлынули в трудоемкие отрасли производства, начав не только конкурировать с американскими рабочими в отношении уровня зарплат, но вытеснять их оттуда (например, к 1910 г. стало заметно сокращение числа коренных американцев в сталелитейных предприятиях страны—и это при том, что эта развивавшаяся отрасль требовала пополнения ресурсов рабочей силы).[45]
Большое число европейцев оседало в крупных городах Северо-Востока и района Великих озер, заселяя их центральные кварталы, превращавшиеся с течением времени в места для бедных. Более состоятельные американцы перебирались теперь в пригороды, что стало возможным с развитием общественного транспорта.[46]
Ценз 1900 г. показал, что иностранцы составляли более трети населения в 24 городах страны и более 40% в девяти из них. Значительная часть населения крупнейших центров состояла также из иммигрантов: 37%—в Нью-Йорке, 35,1%—в Бостоне, 34,6%—в Чикаго, 22,8%—в Филадельфии, 19,4%—в Сент-Луисе, 13,5%—в Балтиморе.[47]
В некоторых городах переселенцы таким образом вытесняли «старожилов», меняя этнический облик целых городских районов. В целом этнические кварталы—“гетто” стали привычным явлением для Америки того периода. Иммиграция все чаще ассоциировалась с большими проблемами: трущобами, нищетой, невежеством и преступностью. Значительная часть иммигрантов из стран Южной и Восточной Европы была неграмотной. Абсолютное их большинство приезжало в возрасте старше 20 лет. Это означало отсутствие у них возможности получить какое-либо образование.

“Новая” иммиграция обладала набором определенных этнокультурных качеств. Иммигранты из романских стран, стран Балтии, Южной Германии и Польши были главным образом католики. С одной стороны, это пугало ревнителей протестантской религии и оживляло антикатолическую традицию. С другой стороны, с помощью иммигрантов католическая церковь значительно окрепла в конце XIX в. и стала оказывать бóльшее влияние на жизнь общества. Она исполняла функции связующего звена между различными группами иммигрантов-католиков по всей стране, одновременно являясь опорой для вновь приезжих, помогая им адаптироваться к новым условиям существования при сохранении элементов прежней культуры и языка. Последнее было особенно важно для детей переселенцев с католическим вероисповеданием, которых родители предпочитали отдавать в приходские католические школы.[48]

Ассимиляция иммигрантов из стран Восточной и Южной Европы происходила с большим трудом. Чаще всего приезжие включались в структуру американского общества через поредников: это были и “падроне” у итальянцев, и хозяева потогонных цехов в Нью-Йорке, и “квартирные боссы” (boarding bosses) в шахтерских городах. Посредники обеспечивали иммигрантам занятость и жилье, они платили им зарплату и решали проблемы, связанные с законодательством. Эти функции могли быть шире или уже, но посредник всегда присутствовал. Его необходимость обусловливалась неопытностью иммигрантов, наличием языкового и культурного барьера, что затрудняло их интеграцию в новое общество. Если иммигрантам не удавалось найти работу, они пополняли собой американские тюрьмы или благотворительные заведения, просили милостыню, бродяжничали, тем самым вызывая новое недовольство местного населения.

Самые разные слои американского общества начинали требовать ограничения иммиграции, связывая ее с переменами к худшему в целом. Идеализируя прошлое и утверждая его ценности, или пытаясь противостоять пугающим переменам, они указывали на иностранцев как на одну из главных составляющих этих перемен. В этом и была основа нэйтивизма того периода. Однако особенности отношения разных слоев населения к переселенцам были различны. Требования ограничить иммиграцию имели разные основания и выражались по-разному. Нэйтивизм мог быть менее «рациональным» и более «рациональным». В ряде случаев утверждения сводились к общим заявлениям об «иностранной угрозе» (как пример можно привести антисемитизм и англофобию популистов). В других—нэйтивисты сопровождали свои требования подробной статистикой и ссылками на позднейшие исследования (это было свойственно для более образованных слоев).

Таким образом, социально-экономические изменения в обществе, а также смена национального состава иммигрантов коренным образом повлияли на отношение к иммиграции, изменив его в худшую сторону. В конце XIX века на воружении нэйтивистов были также популярные в американском обществе идеи расизма и заимствованные из Британии социал-дарвинизм и евгеника.

Социальная основа нэйтивизма

Иммигранты постоянно подвергались нападкам за то, что они “крадут” зарплаты американских рабочих. Поэтому неудивительно, что и рабочие организации активно поддерживали идею рестрикции. Однако помимо экономических мотивов и рабочие, и их лидеры были движимы в своих действиях расисткими взглядами. Профсоюзный лидер С. Гомперс оказал активную поддержку при принятии акта о запрете китайской иммиграции 1882 г., а впоследствии неоднократно писал: совсем недолго осталось ждать момента, когда все поймут, что успех нации зависит от сохранения ее расовой чистоты и, следовательно, силы.[49]
С. Гомперс содействовал принятию резолюции АФТ в поддержку теста на грамотность в 1896 г., при этом заявив: «Насколько я помню, это единственный случай, когда я полностью согласен с сенатором Лоджем». Американский историк А. Манн высказал предположение, что в вопросах иммиграции мнение С. Гомперса определялось более расистскими мотивами, нежели экономическими.[50]

Другой движущей силой нэйтивизма стали фермеры, участвовавшие в движении протеста конца XIX века. Они также активно выражали антииностранные взгляды. Ксенофобия популизма была впервые описана Р. Хофстедтером.[51]
Он заметил, что “растущий нетерпимый национализм распространился на всю страну, не ограничиваясь районами, где популизм был силен, при этом он нигде не был столь активен как среди популистов”.[52]

Большую роль в поддержке нэйтивистских акций играли и всевозможные «патриотические» общества, число которых в 1880-1890 гг. резко возросло и социальный состав которых был довольно пестрым.[53]
Многие такие общества продолжали существование с 1840‑х—1850‑х годов. Крупнейшим из них был “Орден объединенных механиков Америки”. Он был образован в Пенсильвании еще в 1845 году как патриотическое тайное общество. Его главными целями были провозглашены утверждение американской системы общественного образования (“американская школа с американским флагом над ней”) и борьба против идеи союза церкви и государства (постоянный мотив в деятельности всех антикатолических организаций). Кроме того, создатели ордена настаивали на том, чтобы иммигранты не образовывали этнических общин в стране, перенимая как можно быстрее язык и ценности американцев. “Пусть иммигранты не прикасаются к нашим правам и привилегиям,” пока не будут легально к ним допущены, объявляли члены ордена.[54]
Название, символика и ритуалы организации были заимствованы из масонской традиции: часть ее создателей принадлежали к масонским ложам. Общество вскоре распротранило свое влияние на соседние Делавэр и Нью-Джерси, а его штаб-квартира оставалась в Пенсильвании. Оно не только привлекало новых членов, но и создавало ответвления. Например, орден “Сыновья 1776 года,” из которого выросла известная позднее партия “незнаек”, был основан при содействии “Объединенных Механиков”, как утверждал А. Стивенс, собиравший сведения о подобных организациях в США.[55]
Таким же образом появились “Объединенный орден сыновей Америки” (1847, Филадельфия) с антикатолической программой и похожее на него “Братство союза” (1850). В 1883 г. “Орден объединенных механиков Америки” учредил организацию для подготовки молодежи (“Младший орден объединенных механиков Америки). Со временем она стала настолько сильной, что оьбъявила самостоятельность в 1885 г. Помимо нее существовала родственная организация для женщин—членов обоих “старших” орденов, называвшееся “Дочери Америки”. Все эти организации продолжали существовать и действовать во второй половине XIX века и в начале XX столетия. “Объединенный орден механиков Америки” насчитывал в самом начале нашего века немногим менее 100 тыс. членов, “Младший орден”—около 200 тыс., “Дочери Америки”—около 60 тыс.[56]

В 1880-е возникли также общества “Хранители свободы” (Нью-Джерси, 1881), “Патриотическая лига Революции” (1882), “Орден американских фрименов” (Пенсильвания, 1884), “Патриотичные дочери Америки” (Пенсильвания, 1885), “Национальный орден Видетты” (Техас, 1886), “Американская защитная ассоциация” (Айова, 1887), “Национальная Лига Защиты Американских Институтов” (1887), “Сыны революции” (1888), “Патриотический орден Американцев”, “Патриотический орден истинных Американцев” (1889). В течение следующего десятилетия появились “Дамы 13 колоний”, “Дочери Американ-ской революции”, “Верные рыцари Америки” (Пенсильвания, 1890), “Дочери Америки” (1891), “Легион Линкольна” (1893), “Рыцари и леди Америки”, “Американские рыцари защиты” (Балтимор, 1894), “Патриоты Америки” (Иллинойс, 1895), “Орден маленькой красной школы” (Бостон, 1895, основан при участии “Американской защитной ассоциации”), “Протестантские рыцари Америки” (Сент-Луис, 1895), “Американское общество порядочности” (1895), “Братство красного брилианта” (1898), “Американский союз” (1900). Это далеко не полный список. Часто организации обрастали дочерними образованиями для детей, молодежи и женщин, как и в случае “Ордена объединенных механиков Америки”. Подсчет количества их членов затрудняется не только отсутствием надежных источников, но и обычаем членства в нескольких родственных организациях сразу. Члены этих сообществ обычно принадлежали к преуспевающим слоям среднего класса.[57]

Другой слой тайных обществ формировался из менее состоятельных американцев. Это были такие как “Орден коренных американцев”, “Патриотическая лига революции” (Бруклин, 1882), “Американская патриотическая лига” (Нью-Йорк, 1888) с дочерней женской организацией “Дочери Колумбии” (1888), “Верные американской свободе” (женская организация возникла в Бостоне в 1888, мужская в 1890) и прочие. Самой большой из них была “Великая армия республики”, организация ветеранов Гражданской войны. В 1886 г. руководство этой организации заявило о возникшей для страны опасности в связи с массовой иммиграцией.[58]

Судить о деятельности этих сообществ можно по их программам, отдельным заявлениям в прессе, личной корреспонденции их руководителей. При возможных отличиях в деталях или направленности, чаще всего их объединяли требования отстаивать американские интересы и принципы, поддерживать американские институты (не только политические, вкупе с правами и свободами, но и, например, систему общественного образования). Почти все включали в свои программы требования об ограничении иммиграции (одни, как “Американская патриотическая лига”, “в интересах рабочих и ремесленников”, другие как требование общего характера).[59]
Крайне популярна была идея предохранить страну от иностранных влияний.

Интересно, что некоторые из таких организаций вели менее активную практическую деятельность, и их существование гораздо серьезнее выглядело “на бумаге”. В то же время в них входили известные личности, которые таким образом спешили подписаться под американскими патриотическими лозунгами. Примером может служить “Национальная лига защиты американских институтов”, возникшая в Нью-Йорке в 1889 году. Ее целью было “обеспечить конституционные и законодательные механизмы для предохранения системы общественных школ и прочих американских устоев [от иностранных влияний], способствовать просвещению общественности в согласии с этими устоями, и предотвращать присвоение общественных средств сектами и отдельными конфессиями”.[60]
Первым президентом этого сообщества был историк Д. Джей, а секретарем—пастор методистской церкви в Нью-Йорке Д. Кинг. Среди членов организации были Ф. Уокер, Д. Джордан (ректор Стэнфорда), Р. Пекэм (позднее член Верховного Суда), У. Стронг (член Верховного Суда в прошлом), Г. Хитчкок (бывший президент Американской ассоциации судей), П. Морган, К. Вандербилт, Р. Хэйс и другие.[61]

В мае 1889 г. в Нью-Йорке состоялась встреча представителей крупнейших американских патриотических организаций. Таким образом, к концу века стало заметно стремление к организации “патриотических” сил в масштабах всей страны. Подобные организации отражали недовольство широких слоев населения, их стремление изменить ход вещей. Красной нитью в их программах проходила идея о сохранении Америки “американской”, недопущении влияния иностранных культур на ее жизнь.

