РефератыИсторияОбОбразование в XIX веке

Образование в XIX веке




Средняя школа № 60






Проектная работа

Подготовили:


Наталия Максимчук


Юрий Колесников


Владислав Вилейто


Маргарита Крупеня


Руководитель работы


Учитель–методист


Татьяна Ануфриева


Вильнюс


2003г.


Первая половина
XIX
века


Система образования


В начале XIX века эта система подверглась коренной перестройке. Программа средней школы была расширена и усложнена, а обучение продлено до 7 лет (последовательно в четырёх видах учебных заведений – приходской школе, уездном и главном и главном училищах и гимназии). С известными оговорками к общеобразовательным можно отнести созданные во второй половине века миссионерские школы

для детей нерусских народов Поволжья ( татар, чувашей и др.), где готовили переводчиков, учителей и низшее провославное духовенство. Основной формой обучения податного населения продолжали оставаться школы грамоты.

Для дворянских детей была создана сеть закрытых учебных заведений. ( Пажеский корпус, кон. 50-ых годов; «Воспитательное общество благородных девиц» при Смольном монастыре ( Смольный институт ), 1764; Царскосельский лицей, 1811 и др.). Эти учебные заведения пользовались наибольшей финансовой поддержкой правительства. Для сравнения : один Смольный институт получал 100 тыс. рублей в год, в то время как все народные школы целой губернии – всего 10 тыс. рублей, причём, часть этих денег предназначалась на нужды больниц, богаделен и т. п. Появились профессионально-художественные училища закрытого типа, в которые не принимали детей крепостных крестьян ( Балетная школа при Московском воспитательном доме, 1773; академия художеств, 1757, дававшая профессиональную подготовку в области живописи, ваяния и зодчества и др. ). К концу XVIII века в стране было 550 учебных заведений с числом учащихся около 60-70 тыс.


Хотя создание системы народных училищ и других общеобразовательных школ явилось важным вкладом в становление русской светской школы, но провозглашённая «всесословной», она на деле оставалась придатком сословной системы образования. Эта ситуация отражала отношение властей к распространению знаний среди низших сословий. « Черни не должно давать образование, - писала Екатерина московскому генерал-губернатору П. С. Салтыкову, - поскольку она будет знать столько же, сколько вы да я, то не станет повиноваться нам в той мере, в какой повинуется теперь». Эта ситуация не менялась до начала XX века.


Значительные успехи были достигнуты в области высшего образования.


В начале XIX в. было образовано 5 университетов – Дерптский ( Тартуский ), Казанский, Харьковский и др. Возросшее число школ сделало актуальной проблему подготовки учителей, которых катастрофически не хватало ( на каждое уездное училище, например, приходилось в среднем по 2 учителя, преподававших по 7-8 предметов каждый). Петербургское главное народное училище для подготовки учителей народных училищ, открытое в 1782 году, было преобразованно в Педагогический институт. Педагогические институты были созданы при всех университетах.


Домашнее образование

Если определять эффективность образовательной системы количеством ярких воспитанников, то лучше всего в России себя зарекомендовала как раз система домашнего обучения и воспитания. Каждая семья создавала свою образовательную конструкцию в результате творческого общения родителей, преподавателей и ребёнка. Однако эта произвольная конструкция имела жёсткий каркас.


Гувернантка – домашний наставник – репетитор

Вот триада, составившая систему домашнего обучения и воспитания.


Гувернантку-иностранку обычно преглашали к ребёнку 5-6 (иногда 3-4) лет и поселяли рядом с детской. Дабы привить ребёнку хорошие манеры, гувернантка ела вместе с ребёнком, гуляла, играла с ним. И занималась с ним – на иностранном языке. Родному языку до поры до времени учились без программ и педагогов. К 10-12 годам ребёнок получал возможность читать на двух-трёх языках книги из домашней библиртеки.


И тут наступала пора приглашать домашнего наставника. Вот где начиналось настоящее педагогическое творчество родителей. Гувернантку представляли рекомендательные письма, предшествующий опыт работы, а знание иностранного языка подтверждалось иностранным происхождением. А где готовили в домашние наставники? Нигде! Как и сегодня. Кого же приглашали в наставники? Да кого угодно, в меру прозорливости и изобретательности родителей.


Если с гувернанткой ребёнок осваивал дом, то с домашним наставником он осваивал мир. Домашний наставник был для ребёнка другом, наперсником, покровителем, компаньоном во время путешевствий, партнёром для игр, объектом для подражания, положительным примером. То есть всем. Он мог быть чудаком, но не мог не быть личностью, а отсутствие диплома педагога никого не смущало.


В русской литературе XIX века домашние наставники изображались значительно чаще, чем, скажем, гимназические преподаватели. Мемуары свидетельствуют, что в прошлом веке почти у каждого человека из состоятельной семьи был хотя бы один хороший наставник, оставивший по себе добрую и благодарную память. Так, А. С. Грибоедова, не забывшего в своей комедии помянуть метким словом и домашних учителей, воспитывал учёный-энциклопедист И. Б. Петрозилиус, служивший в университетской библиотеке.


Талантливым домашним наставником был И. А. Крылов, некоторое время живший в семействе князя Голицына. Как вспоминал Ф. Ф. Вигель, «несмотря на свою леность, он от скуки предложил князю Голицыну преподавать русский язык младшим сыновьям его и, следственно, и соучащимся с ними. И в этом деле показал себя он мастером. Уроки проходили почти все в разговорах; он умел возбуждать любопытство, любил вопросы и отвечал на них так же толковито, так же ясно, как писал свои басни. Он не довольствовался одним русским языком, а к наставлениям своим примешивал много нравственных поучений и объяснений разных предметов из других наук».


Из русских домашних наставников самую большую известность приобрёл В. А. Жуковский, воспитавший императора Александрa II. Перед вступлением в должность Жуковский представил Николаю I «План учения», в котором изложил принципы созданной им особой системы воспитания и образования будущего монарха, а также свои педагогические и политические взгляды. А будучи принятым в дом, прежде всего обязал коронованного родителя следовать одобренному плану.


Помимо постоянно живущего в доме наставника родители часто приглашали и приходящих учителей. «Берём же побродяг и в дом, и по билетам», - сокрушался Фамусов. По окончании урока учителю выдавался билет, который служил потом документом для оплаты. Среди приходящих учителей преобладали русские люди – студенты, вынужденные давать уроки для оплаты своего обучения, семинаристы. Они часто были выходцами из образованных семей и обладали более глубокими знаниями, нежели многие из их иностранных коллег. Но в числе дающих платные уроки не стеснялись состоять и известные люди. Так, знаменитый Добужинский давал уроки рисования маленькому Володе Набокову, а его маме, когда она была девочкой, зоологию преподавал известный учёный Шимкевич.


При этом ребёнок мог одновременно и гимназию посещать, но это вовсе не значит, что родители отказывались от домашнего наставника и репетиторов. Дело находилось всем.


Принципы домашнего воспитания


Все удачные примеры домашнего воспитания позволяют выделить главный его принцип – доверие педагогу, которому родители частично отдавали свои воспитательные права, вплоть до права «казнить и миловать».


Доверившись домашнему учителю, родители избегали открыто вмешиваться в воспитательный процесс и подчёркнуто почтительным отношением к педагогу укрепляли его авторитет в глазах своего ребёнка. При этом в глазах ребёнка повышался и авторитет родителей, непричастных к прозаической воспитательной рутине и выступавших как высший суд. Неискренность в отношениях между семьёй и домашней «школой» в этом случае полностью исключалась – иначе гувернёр или наставник не сумел бы ужиться в доме. Обычно к нему относились как к члену семьи и участнику всех её радостей и забот. Знание семейного уклада, обстановки в доме, характера воспитанника помогало «школе» находить и принимать верные педагогические решения.


В середине XIX века появились специальные методики домашнего воспитания, которые учитывали накопившийся опыт. Они предусматривали «образовательные беседы» и «образовательные прогулки», во время которых можно было в непринуждённой форме объяснить достаточно сложные вещи – нравственные и философские представления, логические категории, классификации биологических процессов и многое другое. Беседы рекомендовалось проводить регулярно в специально отведённые для этого часы занятий. Они должны были служить для обобщения изученного и увиденного на прогулках, а также для размышлений вслух и развития речи. Опыт передачи знаний путём непринуждённого общения отразился и в детской литературе – в жанре назидательной беседы (учителя с учеником, отца с сыном и др.). «Разговоры благоразумной наставницы с благовоспитанными воспитанницами», «Письма матери к сыну о праведной чести и к дочери о добродетелях, приличных женскому полу» вошли в круг немногочисленных в то время изданий для юношества на русском языке.