В послевоенный период существенные изменения происходили и в среде новоанглийской элиты, традиционно поставлявшей политиков и интеллектуалов Америки. Реакция ее представителей на изменения в жизни страны была сложной и неоднозначной. Большая их часть провозглашала «несдержанный» капитализм главной опасностью, подрывающей позицию социального слоя «браминов»[62]
и угрожающей будущему Америки. Меньшинство, напротив, было охвачено оптимизмом по поводу роста влияния Америки в мире и национального богатства внутри страны.[63]
Однако общее настроение представителей новоанглийской элиты в конце XIX века было проникнуто глубоким пессимизмом. Вслед за изменениями в экономике последовали изменения в стиле жизни и системе ценностей общества. Традиционные достоинства представителей старой аристократиии теряли свое значение. Так, например, литератор, профессор Гарварда Б. Уэндэл писал одному из своих друзей в 1880 г.: “На самом деле, человек, желающий всерьез заниматься литературой в наши дни, должен пожертвовать для этого не только лучшими своими часами, но и, страшно сказать, более ценным—общим уважением прочих людей”.[64]
Старые традиции уступали место новым привычкам. Элита пополняась представителями бизнеса—нуворишами, вчерашнимим иммигрантами, достигшими успеха благодаря удачливости и сноровке. В мире бизнеса главным достоинством становилось умение считать деньги и заключать выгодные сделки.

Новоанглийская аристократия болезненно воспринимала изменения в привычном порядке вещей, поскольку она оказывалась оттесненной на второй план. При этом даже представители старой аристократии, успешно занимавшиеся коммерцией, чувствовали неудовлетворенность. Генри Л. Хиггинсон признался своему брату Томасу в 1879 г.: “Я хотел заниматься чем-либо достойным…или, по крайней мере, вести жизнь, которая могла бы удовлетворить душу. Я старался, мне не удалось…И я стал—и есть—получатель денег…”[65]
Что же касается лиц, посвятивших жизнь интеллектуальным занятиям (Брукс и Генри Адамсы, Б. Уэндэл, Ч. Э. Нортон, Д. Р. Лоуэлл, Ф. Паркман, Р. Г. Дэна, У. Минот и др.), их отношение к коммерции было резко отрицательным.[66]
Они осуждали свободный капитализм и «демократию денег» как причины слишком практичного отношения к жизни сквозь призму материальных ценностей. Считая конечной мерой цивилизации, нации и личности «любовь к красоте, служение ей, ее создание», Ч. Э. Нортон говорил: «Я боюсь, что Америка надолго взяла ошибочный, неверный курс, и все более оказывается во власти сил беспорядка и варварства». Он считал, что в послевоенной Америке достичь идеала невозможно, и отождествлял кризис демократии с приходом к власти «нецивилизованных людей, кому даже научное образование не даст достаточно знания и разума».[67]
C точки зрения нашей темы важно отметить, что негативное отношение новоанглийских интеллектуалов распространялось не только на ценности, организацию жизни и коммерциализацию современного им общества, но и на всю совокупность последствий индустриализации: иммиграцию, рабочие организации, углубление межклассовых конфликтов, социалистические учения, коррумпированность политиков, «материальную демократию» и города. Все эти явления виделись им как взаимосвязанные элементы изменений, произошедших не только в Америке, но и в Европе со времени начала индустриализации. Их комплексное влияние, казалось, приведет к разрушению традиции, старых американских ценностей, которые были необходимы для сохранения демократии и республиканизма.[68]

Прошлое стало казаться намного более счастливым временем, когда жизнь была содержательнее и теплее, когда в человеческих отношениях господствовали общепринятые формы общения и викторианская этика, а общество было более однородным. Нортон описывал Кембридж своей юности как место, где «смешение чуждых элементов было настолько незначительным, что не влияло на облик города», «каждый не только знал всех в лицо, но также знал традиции, знакомых и образ жизни каждого».[69]
Б. Уэндел, например, все более убеждался, что «единственное реальное спасение для всех нас—тех, кто пытается писать, состоит в простых старых традициях».[70]
«Будущее не для нас,—сокрушался он.—И у нас нет великого наследия европейской традиции, чтобы утешиться… Я чувствую сожаление, что не имел счастья родиться на пятьдесят лет раньше».[71]
К ощущению потери прежнего социального статуса добавилось сожаление и по поводу того, что Новая Англия переставала играть роль духовного центра нации. «Среди… молодого поколения Новой Англии не осталось значительных личностей. А ведь когда я приехал сюда, у нас были и Лонгфелло, и Лоуэлл, и Уиттиер, и Эмерсон, и еще кое-кто, а доктор Холмс—единственный, кто жив до сих пор. Мы уходим в провинциальную темноту…».[72]

С другой стороны, ностальгия по ушедшим временам вызвала в этом слое общества рост интереса к Англии, англо-саксонским традициям. Очевидно, здесь сказалось влияние англо-саксонизма. Хотя в своей работе Р. Келли утверждал, что многие американцы в среднеатлантических штатах, на Юге, а также среди элиты Северо-Востока всегда относились к Британии неравнодушно, для новоанглийских интеллектуалов, олицетворявших культуру янки, была традиционной антипатия к родине предков. Б. Соломон отметила резкий рост увлечения Англией в конце XIX в. [73]
Ощущение собственной родовитости отделяло “васпов” от массы иммигрантов и тех бизнесменов, которые имели иностранное происхождение (Э. Карнегги стал олицетворением этого слоя предпринимателей). Совпадение социальных и этнических различий с другими социальными группами, недовольство потерей прежнего социального статуса, а также отрицательное отношение ко всей совокупности изменений в стране создали для новоанглийских аристократов атмосферу, в которой одной из форм протеста стала антииммигрантская идеология, усиливаемая чувством расового превосходства. Идеи англо-саксонизма естественно вписывалась в комплекс их идей. Некоторое недовольство процессами в жизни современной им Англии компенсировалось чувством расового родства.

В 1891 г. Г. К. Лодж исследовал происхождение лиц, имена которых можно было встретить в «Американской биографческой энциклопедии». Он пришел к выводу о том, что всех их объединяют англо-саксонские корни. В колледжах и университетах стало преобладать преподавание американской литературы как ветви английской. Адмирал А. Мэхэн призывал осознать сходство «характера и идей» США и Англии.[74]
Все чаще в периодике употреблялся термин «патриоты расы». Д. Хэй, который в 1897 г. прибыл в Англию в качестве американского посла, заявил: «Пока я нахожусь здесь, не будет предпринята ни одна акция, противоречащая моему убеждению: принципом нашей внешней политики должно быть дружественное взаимопонимание с Англией».[75]
При этом волна англофилии затронула не только собственно новоанглийскую элиту, но гораздо более широкие круги населения. Описывая внешнеполитические проблемы США, Б. Уэнделл заметил в апреле 1898 г.: «Несмотря на все наши беды, отношение народа к Англии резко изменилось. Рост враждебности к Испании и смутное ощущение того, что может означать война, заставили людей повсюду неожиданно осознать, как никогда ранее, насколько близки наши принципы и принципы Англии. Все уже надеются, что, если любая из этих стран окажется в сложной ситуации, другая окажет ей полную подержку».[76]
Позже, в сентябре 1898 г., когда война с Испанией уже началась, Уэнделл повторял, что одним из ее результатов явилось убеждение американцев в «общности нашей национальной жизни и интересов с жизнью и интересами Англии».[77]

Таким образом, в конце XIX века выявляется любопытное совпадение в отношении к Великобритании, которое проявилось в общественном мнении и высказываниях политических деятелей США, и в растущей популярности идей англо–американской расовой общности, которые оказали влияние и на отношение американских интеллектуалов к проблеме иммиграции. Можно согласиться с утверждением Д. Хайэма о том, что американский нэйтивизм, помимо его исторических корней, в рассматриваемый период был обусловлен кризисом «всего социального порядка Америки»,[78]
самые разные слои населения США одобряли идею рестрикции. Однако именно выходцами из слоев новоанглийской элиты в 1894 г. была основана самая влиятельная организация рестрикционистов —Лига ограничения иммиграции.

Идеологические предпосылки нэйтивизма

Идейные предпосылки нэйтивизма включали в себя расистскую традицию в научной мысли, включая англо-саксонский расизм с его теорией тевтонского происхождения, социал-дарвинизм и евгенику.

Расовая традиция

Прежде всего надо отметить, что современников очень волновали идеи разделения народов на “высшие” и “низшие” расы, первым из которых, по мнению расистов, единственно принадлежала заслуга создания высокой цивилизации. Считалось, что расы, как и люди, обладали различными физическими и психическими свойствами. На протяжении XIX века как американские, так и, в первую очередь, европейские биологи и антропологи были заняты поисками критериев расовых отличий. Теоретически эти поиски вели к ответу на вопрос, происходят ли расы из единого первоначального вида древнего человека или из нескольких видов. В процессе исследований в научной традиции утверждалось понятие расы. В первой половине столетия этой проблеме посвятили свои труды многие известные европейские антропологи: Д. К. Причард, У. Лоуренс, Д. Сэн-Хилэр, Л. Агасси и другие, а С. Д. Мортон, Д. Бэчмэн, Д. К. Нотт, Д. Р. Глиддон следовали им в Соединенных Штатах. Большинство ученых придерживались мнения, что человеческие расы ведут свое происхождение от разных видов пречеловека (полигенизм), что было гораздо удобнее для расистов, которые могли на этом основании утверждать превосходство определенных рас. Моногенизм, или теория происхождения людей от одного вида, был менее популярен.[79]
Конец дискуссиям моногенистов и полигенистов положила книга Ч. Дарвина о происхождении человека, не оставившая у современников сомнений, что все человеческие расы имеют общее происхождение. Однако Дарвин не подвергал сомнению само существование рас, и расовые различия продолжали оставаться предметом научных исследований, а ученые и энтузиасты продолжали исследовать их признаки. Например, как в Америке, так и в Европе ряд ученых сравнивали с этой целью черепные характеристики людей. Ф.Тидман в Германии, Ж. Деникер во Франции, Р. Б. Бин и Ф. Молл в США исследовали строение и массу мозга представителей разных рас. Еще в 1840-х гг. П. Браун в Филадельфии занимался изучением структуры человеческих волос, ему последовали позднее Д. Причард, П. Брока и другие антропологи. Цепь неудач в поисках расовых различий привела английского энтомолога Э. Мюррея даже к изучению вшей: он доказывал, что вши, живущие на теле европейца не могут жить на теле негра и наоборот. Эта теория, однако, была высмеяна в научном мире.[80]
Для европейских и американских ученых, таким образом, был характерен глубокий интерес к расовым вопросам, и, хотя поиски четкого критерия отличия одной расы от другой мало что дали, само существование рас в естественных науках воспринималось как данность.