Обучение «шутя» вовсе не исключало систематических уроков («классов») и самостоятельной подготовки к ним. Обычно для прохождения курса в компанию к воспитаннику брали ещё двух-трёх детей, живущих по соседству. В этом небольшом коллективе вырабатывались навыки общения со сверстниками, дух соревнования хорошо сказывался и на качестве обучения. Регулярные занятия дополнялись общением с наставником во время выполнения бытовых домашних дел или на прогулках, которые были обязательными в любое время года и в любую погоду.


Идеальный портрет гувернантки


Идеальный образ гувернантки рисует в своих воспоминаниях А. П. Керн: “В это самое время выписали из Англии двух гувернанток, m-lle Benoit приехала в Берново в конце 1808 года. Родители мои тотчас же поручили нас в полное её распоряжение. Никто не смел мешаться в её дело, делать какие-либо замечания, нарушать покой её учебных занятий с нами и тревожить её в мирном приюте, в котором мы учились. Нас поместили в комнате, смежной с её спальней.


M-lle Benoit была очень серьёзная, сдержанная девица 47 лет, с очень приятною, умною и доброю наружностью. Одета она была всегда в белое и так любила этот цвет, что в восторг пришла от белого заячьего меха и сделала на нём салоп из дорогой шёлковой материи. У неё зябли ноги, и она держала их всегда на мешочке с горячими косточками из-под чернослива. Она сама одевалась и сама убирала комнату. Когда же в ней всё было готово, то растворяла двери и приглашала нас к себе завтракать. Нам подавали кофе, чай, яйца, хлеб с маслом и мёд. За обедом она всегда пила рюмку белого вина после супа и такую же после обеда и любила очень чёрный хлеб. После завтрака мы гуляли по саду, несмотря ни на какую погоду, потом садились за уроки. Все предметы мы учили, разумеется, по-французски и русскому языку учились только шесть недель во время вакаций, на которые рпиезжал из Москвы студент Марчинский. M-lle Benoit так умела приохотить нас к ученью разнообразиями занятий, терпеливым и ясным толкованием, без возвышения даже голоса, кротким и ровным обращением и безукоризненной справедливостью, что мы занимались, нисколько не тяготясь, целый день, за исключением времени прогулок и часов обеда, завтрака и ужина. Мы любили наши уроки и занятия, (вроде вязаний и шитья) подле m-lle Benoit, потому что любили и уважали её и благоговели перед её властью над нами, исключавшею всякую другую волю. Нам никто не смел слова сказать! Она заботилась и о нашем туалете, отрастила нам волосы, обвязывала головы коричневыми бархотками, схожими с нашими глазами. Она принимала живейшее участие во всём, косавшемся нас и наших семейств... В сумерках она заставляла нас ложиться на пол, чтобы выправлять спины, или приказывала ходить по комнате и кланяться на ходу, скользя, или ложилась на кровать и учила нас, стоящих у кровати, петь французские романсы. Рассказывала про своих учениц в Лондоне, про Вильгельма Телля и Швейцарию”.


Идеальный домашний наставник Василий Жуковский


«Учение по предложенному плану тогда только может иметь успех совершенный, когда ничто, ни в каком случае не будет нарушать порядка, один раз навсегда установленного; когда и особы, и время, и все окружающее великого князя будут без всякого ограничения подчинены тем людям, коим его высочество будет поручен. Государь император, утвердив сей план, да благоволит быть первым его исполнителем.


Дверь учебной горницы в продолжение лекции должна быть неприкосновенна; никто не должен себе позволять в неё входить в то время, которое великий князь будет посвящать занятию; из этого правила не должно быть ни для кого исключения. Великий князь приучится дорожить своим временем, когда увидит, что им дорожат и другие и что в порядке часов соблюдается строжайшая точность. Его высочество в продолжение своего воспитания не должен почитать ничего свыше своих обязанностей. Он должен идти вперёд постоянным и ровным шагом: порядок ненарушимый есть главное для сего условие... Изъявление одобрения государя мператора должно быть величайшею наградою для нашего воспитанника, а изъявление неодобрения его величества – самым тяжким наказанием. Надобно весьма дорожить сим важным средством. Смею думать, что государь император не должен никогда хвалить великого князя за прилежание, а просто оказывать своё удовольствие ласковым обращением... великому князю надлежит привыкать видеть в исполнении своих обязанностей простую необходимость, не заслуживающую никакого особенного одобрения; такая привычка образует твёрдость характера. Каждый отдельный хороший поступок весьма маловажен; одно только продолжительное постоянство в добре заслуживает внимания и рохвалы. Его высочество должен приучиться действовать без награды: мысль об отце должна быть его тайною совестью... То же можно сказать и о выражении родительского неодобрения. Его высочество должен трепетать при мысли об упрёке отца. Государь будет всегда знать о его мелких проступках, но пускай это будет тайною между его величеством и наставниками; пускай воспитанник чувствует вину свою и сам наказывает себя тягостным своим чувством. Но испытать явный гнев отца должно быть для него случаем единственным в жизни...»