Англо-саксонизм

В общественных дисциплинах в США к концу XIX в. господствовала теория англосаксонизма, или тевтонского происхождения. Начатая еще в XVIII в. историками С. Сквайром, Д. Пинкертоном и Ш. Тернером, она была в следующем столетии подхвачена Ф. Палгрейвом и Д. М. Кемблом.[81]
В своих трудах эти английские ученые подчеркивали естественное стремление англо-саксов к свободе, доказывали совершенство британских парламентских институтов и т.д. В Соединенных Штатах теория приобрела популярность из-за стремления отстоять молодую американскую демократию от нападок извне. Историк Д. Бэнкрофт заявил, что свобода является одной из особенностей тевтонской расы и, следовательно, политические учреждения англо-саксонских народов исконно носили демократический характер.[82]
Похожие взгляды исповедовали в середине века Д. Л. Мотли, У. Х. Прескотт, Ф. Либер, и Ф. Паркман.[83]

С течением времени и в общественных науках на обеих сторонах Атлантики утверждался все более и более откровенный расистский подход. Философ Р. Эмерсон назвал одну из глав своей книги “Английские свойства” “Раса” и выдвинул идею о том, что внешность и внутренние характеристики наследуются расами так же как и людьми. Оксфордские профессора У. Стабс и Э. Фримен объявили все достижения английской цивилизации заслугой тевтонской расы. Некоторые американские историки, как, например, Д. Р. Грин, попали под влияние их идей и в дальнейшем также исповедовали их. В 1870 профессор университета в Висконсине У. Аллен развил мысль о том, что идеи Тацита, относящиеся к свойствам тевтонского характера, могли бы быть проверены наилучшим образом именно в США, потому что именно там примитивная, неосвоенная природа явилась условием проживания потомков древних германцев.[84]
В 1871 теорией заинтересовался Г. Ч. Адамс. В 1873-74 он уже вел специальный семинар по изучению тевтонских и англо-саксонских государственных институтов. Одним из самых лучших его учеников, кстати, был Генри Кэбот Лодж. На следующий год Адамс открыл даже специальный курс за свой счет для тех, кто желал продолжить начатые исследования. Он активно поддерживал теорию о преемственности американского народа от древних англо-саксов.[85]
В 1880-х гг. самым видным сторонником тевтонской теории был Г. Б. Адамс. Являясь учеником Трейчке, он не занимался изучением англо-саксонских памятников, но напрямую сравнивал институты и обычаи, описанные Тацитом, с традициями и учреждениями колоний Новой Англии. Таким образом, англичане воспринимались им лишь как несущественное звено между древними германцами и американцами.[86]
Г. Б. Адамс, таким образом, ушел вперед по сравнению с коллегами, делая вывод о прямой преемственности Америки от тевтонских народов.

Теория тевтонского происхождения стала общим местом в исторической науке того времени. Известный историк А. Б. Харт настаивал в 1897 г., что германское происхождение американских политических институтов должно быть четко усвоено студентами Гарварда. Э. Д. Уафт и М. К. Тайлер проповедовали теорию в Корнелльском университете. Д. Фиске и Д. Госмер преподавали ее в стенах Вашингтонского университета в Сент-Луисе. В Новой Англии ее видным сторонником был Г. К. Лодж, в Колумбийском университете—Д. Барджесс. В одной из своих книг Барджесс заявил, что «нации, как и индивиды, одарены в различной степени, а политический гений распределяется не более равномерно, чем другие способности».[87]
Потомки тевтонов, по его мнению, должны были осознать, что талант политической организации присущ только им одним, и это накладывает на них ответственность за политическое устройство даже тех государств, где они составляют меньшинство населения. Барджесс мечтал основать школу политологии, где обучались бы начинающие государственные деятели. В 1880 г. его учеником стал поступивший в Колумбийский университет будущий президент США Теодор Рузвельт. По мнению Т. Дайера, посвятившего целый труд изучению его расистских идей, хотя Рузвельт и не создал собственных теорий в этой области, но, получив интеллектуальный заряд от наиболее именитых расистов своего времени, стал к концу века по причине своей огромной популярности весьма успешным проповедником расизма. Как журналист, историк, естествоиспытатель и политик Рузвельт много сказал и написал о расах и расистских теориях, таким образом содействуя формированию своеобразного восприятия американцами расовой идеи. При этом сам Рузвельт «рассматривал расу как основную единицу человеческой организации и использовал [расовую] концепцию для того, чтобы привнести упорядоченность и последовательность в свое видение мира».[88]
С 1890-х гг. и далее в течение своего президенства Т. Рузвельт опирался на теории, выработанные социологами и историками, которые разделяли его убеждение, что мир как целиком, так и в отдельных его частях может быть понят через призму расовой идеи. Это были такие известные интеллектуалы своего времени как директор архива евгеники Ч. Б. Дэвенпорт, евгеник–натуралист Д. С. Джордан, ставший с 1891 г. президентом Стэнфордского университета (одновременно он являлся и президентом университета штата Индиана), а также Б. А. Уилер, президент Калифорнийского университета.[89]
Добавим, что значительное влияние на умы американцев своими выступлениями и публикациями оказывал и авторитетный друг Рузвельта Г. К. Лодж, который использовал англо-саксонскую теорию в политических целях.[90]

Практическим последствием широкого распространения в научной мысли той эпохи расистских теорий стало отрицательное, часто презрительное отношение к неанглосаксонским народам, в первую очередь к представителям «новой» иммиграции, распространенное с помощью подобных учений в самых широких слоях населения.[91]
Теперь неприятие переселенцев из Южной и Восточной Европы в целом могло быть обосновано отсутствием родства с германскими народами и, следовательно, недостатком необходимых качеств, присущих “высшей” англо-саксонской расе. Девизом эпохи стали слова шотландского анатома Р. Нокса: «Раса—это все. Литература, наука, искусство, словом, вся цивилизация зиждется на ней».[92]
На протяжении периода с 1875 по 1905 гг. имело место даже изменение словарного состава английского языка, связанное с вводом в употребление и широким использованием новых терминов, которые соответствовали интерпретации истории на расовой основе. Это были такие выраженния как «расовое самосознание», «расовый конфликт», «расовое чувство», «расовый вопрос», «расовая линия», «расовый предрассудок», «расовая проблема», «расовый бунт», «расовые войны» и т.д.[93]
Эволюция рас сравнивалось с развитием живых организмов, расы представлялись наделенными в большей или меньшей степени различными качествами.

Общим для всех теоретиков расизма стала и та гибкость, с которой они интерпретировали историю согласно потребностям момента: поскольку четких расовых критериев найдено не было, слово «раса» звучало довольно расплывчато, что позволяло широко его использовать в разных целях. В словарях того периода раса определялась двояко: во-первых, как «происхождение, линия потомства, семья» в широком смысле, во-вторых, как «класс индивидов, произошедших из одних и тех же народов; потомки общего предка; семья, племя, нация людей, принадлежащих к одному народу». Говорили и писали поэтому об «ирландо-шотландской расе» или «французской расе», имея ввиду ирландцев и французов, живущих в разных странах. К примеру, ирландские пресветериане казались Т. Рузвельту «крепкой и мужественной расой». Употреблялись даже выражения типа «раса Кентукки» или «Техасская раса».[94]
Таким образом, данное понятие было достаточно широким, чтобы успешно применять его по отношению к любым сообществам народов, имеющих в происхождении или условиях жизни нечто общее. Об этом говорил и историк Д. Коммонс: «Мы используем термин ‘раса’ в известной степени свободно и неопределенно, и в этом не наша вина, так как и у этнографов отсутствует единство по этому поводу». [95]

Социал-дарвинизм

На протяжении XIX в. в американской социологии наследственность воспринималась как более важный фактор общественного развития нежели среда и окружение. Наследственность же для многих социологов означала опять-таки принадлежность к определенной расе. Несмотря на тот факт, что основы «старого» расизма полигенистов были разрушены, Дарвин, знаменитая книга которого стала, по выражению современного философа, важнейшим научным трудом XIX столетия, привнес в науку идею естественного отбора в процессе эволюции, которая быстро была переведена на язык социологии и стала означать неизбежность борьбы за выживание не только между отдельными индивидами в обществе, но и между социальными группами, нациями и расами.[96]
Признанным отцом “социального дарвинизма” был Г. Спенсер, это он ввел в оборот такие всем известные ныне выражения как «борьба за выживание» и «выживает сильнейший». Он воспринял от Ч. Дарвина теорию процесса изменений в эволюции организмов и применил ее в отношении к общественным наукам. Его идеи включали в себя отрицание необходимости социальных институтов и вмешательства государства в жизнь общества в целом. В идеальном обществе, полагал Спенсер, не будет социального законодательства, регулирования экономики—ничего, что мешало бы естественному развитию событий.[97]
В отношении Соединенных Штатов у него была особая теория. Он как-то сказал: одна из истин биологии состоит в том, что случайное смешение различных арийских народов “…произведет более сильный тип человека нежели тот, который существовали до сих пор… Я ду

маю… американцы имеют основания ожидать наступления времени, когда они создадут самую великую цивилизацию из тех, что знал мир”.[98]

Понятно, что теория о естественности гибели слабых и возвышении сильных импонировала американским расистам в эпоху бурного экономического роста Америки. Однако, как замечает исследователь этого вопроса Т. Госсет, они не могли использовать его ламаркизм. Спенсер следовал Ламарку, в отличие от Дарвина считая, что приобретенные в процессе развития организмов характеристики могут наследоваться. Это значило, что теоретически представители любой нации могут «приспособиться»: смешаться с более высокой расой и, таким образом, улучшить свойства своей расы в целом.[99]
Однако , как и многие его оппоненты, Спенсер не подвергал сомнению понятие расы, он был убежденным расистом и “применял свои расистские идеи везде, где не находилось другого готового объяснения”.[100]
Его влияние на американскую общественную мысль было огромным: профессор социологии Ч. Кули говорил, что большинство тех, кто изучал социологию в США с 1870 по 1890 гг., неизбежно начинали изучение предмета с работ Спенсера.[101]

Самым выдающимся учеником Спенсера в США был У. Г. Самнер, профессор политологии Йельского университета. Расовая теория играла сравнительно малую роль в учении Самнера: интеллектуальные сражения со сторонниками экономической реформы отнимали большую часть его энергии. Однако и он не был эгалитаристом в расовых вопросах, принимая идею о «низших» и «высших» расах. Известно его фаталистское высказывание: «Человек может проклинать судьбу за то, что он рожден среди низшей расы, но он так и не получит ответа с небес о причине своих злоключений».[102]
В тот период в Америке было распространено патерналистское отношение к «низшим» народам как к «младшим» братьям. Поскольку развитие наций сравнивалось с развитием живых организмов, считалось, что нации проходили стадии детства, юности, зрелости и старости.[103]
Более «зрелые» нации, таким образом, превосходили «юные» и «дряхлые» по многим показателям.

Таким образом, социал-дарвинизм, не будучи единым течением, усвоил дарвиновские постулаты о естественном отборе в процессе эволюции живого мира и перенес их на почву социологии. В трудах Спенсера, Самнера и других ученых, наряду с идеями социал-дарвинизма, сохранялся старый расистский подход, исповедовалась иерархия рас. Конечно же, англо-саксонская раса занимала в этих учениях привелигированное место.

Евгеника

Однако идея о необходимости целенаправленного вмешательства в процессы развития общества прозвучала на исходе века не из уст социал-дарвинистов, которые были сторонниками laissez faire, а последователей теории евгеники—генетического улучшения человеческих организмов. Движению евгеники положил начало кузен Ч. Дарвина Фрэнсис Гэлтон. В 1869 г. он опубликовал книгу под названием «Наследуемый гений». Цель своих исследований он обозначил как «быстрейшее продвижение к целям эволюции с меньшими трудностями, чем если бы события разворачивались естественным путем».[104]
Его основная идея сводилась к тому, что «гений» не только может наследоваться, но и на самом деле всегда передается по наследству. Мало того, в отличие от социал-дарвинистов, которые считали всякое вмешательство в естественный ход событий нежелательным, имеющим всегда только отрицательные результаты, Гэлтон указывал, что «улучшение естественных свойств будущих поколений человечества находится в целом, хотя и косвенно, под нашим контролем. Мы неспособны их произвести, но мы можем ими управлять».[105]
Гэлтон предлагал вести реестры выдающихся семейств с тем, чтобы скрещивать их в дальнейшем.[106]
«Умственные способности—такое же преимущество живого организма как и физическая сила, и поэтому из двух разновидностей животных при прочих равных в битве за существование возобладает та, что умнее. Точно так же среди общественных животных: более умная раса будет преобладать при прочих равных».[107]
Гэлтон отрицательно относился к миграциям населения в Англию и из Англии, считая, что они способствуют, например, исчезновению манер поведения и в целом понижают степень расовой чистоты. Он также указывал на некоторые факторы, влияющие на природные способности наций, среди них средний возраст вступления в брак (у «высших» рас он моложе), а также въезд «желательных» иммигрантов в страну. По поводу иммиграции в Америку его позиция была однозначной. Он сказал: “Мы не можем не думать о славной участи страны, которая должна в течение многих поколений привлекать к себе подходящих иммигрантов—но только их!—способствуя поселению этих людей и натурализации их детей”.[108]
Таким образом, вместе с идеей вмешательства в «естественный отбор», используя дарвиновскую теорию изменения организмов, Гэлтон предложил селекционную иммиграционную политику как одно из средств, способствующих улучшению нации в целом.

Растущая популярность евгеники в Соединенных Штатах отразилась в росте интереса к генеалогии, семейной истории. Последователями Гэлтона в США являлись известные ученые Р. Дагдл, Г.С.Холл, Д. М. Болдуин, А.Г. Белл и другие.[109]
К 1900 г. идея о наследственности умственных способностей и черт характера стала общепринятой, одним из ее доказательств являлся факт внешних расовых различий. При этом общим у социал-дарвинистов и последователей евгеники стало также признание того, что именно наследственность является причиной социальных зол, в частности, бедности. Д. С. Джордан, президент Стэнфордского университета, считал, что “не сила сильного, но слабость слабого порождает эксплуатацию и тиранию”.[110]
У евгеники были и противники: ученые Ф. Гиддингс, Л. Уорд, Ч. Кули, Э.А. Росс, Д. Коммонс.[111]
Однако и они выступали с расистских позиций, поддерживая вместе с Гэлтоном идею ограничения иммиграции. Таким образом, иммиграция попала под огонь критики, раздававшейся с разных сторон: от приверженцев англо-саксонизма до социал-дарвинистов и евгеников—представителей ведущих течений в общественных науках данного периода. Многие ведущие политики и ученые были едины в своих антииностранных взглядах, в своем опасении за расовую чистоту англо-саксонской общности народов.

Иммигранты, как мы видели, рассматривались как одно из зол современной Америки, которое было несовместимо с перспективой процветания американской нации. Однако примета времени состояла в том, что, во-первых, в отличие от времен партии “незнаек”, идеологом нэйтивизма выступала американская элита, во-вторых, отрицательное отношение к иностранцам было свойственно по многим причинам не только высшим слоям, но и всему остальному населению страны.[112]
Еще в 1950-х гг. историками был оспорен тезис об общем противостоянии бизнеса идеям рестрикции.[113]
Отношение бизнесменов разного масштаба (в том числе и крупных) к иммиграции определялось «смесью теорий, которые представляли переселенца главным орудием сил, подрывающих традиции».[114]
Однако если промышленные магнаты при общем негативном отношении все же были заинтересованы в дешевой рабочей силе, то представители отраслей экономики, попавших в кризис в эпоху индустриализации, часто воспринимали иммигрантов как нежелательных конкурентов. Например, для бостонских производителей готовой одежды соперничество иммигрантов Нью-Йорка, работавших в “потогонных” мастерских той же отрасли, стало настоящим бедствием, поскольку они оттянули на себя заказы и вызвали этим упадок отрасли в Бостоне.[115]
В целом сдвиг товаро-денежных потоков в Америке конца XIX века, вызванный переменами в социально-экономической жизни, совпал с наплывом иммиграции, который был (и это следует подчеркнуть) одним из последствий этих изменений.[116]
Петиции, требующие рестрикции иммиграции, были направлены в конгресс в начале 1890-х гг. Торговой ассоциацией Бостона, Бостонской торговой палатой, Торговыми палатами Сиэтла и Бостона, Чикагской торговой комиссией, Американской организацией коммерческих перевозок и прочими ассоциациями бизнеса.[117]
Мир бизнеса, таким образом, был в большой степени на стороне нэйтивистов.

Средства массовой информации

Одним из итогов промышленной революции стало то, что “массовая грамотность населения, а также широкое тиражирование дешевой печатной продукции породили мощный информационный бум”.[118]
Тираж газет и журналов вырос, они прочнее связали между собой различные районы страны. Крупные периодические издания стали предоставлять место на своих страницах для дискуссий на актуальные темы по проблемам общественного развития.[119]
Они представляли срез общественного мнения по разным вопросам, одновременно содействуя его формированию. В последние десятилетия XIX в. вместе с ростом нэйтивизма проблема иммиграции стала активно обсуждаться в печати. Ряд крупных изданий, включая “Норт Америкэн Ревью”, “Нэйшн”, “Попьюлар Сайнс Куотерли” и т.д., посвящали статьи описанию влияния иммигрантов на различные аспекты жизни американского общества. Одно из самых полных справочных изданий—«Индекс периодических изданий Пула» показывает рост количества статей, посвященных иммиграции: за период с 1882 по 1887 гг. было опубликовано 10 статей, с 1888 по 1892 гг.— 43, с 1893 по 1896 гг.—68.[120]
Авторы этих статей, а среди них были известные политики и ученые, предлагали различные подходы к вопросу о рестрикции. В первом выпуске «Публикаций» Лиги ограничения иммиграции говорилось: «вряд ли многим удается осознать, сколько существует выдающихся в политике или в изучении этой проблемы людей, которые ... настаивают на принятии мер для сохранения чистоты национального характера».[121]
Уже в 1880-х гг. в прессе прозвучали голоса о необходимости строже контролировать поток приезжающих европейцев.[122]
Более того, к 1890 г. в США вышло много работ, которые хотя и по-разному освещали проблему иммиграции, но вывод делали один: иммиграция подвергает американскую цивилизацию серьезной опасности.

В 1885 г. вышла книга проповедника Джозии Стронга «Наша страна». Она стала сенсацией и распродавалась в огромных количествах: за три десятилетия было напечатано и продано 175 тыс. экземпляров, а отдельные главы печатались в известных журналах или издавались в виде брошюр.[123]
Кроме того, книга сделала автора одним из известнейших людей страны, вызвала многочисленные просьбы к нему о чтении лекций и выступлениях, принесла ему пост президента Американского евангелического союза.[124]
Стронг писал о многочисленных опасностях, грозящих Америке, и о мерах, которые необходимо было, по его мнению, незамедлительно принять, чтобы избежать губительных последствий современного положения вещей. Главными из опасностей он называл католицизм (или, как Стронг выражался, “романизм”), за которым шли мормонизм, торговля алкогольными напитками, социализм, города как сосредоточение зла и растущее расслоение общества. Все они неизбежно упирались в иммиграцию.

Показывая причины роста иммиграции в Америку из европейских стран Стронг подчеркивал, что уже в 1880 г. иностранцы и их дети составляли 33,9% населения страны. При этом, с его точки зрения, «типичный иммигрант—это европейский крестьянин, чей горизонт узок, моральные или религиозные устои шатки или неверны, а представления о жизни низки».[125]
Поэтому их моральный уровень по приезде в США еще более падает. Не случайно, утверждал Стронг, торговля самым эффективным средством для понижения уровня общественной морали—алкоголем—велась в основном иностранцами. Иммигранты пополняли тюрьмы и заведения для бездомных. Они составляли более трети количества бедняков в стране и совершали пять восьмых всех самоубийств при том, что их доля в населении была меньше, чем одна седьмая. Иностранцы заселяли города и вели недостойный образ жизни. Они привозили с собою «континентальное представление о субботе и результат этого был хорошо виден в городах, где святой день был превращен в праздничный»: народ пил спиртное и танцевал танцы в питейных заведениях.[126]
Стронг отмечал, что немногие из приехавших натурализуются, в то время как «наша безопасность требует ассимиляции чуждых народов, а процесс ассимиляции замедляется и становится труднее в то время, как доля иностранцев возрастает».[127]

Особенно беспокоила Стронга привычка иммигрантов употреблять алкоголь и, как следствие этого появление и процветание многочисленных питейных заведений, так называемых “салунов”, которые, как казалось ему, начинали контролировать и законодателей, и исполнителей закона. По его мнению, “салун” стал уже тогда своеобраазным политическим институтом. «Его политическая поддержка может иметь решающее значение, потому что владельцы ‘салунов’—это прежде всего владельцы ‘салунов’, а потом уже демократы или республиканцы,—возмущался Стронг.—И если их торговля в опасности, для них легче сменить политические взгляды… и использовать это в интересах бизнеса. Талантливый нью-йоркский политик, имеющий репутацию непьющего верующего человека, сказал, что он скорее выберет поддержку салуна чем поддержку церкви».[128]
Причиной растущей власти содержателей баров опять объявлялись иностранцы. Стронг заявлял: «Это иммиграция поддерживает власть спиртного, и мы имеем “спиртной голос». Иммиграция поставляет большинство жертв мормонизма, и мы имеем «мормонский голос». В иммиграции сила католической церкви, и мы имеем «католический голос». Иммиграция породила и вскормила американский социализм, и у нас возник «социалистический голос». Иммиграция течет в города, и создает там политическую неразбериху. Нет более серьезной угрозы для нашей цивилизации, чем наши города, управляемые толпой».[129]
Таким образом, делался вывод о недопустимости продолжения такого притока иммигрантов.

Один из первых критиков неограниченной иммиграции на научной основе был социолог Р. Мэйо-Смит. В 1890 г. вышла его книга «Эмиграция и иммиграция».[130]
Основатель Лиги ограничения иммиграции П. Холл рекомендовал ее позже как «лучшую работу современности» по вопросам иммиграции.[131]
Одной из проблем, занимавших Мэйо-Смита, была проблема участия иммигрантов в политической жизни Америки. В то время получить американское гражданство для большинства из них было несложно. Переселенцы наводнили крупные промышленные центры, а в некоторых городах они составляли большинство населения, таким образом, определяя исход местных выборов. Приехав из стран, политические системы которых имели мало общего с американской демократией, иммигранты считались политически отсталыми, неспособыми осознать свою ответственность за голосование на выборах и самостоятельно принять решение. Мэйо-Смит показывал на примере штата Массачусеттс, что «в то время как среди коренных американцев штата только 54,5%—люди старше 20 лет, среди иммигрантов—84,5%. Между тем мужчины старше 21 года, т.е. имеющие право голоса, составляли 25,5% всего населения США; прри этом коренные белые американцы мужского пола в этом возрасте—22,4% коренного белого населения; в то время как белые иммигранты старше 21 года—46% от общего числа белых иммигрантов».[132]
Выходило, что следствием такого соотношения могло быть преобладание иммигрантов с правом голоса над коренными американцами в местах, где общая численность их была равной. Мэйо-Смит отмечал, что в 14 штатах иностранцам разрешалось голосовать на выборах штатных легислатур (следовательно, опосредованно на выборах в конгресс) после того как они устно заявляли о своем намерении натурализоваться, хотя и не подавали официального прошения об этом и могли вообще этого не делать. В штатах Алабама, Арканзас, Делавер, Флорида, Индиана, Миннесота, Миссури, Северная Каролина, Северная Дакота, Техас и Висконсин для участия в выборах необходимо было прожить год и заявить о своем намерении стать гражданином США. В Колорадо, Канзасе, Небраске и Орегоне ценз оседлости был еще ниже—6 месяцев.[133]

Мэйо-Смит критиковал стремление политиков завоевать симпатии иммигрантов в городах путем потакания их «неамериканским» запросам. Например, ирландцы требовали, чтобы Америка строила свои отношения с Великобританией в зависимости от состояния отношений последней с Ирландией. Немцы во многих местах «контролировали действия политиков в отношении спиртных напитков, часто будучи в оппозиции с настроениями местного населения».[134]
Отсюда, как мы видели на примере Стронга,—употребление в общественно-политической лексике того времени выражений «немецкий голос», «ирландский голос» и т.д. Мэйо-Смита беспокоило и влияние римской церкви, основанное на «голосовании согласно указаниям священников». Он писал, что подобное влияние, без сомнения, оказывалось католиками в штате Нью-Йорк с целью получения и использования общественных средств и земель для нужд церкви.[135]
Другим аспектом проблемы было ухудшение состояния дел в городском управлении, которое также связывалось Мэйо-Смитом с преобладанием иммигрантов на выборах в городах. «Недавние вспышки анархизма и социализма» он также относил на счет влияния иностранцев: «…Социализм и анархизм не произросли на американской почве, и их происхождение не англо-саксонское».[136]
В целом, экономические и политические воззрения иммигратов виделись социологом как «абсолютно отличные от тех, что свойственны англо-говорящей расе».