Из «Плана учения» Василия Жуковского, 1826г.


Смольный институт благородных девиц


Смольный институт благородных девиц – первое в России привилегированное женское среднее общеобразовательное учебно-воспитательное заведение закрытого типа для дочерей дворян. Основан в 1764 году при Воскресенском Смольном женском монастыре в Петербурге. Воспитание продолжалось с 6 до 16 лет. Закрыт после 1917 года.


22 июля 1835 года собор был «наименован собором всех учебных заведений». Это название объяснялось тем, что ещё задолго до его окончания он оказалась в центре большого учебного комплекса: в 1764 году в южном корпусе монастыря разместилось только что основанное Воспитательное общество благородных девиц, а год спустя в северном открыли «училище для малолетних девушек не дворянского происхождения» (Смольный институт и Мещанское училище). Позже Екатерина распорядилась учредить в Смольном общину монахинь, отобрав для этого из других монастырей двадцать «стариц честного и доброго жития», которых можно было бы использовать для обслуживания «благородных» воспитанниц. Найти таких «стариц» оказалось совсем не просто. Из московских и смоленского монастырей с трудом набрали четырнадцать монахинь, отличающихся тем достоинством, что «грамоте умеют». Впрочем, и они довольно скоро исчезли из монастыря. Основанные же в нём учебные заведения просуществовали до Великой Октябрьской революции. Архитектурные памятники, воздвигнутые по соседству с монастырём, положили начало женскому образованию в России и тем самым сыграли важную роль в истории отечественного просвещения. До их открытия грамотных русских женщин даже среди дворянства было очень мало, а уж если таковая обнаруживалась в другом сословии, то представляла собой «весьма странное явление».


В возникновении Воспитательного общества сказалось воздействие французских писателей-просветителей. Екатерина, утверждая устав воспитательного общества, ввела в него пункт, лишающий родителей права требовать ребёнка обратно до окончания полного двенадцатилетнего курса обучения. В институт принимались только «девицы природного (потомственного) дворянства и дочери чиновников, имеющих чины по воинской службе не ниже полковников, а по статской не ниже статского советника». Выращиваемые в искусственных, тепличных условиях для «украшения семейства и общества», «смолянки» пополняли также придворный штат – из них императрица выбирала себе статс-дам и фрейлин.


В Мещанское училище брали дочерей конюхов, солдат, дьячков, лакеев и прочих «подлых людей». Этих девочек готовили «к употреблению ко всем женским работам и рукоделиям, то есть шить, ткать, вязать, стряпать, мыть, чистить...». Впрочем, выпускницы училища также имели свои «высочайшие дарованные» превилегии, анологичные преимуществам, которыми пользовались воспитанники Академии художеств: если какая-нибудь из них выходила замуж за крепостного, муж её получал вольную, вольными считались и дети, рождённые от их брака.


На протяжении всего своего существования оба учебных заведения находились под покровительством «высочайших особ», лично просматривавших списки принимаемых со всеми данными о них и их родителях. Обнажды из списка была вычеркнута «дочь отца известного своим дурным поведением», в другой раз – дочь ссыльного. В 1808 году к приёму в училище была представлена дочь «камер-лакея из арапов», о которой в списке говорилось: «Здорова, выключая настоящий цвет арапки». Резолюция императрицы гласила: «Её не брать».