В декабре 1890 г. президент Американской экономической ассоциации Ф. Уокер объявил: «Перспективы нации неясны. Предмет [иммиграции] требует постоянного и полного внимания». Он призвал ассоциацию изучить проблему в целом и предложить американскому народу свои выводы.[137]
С начала 1890-х гг. периодические издания стали говорить о важности скорого принятия конкретных действий. В одной из передовиц республиканской «Нэйшн» в сентябре 1891 г. указывалось, что проблема иммиграции достигла такой остроты, когда необходимо предпринять более решительные шаги для ее решения. Главное беспокойство вызывало относительное и абсолютное увеличение количества иммигрантов «латинских рас»—носителей традиций и привычек, чуждых американской цивилизации, не имеющих ничего общего с англо-саксонской культурой. Тревожной тенденцией было названо также преобладание среди иммигрантов представителей низших социальных слоев.[138]
Тогда же Г. К. Лодж отметил, что проблема иммиграции привлекает «с каждым днем все больше внимание общества», и те, кто понимает, что «это самый сложный вопрос для американского народа»—принадлежит к числу «самых серьезных и проницательных людей общества».[139]

Имидж иммигранта стал приобретать все больше отрицательных черт. Примером этого может служить описание итальянца—«даго», которое было дано Э. Морганом в ежемесячном популярном научном обозрении в статье под звучным названием «Что нам делать с ‘даго’?» (1890): “Этот даго, кажется, не только кучкуется в стадо, но и дерется,—писал Морган.— Нож, которым он разрезает хлеб, используется им для того, чтобы отхватить ухо или палец другого «даго», или чтобы полоснуть по его щеке… Зрелище человеческой крови знакомо ему так же хорошо, как и зрелище пищи, которую он употребляет… Его женщины следуют за ним как собаки, ожидают обращения не лучше чем с собаками, и не имеют ни малейшего представления, как вести себя, без постоянной череды ударов и пинков… Очевидно, что ему нечего терять, и с любой точки зрения он не может ничего приобрести—даже в самой суровой тюрьме, которую только мог изобрести американский ум».[140]

Порою дело доходило до открытых столкновений. В марте 1891 г. в Новом Орлеане толпа линчевала оправданных судом 11 итальянцев, подозреваемых в убийстве шефа местной полиции. Стоявшие на улице жители, не дождавшиеся обвинительного приговора, расправились с иммигрантами сами. Судилище обсуждалось по всей стране, действия горожан вызвали одобрение. Сенатор Г. К. Лодж ответил на это событие очередной статьей в «Североамериканском обозрении», где писал о наплыве в страну людей, «далеких от нас расой и кровью», «почти полностью неграмотных и в большинстве своем лишенных профессии, образования и денег». Что же касается подвергнутых суду Линча, утверждал политик, то в Америке “по отношению к итальянцам как таковым никакой враждебности не существует”. Наоборот, их воспринимали до сих пор как “старательных людей, склонных к ссорам в своем кругу, но в целом бережливых, работящих, воспитанных”.[141]
Убитых постигла печальная участь, поскольку большинство в толпе верили, что итальянцы принадлежат к секретному преступному обществу, ответственному за убийство полицейского: «Распространено мнение,—указывал Лодж,—что это сообщество не только ответственно за убийство шефа полиции, но что оно расширяет сферу своих действий и контролирует суды, используя угрозы, а также постепенно распространяет свой контроль на правительство города и штата».[142]

Итальянцы представляли частный случай, однако антипатия к отдельным этническим группам сливалась в неприязнь ко всей иммиграции из Южной и Восточной Европы в целом. При этом овертоном звучали слова о расовой неполноценности «новых» иммигрантов. Так, упомянутый президент Массачусеттского института технологий Ф. Уокер озаглавил свою статью в журнале «Форум» «Иммиграция и деградация». В ней он старался систематично описать отличия «новой иммиграции» от «старой»: иммигранты прибывают «все более из стран Южной и Восточной Европы—народы, которые не смогли сами отстоять для себя благ в течение войн между расами на протяжении веков и в борьбе с тяжелыми природными условиями; народы, которые менее всего способы приспособиться к нашим политическим порядкам и общественной жизни, и которые до сих пор находятся на самой низкой стадии промшленного развития». Уокер являлся, по мнению историка Хайэма, «американцем, внесшим оригинальный вклад в нэйтивистскую мысль конца XIX века».[143]
Он развил теорию о демографическом вырождении американской расы при увеличении уровня естественного прироста среди иммигрантов и его уменьшения среди коренного населения. Являясь директором ценза 1870 г., он раньше всех увидел эти опасные с его точки зрения тенденции. Впоследствии проблема иммиграции полностью захватила его внимание.[144]

С более умеренных позиций выступали авторы, признававшие роль иммиграции в развитии страны, но, тем не менее, считавшие по ряду причин целесообразным ее дальнейшее ограничение. Например, сенатор из Северной Дакоты Г. Хэнсборо, отстаивая мнение о неразумности полного запрещения иммиграции, отмечал: единственной проблемой остается «характер» и «качество» иммигрантов. «Нам не нужны преступники и нищие Европы»,—писал он.[145]
Он же говорил о связи проблем городов с иммиграцией, однако обвинял во всех бедах прежде всего беспринципных политиков, которые в обмен на голоса иммигрантов позволяют им захватывать городские центры. «Мы на пороге времени, когда увидим все наши большие города заполненными ими [иммигрантами]—и кучку демагогов, которые будут их контролировать».[146]

Неприязнь американцев вызывала еще одна характеристика «новой» иммиграции—неграмотность. В образованных кругах было широко распространено мнение о высоком уровне образования как одной из основ функционирования американской республики.[147]
Современник описываемых событий—публицист С. Кросуэлл утверждал: «все основы жизни нашей нации покоятся на образовании».[148]
Ч. Смит, президент Торговой палаты Нью-Йорка, писал в «Североамериканском обозрении» в 1892 г.: “Угроза нашим институтам происходит не от анархистов и метателей бомб…, реальная и постоянная опасность для этой страны состоит в продолжении наплыва огромного количества неграмотных [иммигрантов].” Он напоминал, что четыре пятых преступников в Америке необразованы, в то время как стоимость годового обучения ребенка в нью-йоркской школе в четыре раза дешевле стоимости содержания одного человека в тюрьме.[149]

Признавая выгоду иммиграции с точки зрения экономического развития страны и не взывая к ее полному прекращению, ряд политических деятелей и ученых, включая Ф. Уокера, У. Сеннера, Г. Лоджа, Д. Уэбера, С. Г. Кросуэлла, У. Э. Чэндлера, Г. Хэнсборо, выступали за введение более решительных ограничений на въезд в США, одним из которых должен был стать тест на грамотность. Нэйтивисты взывали к действиям, необходимость которых была им столь очевидна, что они отрицали саму возможность партийных разногласий. В марте 1892 г. в «Форуме» сенатор от штата Нью-Хэмпшир У. Э. Чэндлер утверждал: «Политические различия не должны помешать нам объединить усилия, чтобы честно, уверенно и эффективно воплотить в жизнь наши сегодняшние законы об иммиграции и натурализации, и, возможно, изменить их впоследствии, если это будет необходимо».[150]

6 декабря 1892 г
. президент Б. Гаррисон отметил в ежегодном послании конгрессу, что «доступ в страну и к высоким привилегиям ее гражданства должен быть более ограничен и тщателен. Я полагаю, мы имеем право—и это наша обязанность по отношению к нашему народу, и особенно трудящемуся люду—не только не пускать [в страну] порочных, неграмотных, общественно опасных, нищих и законтрактованных рабочих, но и сдерживать сегодня слишком большой поток иммиграции путем дальнейшего ограничения». При этом он говорил о «политических, моральных и экономических интересах страны». [151]
Обобщая более широко, «Американский журнал политики» утверждал: «В современных условиях в мире невозможно всем пользоваться [одними и теми же] привилегиями. Поэтому вопрос, который поставлен перед нацией, таков: должны ли мы пожертвовать благополучием наших собственных сограждан, пытаясь улучшить условия жизни граждан других стран?».[152]
Журналист А. Уайт в одном из номеров «Чэритиз ревью» в 1893 г. перечислил причины, по которым следовало остановить иммиграцию в США: деградация американской расы; несправедливая конкуренция, навязанная американским неквалифицированным рабочим, которые «слишком бедны и слишком многочисленны», чтобы сплотиться против общей опасности, понижение жизненного стандарта среди тех, с кем иностранцы конкурируют на рынке неквалифицированной рабочей силы, а также постепенное ухудшение расового характера коренных американцев (из-за смешения с иммигрантами) и растрата благотворительных средств на помощь иностранцам вследствие нашествия «хронически неисправимых нищих».[153]
В январе 1893 г. сенатор Чэндлер написал в «Североамериканском обозрении» о том, что «существует почти всеобщее убеждение в необходимости ввести более суровые ограничения на въезд иммигрантов, но нет единства во мнении какие именно шаги следует для этого предпринять».[154]
Передовицы с требованием ограничить иммиграцию регулярно помещало и американское издание лондонского «Обозрения обозрений», издаваемое А. Стоу. Частым автором там был Д. Стронг.[155]

Крупные периодические издания Северо-Востока демонстрировали срез общественного мнения в отношении иммиграции. Независмо от конкретной позиции, общим было убеждение в растущей расовой неполноценности иммиграции, угрожающей будущему Америки, а следовательно, в необходимости ограничения притока иммигрантов путем принятия более действенных законодательных мер.

Лига ограничения иммиграции: опыт «нового нэйтивизма»

Один из сторонников рестрикции, журналист С. Фишер, в одном из номеров журнала «Форум» сказал: «Современное движение против иммиграции, если оно разрастется и примет более отчетливые очертания, будет иметь много преимуществ по сравнению с движением ‘незнаек’ 1850-х. Оно избежит абсурда секретности… Оно будет полностью свободным от нападок на римских католиков, а также от насилия и злости, которые ранее присутствовали».[156]
И действительно: при том, что «абсурды» прежних времен сохранились в деятельности многочисленных патриотических секретных обществ, новое движение против иммиграции приняло «более отчетливые очертания» и во многом сумело избежать этих “абсурдов”.

«Организационная революция»[157]
, проходившая в США в конце XIX в. и отразившаяся в росте количества самых разных реформистских сообществ, имела важное значение для политического процесса в стране, поскольку она породила новый тип организаций, подобных Лиге ограничения иммиграции (см. ниже). Их отличие состояло, во-первых, в беспартийности, а во-вторых, в использовании бюрократических методов организации для достижения четко поставленных целей.[158]
Если следовать историку О. Керру, это была реакция на успех подобных методов в бизнесе, где к ним начали прибегать еще с 1850-х гг.[159]
Рост специализации, разделение функций внутри компаний между различными департаментами и координация их усилий из единого центра были усвоены разного рода реформистскими организациями, число которых множилось с приближением конца столетия. С другой стороны, эти ассоциации были ведомы часто представителями научной и административной элиты и объединяли сторонников разных партий. Методы бизнеса были успешно перенесеы в сферу деятельности общественных организаций. О. Керр назвал заимствование управленческих технологий и бюрократических стандартов из мира бизнеса в сферу общественной жизни «главным мотивом социальных и политических реформ начала 20 века».[160]

31 мая 1894 г. в Бостоне была основана Лига ограничения иммиграции. В ее конституции, которая была принята в день основания, были четко определены задачи: «отстаивать и добиваться законодательного ограничения и более жесткого регулирования иммиграции; издавать документы и брошюры, распространять информацию о ней, устраивать встречи с общественнностью и формировать общественное мнение в пользу дальнейшего запрещения въезда лиц, нежелательных для нашего гражданства или приносящих вред нашему национальному характеру».[161]
Вступить в Лигу было просто. на задней стороне обложки любой изданной ею брошюры можно было прочитать о том, что годовое членство стоит доллар, пожизненное—10 долларов, при этом пожизненные члены освобождаются от ежегодных взносов. Все тексты для публикации и заявки о вступлении в Лигу предлагалось направлять на адрес Прескотта Холла, секретаря и казначея Лиги. Подчеркивалось, что Лига—“непартийная и нерелигиозная организация”, в которой состоят жители любого из регионов Соединенных Штатов.[162]
Республиканцы и демократы объединили свои усилия в деятельности Лиги. П. Холл был членом бостонского общества демократов, в то время как сенатор Лодж, например, относился к республиканцам. Историк Б. Соломон заметила, что «поначалу сотрудничество с Лоджем смущало руководителей Лиги из-за его партийных связей. Однако со временем они признали: его преданность проблеме иммиграции доказывала, что он ‘один из нас’… Среди новоанглийской знати, будь то республиканцы или демократы, общее противостояние иммиграции было важнее, чем различия во мнениях по вопросам экономики или политики».[163]
В составе Лиги отразился общий для всей страны социально-психологический феномен: нэйтивизм становился свойствен в той или иной форме большинству населения. Ради ограничения иммиграции необходимо было преодолеть партийные разногласия. Таким образом, уже с момента основания Лиги была заложена основа для совместной деятельности в ней представителей всех социальных слоев независимо от их партийной или религиозной принадлежности.

Биографии основателей Лиги П. Холла и Р. Уорда типичны для большинства аристократов Новой Англии, тех, кого называли «браминами». Холл родился в 1868 г. в очень состоятельной семье, получил хорошее образование: вначале в в одной из бостонских частных школ, а затем в Гарварде. Окончив Гарвардский университет в 1889 г., он там же поступил в школу права, а уже в 1893 г. открыл частную юридическую практику в Бостоне.[164]
В то время Гарвард был местом образования американской элиты.[165]
Без сомнения, в университете он познакомился с наиболее современными социологическими теориями, включая теорию англо-саксонского происхождания. Его друг Р. Уорд, сын американского консула в Германии и Швейцарии, также закончил Гарвард. В целом бостонская элита поддержала начинание Холла и принимала активное участие в деятельности новой организации. С 1898 г. президентом Лиги был банкир Джон Мурз.[166]
В финансовом отношении Лига субсидировалась бостонскими коммерсантами С. Кепенсом и Р. Пейном, который был в свою очередь связан с семьей Г. К. Лоджа, проводника идей Лиги в конгрессе. Оба коммерсанта были вице-президентами Лиги. Экономист Р. Мэйо-Смит и Г. К. Лодж также одно время являлись ее вице-президентами, как и профессор-палеонтолог Гарвардского университета Н. Шэйлер.[167]
Тесно сотрудничал с Лигой известный социолог Э. Росс—автор первого законченного расистского обоснования рестрикции.[168]

Законодательное ограничение иммиграции стало целью Лиги. Однако чтобы приобрести соответствующий политический вес, необходимо было иметь в своих рядах влиятельных людей. Впрочем, в атмосфере общего недовольства иммиграцией было не трудно добиться поддержки. Громкий список вице-президентов венчало имя первого президента Лиги, скорее, правда, номинального,—Д. Фиске. Знаменитому историку не удалось посетить ни одного заседания исполнительного комитета организации. В письме о своей отставке с этого поста он сообщал: «Я не знаю, являюсь ли я президентом до сих пор, но ввиду отсутствия информации об обратном, предполагаю, что являюсь».[169]
Однако это письмо было написано им в 1898 г., когда активность организации снизилась. В 1896 г., однако, его имя могло играть значительную роль в усилении ее авторитета.

Лига никогда не была массовой организацией, официальные посты находились в руках не более 25 человек.[170]
Но связи ее руководителей являлись более мощным орудием чем массовость. В 1896 г. Лига насчитывала 670 политически разнородных членов.[171]
В 1901 г. на слушаниях в Промышленной комиссии Прескотт Холл заявил, что Лига «включает 700 активных членов и около 5000 человек оказывают ей содействие и получают ее текущие документы».[172]
Кроме того, лидеры Лиги старались объединить все подобные организации в стране под своей эгидой. Еще в 1895 г. Западная лига рестрикционистов объявила о своем слиянии с Лигой ограничения иммиграции.[173]
В ноябре 1897 г. похожие общества действовали в Нью-Йорке, Филадельфии, Сан-Франциско, Чикаго, Милуоки, Бруклине, в штатах Массачусеттс и Аризона. Холл стал секретарем Американской Ассоциации Лиг за ограничение иммиграции.[174]
Интересно, что в этом смысле Лига ограничения иммиграции походила на описанную историком Р. Хэммом “Антисалунную Лигу”, которая также стремилась объединиться с аналогичными ассоциациями из-за медленного численного роста. [175]

Лига всерьез принялась за “образовательную деятельность”. Ее объектами стали не только простые американцы, но и—главным образом—образованные слои. Устраивались встречи, проводились анкетирования, в газетах помещались статьи. Лига проводила целенаправленную пропаганду. В январе 1897 г. ее бюллетени были разосланы 1500 адвокатам и священикам в Массачусетсе и 1500 адвокатам в Нью-Йорке. Наконец, экземпляры периодически издававшихся «Публикаций» регулярно получали все конгрессмены и члены комитетов по иммиграции в обеих палатах Конгресса. В то же время Исполнительный комитет Лиги сообщил в своем отчете, что общий тираж материалов, разосланных по стране со дня основания организации составил к январю 1897 г. 113 тыс. экземпляров.[176]
Лига также собирала петиции в пользу ограничения иммиграции, которые через сенатора Лоджа были представлены конгрессам 54, 55 и 56 созывов.

Теоретические взгляды лидеры Лиги черпали из трудов расистов, социал-дарвинистов и евгеников. Если в начале 1890-х гг. в публикациях Лиги и других источниках говорилось главным образом об отличиях «новой» и «старой» иммигации, то несколько позднее расисты углубили понимание расового деления Европы благодаря работам антрополога У. З. Рипли.[177]
«Большинство ученых,— писал в своей книге П. Холл, не ссылаясь на последнего,—согласны, что белая раса разделена на три группы: балтийскую расу, альпийскую рас и средиземноморскую расу».[178]
Первая населяет регионы Скандинавии, Северной Германии, Великобритании, частично Францию, Центральную Европу и Россию. Ее внешние черты—удлиненный череп, голубые глаза, светлые волосы, К ее психологическим особенностям относили способность работать и заниматься предпринимательством, а также любовь к порядку и законности. Альпийская раса, писал Холл, отличается широким и коротким черепом, серым цветом глаз, русым цветом волос. Ее представители могут быть различного роста, но обычно коренасты и крепкого телосложения. Они не так быстры в действиях как балтийская раса, и не так артистичны как средиземноморская раса, но любят интеллектуальные занятия и склонны к философии. Они более индивидуалистичны и их гражданская активность выражена слабее, чем у балтийской расы. В одежде и образе жизни они более просты и не так увлекаются модой как их северные соседи. Они населяют горные районы Центральной и Южной Европы и некоторые области Западной Азии. Наконец, третья, средиземноморская раса расселилась на территории Южной Европы. Низкого роста и стройного сложения, ее представители мели темные волосы и темный цвет глаз. Энергичные и экспрессивные, они, как считалось, были склонны к искусствам и отличались вежливостью и манерностью. Американцы, как и англо-саксы в целом, принадлежали к балтийской расе, которая стояла выше всех в иерархии рас.

С точки зрения Холла, проблема состояла в том, что количество потомков балтийской расы в Америке резко уменьшалось, в то время как альпийцев становилось все больше, но и они в свою очередь вытеснялись средиземноморской расой. С точки зрения социал-дарвинизма, вмешиваться в природное соревнование рас было неразумно. Но Холл жаловался, что «все-таки большинству людей в США не удается пока осознать, что посредством регулирования иммиграции мы приобретаем уникальную возможность осуществлять искусственную селекцию в невероятных мастабах».[179]
Что же касается тысяч европейцев из стран—источников “новой” иммиграции, которые, совершив нелегкий перезд через океан, должны были получить отказ по расовому критерию, то Холл в одной из своих статей утверждал: «Успех американской республики дороже миру, чем судьба нескольких тысяч иммигрантов».[180]
Методом, который должен был при этом применяться, Холл называл запрет на въезд определенных групп иммигрантов. Холл видел несколько причин необходимости таких мер. При этом его аргументация опиралась на современные ему антропологические теории, разработанные такими учеными как Э. Нортон, К. Клэгхорн, Г. Мишо, а демографическую аргументацию он позаимствовал у Ф. Уокера.[181]
Холл доказывал, что естественный прирост коренных американцев происходит медленнее, потому что они не могут позволить себе столь низкий уровень жизни как иммигранты. Они оплачивали образование детей и нуждались в общем в большем количестве денег по сравнению с переселенцами. При высоких темпах роста иммиграции и высоком уровне рождаемости среди них, относительная численность коренных американцев падала.[182]
Удельная доля «чуждых народов» в общем количестве населения возрастала. По этой причине общество подвергалось опасному расовому влиянию. Рост доли альпийской и средиземноморской рас приводил к ухудщению «качества населения», потому что «иммигранты, которые происходят из нижних слоев общества, неважно какой расы, ухудшают шансы своих более высокопородных соотечественников».[183]
Более того, «средний рост американца уменьшится, цвет кожи потемнеет», изменения в психике последуют за физическими, «и самым важным, вероятно, будет упадок того духа предпринимателства, который явился причиной прогресса Америки».[184]

Преступность и неграмотность, гетто и трущобы, большой процент психически больных, отсутствие гражданской активности—все это убеждало Холла в том, что иммигранты—«плохое сырье для производства граждан».[185]
Отсюда следовал вывод: как можно скорее предотвратить сползание американской нации в расовый хаос и вырождение. Лозунгом дня становилось сохранение чистоты американской расы.

[1]
Кислова А.Я. Религия и церковь в общественно-политической жизни США первой половины XIX века. М. 1979. С.112.

[2]
Шлепаков А.Н., Смирнова Л.А. “Похищение умов” в прошлом и настоящем. Москва, 1983. С. 13.

[3]
Dictionary of America History, ed. James T. Adams, 2nd ed. V.4. NY, 1940. S.v. Nativism; Webster’s Third New Dictionary of the English Language. V.2. Chicago, 1981. P.1506; The Oxford English Dictionary. V.7. Oxford, 1978. P.34; The Short Oxford English Dictionary of Historical Principles, ed. C.T. Onions, 3d ed. Oxford, 1973. P.1386.

[4]
И в дальнейшем в работе под словами “коренное население”, “коренные американцы” и т.д. понимаются родившиеся в стране, а не индейское население США.

[5]
Katenberg W. H. The Irony of Identity: An Essay on Nationalism, Liberal Democracy, and Parochial Identities in Canada and the United States // American Quarterly. V. 47 (September 1995). P. 495.

[6]
Higham J. Strangers in the Land: Patterns of American Nativism, 1860-1925. N.Y., 1977. P.4.

[7]
Cordasco F. Dictionary of American Immigration History. Metuchen, N.J., 1990. P.551.

[8]
Higham J. Strangers in the Land. P.4; Idem. The Strange Career of 'Strangers in the Land' // American Jewish History. V. 76 (1986). P. 224.

[9]
Kraut A. M. The Huddled Masses: The Immigrant in American Society, 1880-1921. Arlington Heights (Ill.), 1982. P.150.

[10]
Богина Ш.А. Иммигрантское население США. Л. 1971. С.231.

[11]
Tyler A. F. Freedom's Ferment: Phases of American Social History to 1860. Minneapolis, 1944. P. 351; См. также: Billington R.A. The Protestant Crusade, 1800-1860. N.Y., 1939.

[12]
Higham J. The Strange Career of ‘Strangers in the Land’. P. 217.

[13]
Higham J. Strangers in the Land. P. 4.

[14]
Higham J. The Construction of American History // The Reconstruction of American History. N.Y., 1962. P. 22-24.

[15]
Glazer N., Moynihan D. Beyond the Melting Pot: The Negroes, Puerto-Ricans, Jews, Italians, and Irish of New York City. Cambridge (Mass.), 1963.

[16]
Gordon M. Assimilation in American Life: The Role of Race, Religion and National Origin. N.Y., 1964. P. 132-154.

[17]
Murray R. Red Scare: A Study of National Hysteria, 1919-1920. Minneapolis, 1955. Hofstadter R. The Age of Reform: From Bryan to FDR. N.Y., 1955. P. 82-93.

[18]
Coben S. A Study of Nativism: The American Red Scare, 1919-1920 // Political Science Quarterly. V. 79 (1964). P. 35-75.

[19]
Holt M. F. The Politics of Impatience: The Origins of Know-Nothingism // Journal of American History. V. 60 (1973). P. 309-331.

[20]
Hayes S. P. The Social Analysis of American Political History, 1880-1920 // Political Science Quarterly. V. 80 (1965); Hayes S. P. History as Human Behavior // Iowa Journal of History. V. 58 (1960). P. 193-206; Kousser J. M. The New Political History: A Methodological Critique // Reviews in American History. V. 4 (1976). P. 1‑14; Lichtman A. Political Realignment and 'Ethnocultural' Voting in Late Nineteenth-Century America // Journal of Social History. V. 16 (1983). P. 55-82; Benson L. The Concept of Jacksonian Democracy: New York as a Test Case. Princeton, 1961; Jensen R. The Winning of the Midwest: Social and Political Conflict, 1888-1896. Chicago, 1971; McSeveny S. T. The Politics of Depression: Political Behavior in the Northeast, 1893-1896. N.Y., 1972; Luebcke F. Immigrants and Politics: The Germans of Nebraska, 1880-1900. Lincoln, 1969; McCormick R. L. Ethno-Cultural Interpretation of American Voting Behavior // Political Science Quarterly. V. 89 (1974). P. 351-377; Swierenga R. D. Ethno-Cultural Political Analysis: A New Approach to American Ethnic Studies // Jewish American Studies. V. 5 (1971). P. 59-79; McSeveny S. T. Ethnic Groups, Ethnic Conflict, and Recent Quantitative Research in American Political History // International Migration Review. V. 7 (1973). P. 14-23, etc.

[21]
Formisano R The Birth of Mass Political Parties: Michigan, 1827-1861. Princeton, 1971. P. 166.

[22]
См. также: Holt M. Forging a Majority: The Formation of a Republican Party in Pittsburgh, 1848-1860. Princeton, 1971.

[23]
Gleason P. American Identity and Americanization // Harvard Encyclopedia of American Ethnic Groups, ed. S. Thernstrom. Cambridge (Mass.), 1990. P. 31-58.

[24]
Ibid. P. 35.

[25]
Benson L. The Concept of Jacksonian Democracy: New York as a Test Case. Princeton, 1961. P. 214.

[26]
Подробнее об этом, например, см.: Elson R. M. Guardians of Tradition: American Schoolbooks of the 19th Century. Lincoln, 1964.

[27]
Berquist J. M. The Concept of Nativism in Historical Study since 'Strangers in the Land' // American Jewish History. V. 76 (1986). P. 139.

[28]
Higham J. Current Trends in the Study of Ethnicity in the United States // Journal of American Ethnic History. V. 2 (1982). P.9.

[29]
См. вступление к сборнику эссе: Ignatieff M. Blood and Belonging: Journeys into the New Nationalism. N.Y., 1993.

[30]
Katerberg W. H. Op. Cit. P. 497.

[31]
Ibid. P. 514.

[32]
Wiebe R. H. The Search for Order, 1877-1920. N.Y., 1967. P. 12.

[33]
Kirkland E. Industry Comes of Age: Business, Labor, and Pulic Policy, 1860-1897. N.Y., 1961. P. 325-26.

[34]
Brody D. Steelworkers in America: The Nonunion Era. Cambridge (Mass.), 1960. Preface.

[35]
См., например: Clark V. C. History of Manufacturers in the United States. 3 vols. N.Y., 1929. Vol. 2. P. 447-48.

[36]
Brody D. Op.Cit. P. 2-26.

[37]
Brody D. Op.Cit. P. 27.

[38]
Об этом см.: Boulding K. The Organizational Revolution: A Study in the Ethics of Economic Organization. N.Y., 1953.

[39]
Hofstadter R. The Age of Reform: From Bryan to FDR. N.Y., 1955. P. 214.

[40]
Hays S. P. The Response to Industrialism: 1885-1914. Chicago, 1957. P. 48-71

[41]
Ibid. P. 44.

[42]
Hofstadter R. The Age of Reform: From Bryan to FDR. N.Y., 1955. P. 38-56.

[43]
Jaher F. C. The Boston Brahmins in the Age of Industrial Capitalism // The Age of Industrialism in America: Essays in Social Structure and Cultural Values. Ed. by F.C. Jaher. N.Y., 1968. P. 209-211.

*
The Historical Statistics of the United States. Part 1. Series C 91-101. Immigrants by Country: 1820 to 1970. P. 105-106.

[44]
Briggs V. M. Immigration Policy and American Labor Force. Baltimore, 1984. P. 32.

*
The Historical Statistics of the United States. Part 1. Series C 91-101. Immigrants by Country: 1820 to 1970. P. 105-106.

*
The Historical Statistics of the United States. Part 1. Series C 130-136. Immigrants by Major Occupation Group: 1820 to 1970. P. 111.

[45]
Brody D. Op.Cit. P. 120.

[46]
Об истории американского города в этот период см. обзорную работу: Mohl R. A. The New City: Urban America in the Industrial Age, 1860-1920. Arlington Heights (Ill.), 1985.

[47]
Twelfth Census of the United States. 1900. Vol. 1. Population. Part 1. Washington, D.C., 1901. P. cx.

[48]
Подробнее об этом см. в книге Аллана Краута.

[49]
Mann A. Gompers and the Irony of Racism // Antioch Review. V. 13 (June 1953). P. 208-12.

[50]
Ibid. P. 213-14.

[51]
Hofstadter R. The Age of Reform: From Bryan to FDR. N.Y., 1955. P. 61-88.

[52]
Ibid. P. 88.

[53]
The Cyclopedia of Fraternities. 2nd
ed. N.Y., 1907. P. 290-309.

[54]
Ibid. P. 311.

[55]
Ibid. P. 313-315.

[56]
Ibid. P. 301, 316.

[57]
Lipset S.M., Rabb E. The Politics of Unreason: Right Wing Extremism in America, 1790-1970. N. Y., 1970. P. 82.

[58]
Curran T. J., Xenophobia and Immigration, 1820-1930. Boston, 1975. P. 94; Davies W. E. Patriotism on Parade: The Story of Veterans’ and Hereditary Organizations in America. Cambridge (Mass.), 1955. P. 295; Dearing M. R. Veterans in Politics: The Story of the GAR. Baton Rouge, 1952. P. 408.

[59]
The Cyclopedia of Fraternities. P. 213, 292, 309, 310 ff.

[60]
Kinzer. Op.Cit., P.56-57.

[61]
Ibidem.

[62]
Принятое в американской литературе название представителей элиты из Новой Англии.

[63]
Jaher F.C. The Boston Brahmins in the Age of Industrial Capitalism. P. 197.

[64]
To F.S. Simpson, August 15, 1880 // Barrett Wendell and His Letters. P. 47.

[65]
Цит. по: Jaher F.C. The Boston Brahmins in the Age of Industrial Capitalism. P. 199.

[66]
Ibidem.

[67]
Jaher F.C. The Boston Brahmins in the Age of Industrial Capitalism. P. 200; Norton to L. Stephen, January 8, 1896 // Letters of Charles Eliot Norton. Vol. II. P. 236-37; To E.L. Godkin, July 21, 1900 // Ibid., II. P. 293-294.

[68]
Jaher F.C. The Boston Brahmins in the Age of Industrial Capitalism. P. 203.

[69]
Jaher F.C. The Boston Brahmins in the Age of Industrial Capitalism. P. 206.

[70]
To R. Grant, September 29, 1886 // Barrett Wendell and His Letters. P. 66.

[71]
To R. Tompson, December 17, 1893 // Barrett Wendell and His Letters. P. 108-109.

[72]
To R. Tompson, February 3, 1893 // Barrett Wendell and His Letters. P. 107-108.

[73]
Kelly R. The Cultural Pattern of American Politics: The First Century. N.Y., 1979. P. 266, 269, 270; Solomon B. M. The Intellectual Background of the Immigration Restriction Movement in New England // New England Quarterly. V. 25 (1952). P. 47-59. См. стр. 57-58.

[74]
Цит. по: Strout C. The American Image of the Old World. N.Y., 1963. P. 141, 144-146.

[75]
Цит. по: Ibid. P. 145.

[76]
To Sir R. White-Thompson, April 4, 1898 // Barrett Wendell and His Letters. P. 120.

[77]
To Sir R. White-Thompson, September 12, 1898 // Barrett Wendell and His Letters. P. 122.

[78]
Higham J. Origins of Immigration Restriction, 1882-1897: A Social Analysis // Mississippi Valley Historical Review. V. 39 (1952). P. 84.

[79]
Gossett T. S. Race: The History of an Idea in America. Dallas, 1963. P.58-60.

[80]
Ibid. P.60-81.

[81]
Squire S. An Enquiry into the Foundation of the English Constitution; or, An Historical Essay upon the Anglo-Saxon Government both in Germany and England. London, 1745; Turner S. The History of the Anglo-Saxons, from Their First Appearance above the Elbe, to the Death of Egbert. London, 1799; Palgrave F. The Rise and Progress of English Commonwealth, 2 vols. London, 1832; Kemble J. M. The Saxons in England. London, 1849.

[82]
Bancroft G. The History of the United States from the Discovery of the American Continent. Boston, 1860.

[83]
Motley J. L, The Rise of the Dutch Republic, A History. N.Y., 1855; William Hickling Prescott: Representative Selections with Introduction, Bibliography, and Notes. N.Y., 1943; Lieber F. On Civil Liberty and Government Philadelphia, 1859; Francis Parkman: Representative Selections, ed. William L. Schramm. N.Y., 1938.

[84]
Gossett T. Race: The History of an Idea in America. P.101-102.

[85]
Ibid. P. 105.

[86]
Adams H. B. The Germanic Origin of New England Towns // John Hopkins University Studies in Historical and Political Science. V. 1 (1883) Section 2. P. 5-38.

[87]
Burgess J. Political Science and Comparative Constitutional Law,
2 vols. Boston, 1890. V.1. P.33, 37-38. Хорошим свидетельством его расистских воззрений является речь в Кельне 1906 г., см. Burgess J. W. Reminiscences of an American Scholar. N.Y., 1966. P. 381-400.

[88]
Dyer T. G. Theodore Roosevelt and the Idea of Race. Baton Rouge, 1980. P.19, 168.

[89]
Ibid. P. 14.

[90]
Gossett T. Race: The History of an Idea in America. P.115-117

[91]
Анализ взглядов известных историков на эту тему см. в: Saveth E. N., American Historians and European Immigrants, 1875-1925. N.Y., 1965.

[92]
Цит. по: Gossett T. Race: The History of an Idea in America. P. 95.

[93]
Dyer T. Theodore Roosevelt and the Idea of Race. P. 23.

[94]
Dyer T. Theodore Roosevelt and the Idea of Race.
P. 29.

[95]
Commons J. R. Races and Immigrants in America. N.Y., 1907. P. 12.

[96]
Gossett T. Race: The History of an Idea in America. P. 145.

[97]
Об этом он пишет в: Spencer H. The Man Versus the State. N.Y., 1884.

[98]
Цит по: Youmans E. L., ed., Herbert Spencer on the Americans, and the Americans on Herbert Spencer. N.Y.,
1883. P.19-20.

[99]
Gossett T. Race: The History of an Idea in America. P.152; Spencer H, Principles of Sociology. N.Y.,
1890-96. V.2, part 3. P.584-85; Life and Letters of Herbert Spencer, ed. David Duncan. N.Y., 1908. V. 1. P.380-81. V.2. P. 121, 135-36, 190.

[100]
Gossett T. Race: The History of an Idea in America.
P.153.

[101]
Ibid. P.154.

[102]
Sumner W. G. The Challenge of Facts and Other Essays. N.Y.,
1914. P.302‑3.

[103]
Gossett T. Race: The History of an Idea in America. P.154.

[104]
Galton F. Inquiries Into Human Faculty and Its Development. 2nd ed. London, 1951. Introduction.

[105]
Galton F. Hereditary Genuis: An Inquiry Into its Laws and Consequencies. 3d ed. London, 1914. P. 413.

[106]
Himmelfarb G, Darwin and the Darwinian Revolution, 2nd edition. N.Y., 1962. P.402.

[107]
Galton F. Hereditary Genuis: An Inquiry Into its Laws and Consequencies. P. 392.

[108]
Ibid. P. 398, 413.

[109]
См., например: Bell A. G. How to Improve the Race.// Journal of Heredity. V..5 (January 1914).

[110]
Цит. по: Gossett T. Race: The History of an Idea in America. P.
159.

[111]
Об их взглядах см.: Gossett T. Race: The History of an Idea in America. P.160 ff.

[112]
Барбара Соломон заметила, что в 1850-х годах бостонцы не поддерживали «ннезнаек», в то время как последние не предлагали ограничить иммиграцию. Solomon B. M. The Intellectual Background of the Immigration Restriction Movement in New England. P. 48.

[113]
Heald M. Business Attitudes Toward European Immigration, 1880–1900 // Journal of Economic History. V. 13, 1953. P.291-304.

[114]
Ibid. P. 303.

[115]
Boston Clothing Trade Advisory Board. Some Facts of Interest to Boston Clothing Merchants. Boston, 1889 // Immigration Restriction League
. Newspapers Clippings, Collected by the Immigration Restriction League Related to Immigration. MD, HL, HU. Исследование представителей бостонских представителей отрасли посвящено «потогонным» мастерским Нью-Йорка. Цифры, подтверждающие уменьшение отрасли более чем в два раза и ее уход на второй план см. в: United States. Twelfth Census. 1900. Manufacture. Part 1. Wash., 1901. P. cclxxxv-vi, Table XVII; P. ccxxxviii-iv, Table XVIII..

[116]
Hourwich I. A. Immigration and Labor: The Economic Aspects of European Immigration to the United States. N.Y., 1912. P. 102: “…the demand for labor determines the character, as well as the volume, of immigration.”

[117]
Higham J. Strangers in the Land. P. 70.

[118]
Купер Д. М. Второй “золотой век” американской политики // Исторический образ Америки. М., 1994. С. 191.

[119]
Саломатин А. Ю. Социально-политическая стагнация или эволюция? “Позолоченный век” в США // Исторический образ Америки. С. 238-241.

[120]
Benson L. Turner and Beard: American Historical Writing Reconsidered. N.Y., 1966. P. 74-75.

[121]
Various Facts and Opinions Concerning the Necessity of Restricting Immigration // Immigration Restriction League
.
Publications of Immigration Restriction League. Boston, 1894-1903. Publication #1. Boston, 1894. MD, BPL. P. 1.

[122]
Boyesen H. H. Dangers of Unrestricted Immigration // Forum. V. 3 (July 1887). P. 534-535; Ford W. C. Regulating Immigration // Epoche. V.1 (April 15, 1887). P. 229-230; Mayo-Smith R. Control of Immigration // Political Science Quarterly. V. 3 (March, June, September 1888). P. 46-77, 197-225, 406-424.

[123]
Herbst J. Editor’s Introduction // Strong J. Our Country, Its Possible Future and Its Present Crisis, reprint of the rev. ed. of 1891. Cambridge (Mass.), 1963. (Далее—Strong J. Our Country.)

[124]
Holmes J. H. Strong Josiah // Dictionary of American Biography. V. 18. N.Y., 1936. P. 150.

[125]
Strong J. Our Country. P.52-53.

[126]
Ibid. P.53-55.

[127]
Ibid. P.57.

[128]
Strong J. The Twentieth Century City. N.Y., 1970. P.32.

[129]
Strong J. Our Country. P.55.

[130]
Mayo-Smith R. Emigration and Immigration. N.Y., 1890.

[131]
Publications of Immigration Restriction League
. Boston, 1894-1903. MD,. BPL. Publication #2.

[132]
Mayo-Smith R. Emigration and Immigration. P.80.

[133]
Ibid.; Croswell S.G. Should Immigration Be Restricted? // North American Review. V.164 (March 1897). P.534.

[134]
Mayo-Smith R. Emigration and Immigration. P.86.

[135]
Ibid. P.87.

[136]
Ibid. P.88.

[137]
Walker F. A. The Tide of Economic Thought // American Economic Association, Publications
. V. 6 (1-2), 1891.

[138]
Nation. V.53, Sept.17, 1891. P.210. // Immigration Restriction League.
Newspapers Clippings, Collected by the Immigration Restriction League Related to Immigration. MD, HL, HU.

[139]
Lodge H. C. The Political Issues of 1892 // Forum. V. 12 (September 1891). P. 104.

[140]
Morgan A. What Shall We Do With the ‘Dago’? // Popular Science Monthly (December 1890); See also Makers of America—Natives and Aliens, 1891-1903. London, 1971. P.3-9.

[141]
Lodge H. C. Lynch Law and Unrestricted Immigration // North American Review. V.152 (May 1891).

[142]
Ibidem.

[143]
Higham J. Strangers in the Land. P. 142.

[144]
Munroe J. P. A Life of Francis Amasa Walker. N.Y., 1923. P. 300; о взглядах Уокера: Walker Francis A. Immigration and Degradation // Forum (August 1891), see also Makers of America—Natives and Aliens, 1891-1903. Immigration // Yale Review. V. 1 (August 1892); Restriction of Immigration // Atlantic Monthly. V. 78 (June 1896).

[145]
Hansborough H. Why Immigration Should Not Be Suspended // North American Review. V.156 (January 1893). P.224.

[146]
Hansborough H. The Harm of Immigration // Nation. V. 56 (January 19, 1893). P.43.

[147]
Роберт Келли, однако, замечает, что “большинство амриканцев были враждебно настроены к высшему образованию как непрактичному занятию аристократов и не доверяли ученым”. См. Kelly R. Op. Cit. P. 234.

[148]
Croswell S. Should Immigration Be Restricted? // North American Review. V.164 (March 1897). P. 535.

[149]
North American Review. V.154 (April 1892). P. 437 // Immigration Restriction League.
A Collection of Clippings and Pamphlets on Immigration Restriction Published in the United States in the 1890s. MD. LL, HU;

[150]
Forum. V.8 (March 1892). P.113.

[151]
Public Papers and Adresses of Benjamin Harrison. March 4, 1889—March 4, 1893. N.Y., 1969. P. 154.

[152]
American Journal of Politics. V. 3 (October 1893). P.427 // Immigration Restriction League.
A Collection of Clippings and Pamphlets on Immigration Restriction Published in the United States in the 1890s. MD, LL, HU.

[153]
Charities Review. V.3 (December 1893). P. 77 // Immigration Restriction League.
A Collection of Clippings and Pamphlets on Immigration Restriction Published in the United States in the 1890s. MD, LL, HU.

[154]
Chandler W.E. Shall Immigration Be Suspended? // North American Review. V.156 (January 1893). P. 4.

[155]
Benson L. Op.Cit. P. 75.

[156]
Forum. Vol. 14 (January 1893). P.614.

[157]
Этот термин был впервые употреблен историком Кеннетом Булдингом еще в 1950-х гг., а затем полнее раскрыт в книге Сэмюэля Хэйса. См.: Hays S. P. The Response to Industrialism: 1885-1914. Chicago, 1957. P. 7 ff.; Boulding K. The Organizational Revolution: A Study in the Ethics of of Economic Organization. N.Y., 1953.

[158]
Об этом на примере первой такой организации (Anti-Saloon League) писал Остин Керр: Kerr A. K. Organizing for Reform: The Anti-Saloon League and Innovation in Politics // American Quarterly. V. 32 (1980). P. 37-53.

[159]
Ibid. P. 38.

[160]
Kerr A. K. Organized for Prohibition: A New History of Anti-Saloon League. New Haven, 1985. P. 4-5; Idem, Organizing for Reform: The Anti-Saloon League and Innovation in Politics P. 37, 39.

[161]
The Constitution of the Immigration Restriction League // Immigration Restriction League. Scrap-Books. May 1894–March 1898. Boston. 1894–1898. MD, BPL.

[162]
Ibidem.

[163]
Solomon B. Ancestors and Immigrants: Changing the New England Tradition. P. 117.

[164]
Who is Who in America, 1918-1918. Vol. 10. Chicago, 1919. P. 1888.

[165]
Об этом подробнее см.: Story R. The Forging of Aristocracy: Harvard and the Boston Upper Class, 1800-1870. Middletown (Conn.), 1980.

[166]
Hershfield R. A Study of the Impact of the Immigration Restriction League on American Immigration Policy. Unpublished Master Thesis. Ottawa, 1993. P. 29.

[167]
Cordasco F. Dictionary of American Immigrational History. P. 399; Benson L. Turner and Beard: American Historical Writing Reconsidered. N.Y., 1966. P. 74.

[168]
Immigration Restriction League
. Reports of the Executive Committee for 1898, 1899 and 1900 // Immigration Restriction League
. Scrap-Books. May 1894–March 1898. Boston. 1894–1898. MD, BPL; Higham J. Strangers in the Land. P. 156-157; Grant, Madison. Passing of the Great Race. N.Y., 1922.

[169]
Цит. по: Hershfield R. Op.Cit. P.29.

[170]
Immigration Restriction League. Reports of the Executive Committee for 1898, 1899 and 1900 // Immigration Restriction League
. Scrap-Books. May 1894–March 1898. Boston. 1894–1898. MD, BPL.

[171]
Hershfield R. Op.Cit. P.13.

[172]
U.S. Industrial Commission. Reports of the Industrial Commission on Immigration and Education. Vol. XV. Wash., 1901. P. 115.

[173]
Ibid. P.107.

[174]
Solomon B. Ancestors and Immigrants: Changing the New England Tradition. P. 106.

[175]
Hamm R. F. Shaping the Eighteenth Amendment: Temperance, Reform, Legal Culture, and the Polity, 1880‑1920. Chapel Hill, 1995. P. 133.

[176]
Immigration Restriction League. Reports of the Executive Committee for 1898, 1899 and 1900 // Immigration Restriction League
. Scrap-Books. May 1894–March 1898. Boston. 1894–1898. MD, BPL.

[177]
Higham J. Strangers in the Land. P. 154.

[178]
Hall P. F. Immigration and Its Effects Upon the United States. N.Y., 1906. P. 101–105.

[179]
Ibid. P.100-104.

[180]
Hall P
. F. Selection of Immigration // Immigration and Other Interests of Prescott Farnsworth Hall. Comp. by Mrs. Hall P.F. New York. 1922. P. 19.

[181]
Higham J. Strangers in the Land. P. 142-144.

[182]
Hall P.F. Selection of Immigration. P. 107-109.

[183]
Hall P.F. Immigration and Its Effects Upon the United States. P. 105.

[184]
Ibidem.

[185]
Hall P.F. Selection of Immigration. P. 13.