Разумеется, условия жизни и обучение воспитанниц в училище были гораздо хуже, чем в институте, хотя и в Смольном уровень преподавания далеко не всегда был высок. Помимо общеобразовательных предметов, институток обучали музыке, танцам, рисованию, а также представлению театральных пьес. Спектакли в Смольном готовили лучшие танцмейстеры, капельмейстеры и артисты придворных театров. Значительно хуже обстояло дело с обучением наукам. Комиссия народных училищ отмечала у воспитанниц «весьма недостаточное знание языков инострвнных и особливо своего российского», а так как все предметы преподавались на французском, «коего девицы довольно к тому не разумеют», то и знания они получали весьма слабые. Позднее учить стали на родном языке и положение несколько улучшилось. Но подлинный перелом наступил лишь в середине девятнадцатого века, когда инспектором классов обоих заведений был назначен замечательный педагог-демократ Константин Дмитриевич Ушинский.


Проведя коренную реформу воспитания и обучения, Ушинский привлёк к преподаванию в институте и училище молодых, демократически настроенных педагогов, при нём впервые учебные программы в обоих заведениях были уравнены. Ведущее место в них заняли родной язык и литература. Ушинский сумел добиться почти полного искоренения традиционного пренебрежительного отношения «благородных смолянок» к «мещанкам». Такая демократизация Смольного, естественно, вызвало недовольство в «высш

их кругах». Начальница института и консервативные преподаватели начали кампанию против Ушинского, которая завершилась доносом, обвиняющим его в политической неблагонадёжности. Возмущённый самим фактом доноса, Ушинский покинул Смольный. Однако его прибывание там не прошло бесследно. «Благодаря энергии и таланту одного человека, - отмечает историк, - в какие-нибудь три года совершенно обновилось и зажило новою, полною жизнью огромное учебное заведение, дотоле замкнутое, рутинное». Некоторые его выпускницы теперь поступали на женские Высшие и педагогические курсы, в женский медицинский институт.


Смольный институт был призван прежде всего внушать своим питомцам «непоколебимую преданность престолу и благоговейную признательность к августейшим их покровителям». Но не стоит, может быть, забывать, что, наряду с фрейлинами императриц и фаворитками императоров, его воспитанницами были жена Радищева, поехавшая за мужем в ссылку и там погибшая, жёны и сёстры декабристов, мать героя Плевны генерала Скобелева, сама в русско-турецкую войну служившая в лазарете и убитая в Болгарии, а также матери и жёны других славных сынов России.


Здание Мещанского училища до сих пор используется в учебных целях – в нём занимаются студенты географического факультета и факультета прикладной математики Ленинградского университета.


Воспитательное общество благородных девиц находилось в монастырских корпусах гораздо дольше, чем училище. Лишь в начале следующего столетия архитектор Кваренги возвёл для него с южной стороны монастыря, на месте, где находился «мастерский двор» со служительским лазаретом, пекарней, сараями и прочим, новое здание.


Барышень учили не только языкам и манерам, но и терпению. Вот как вспоминала годы учёбы бывшая «смолянка» Анна Владимировна Суслова:


- В Смольном была дисциплина, как в армии. Физически приходилось очень тяжело. Первое моё впечатление от Смольного – холод. Холодно везде: в спальнях, классах, в столовых. Температура не выше плюс 16 градусов. Утром надо было умываться ледяной водой до пояса. За этим наблюдала классная дама (воспитательница, прикреплённая к какому-либо классу). Потом все одевались и шли по коридору в церковь, которая находилась в противоположном конце здания. Во время молитвы следовало стоять неподвижно, глядя вперёд. Нельзя повернуть голову, переступить с ноги на ногу. Праздничная служба продолжалась долго, и девочки иногда падали в обморок.


Очень следили за осанкой. Девочки одевались в платья, в которые вставлен китовый ус, чтобы талия была затянутая прямая. Упаси Бог сгорбиться. Классная дама всегда находилась при нас и следила за осанкой, за причёской. Надо было быть совершенно «зализанной», чтобы ни одна волосинка не висела. Должна быть одна косичка, две не разрешалось. В неё вплетали чёрную ленточку. Любое кокетство, желание выделиться преследовалось очень строго. Ходили всегда парами, молча. Улыбаться нельзя. За улыбку сразу сбавляли несколько баллов за поведение.


Образование, в общем, было хорошим. Языки мы усвоили во многом влагодаря тому, что нам не разрешалось разговаривать по-русски. Только по-немецки или по-французски. Везде: в спальнях, во время отдыха и т.д. учили нас стряпать, шить, вышивать, танцевать, играть на музыкальном инструменте. Можно было выбрать один из трёх: скрипку, рояль или арфу.


Мне не нравилось в Смольном. Я зябла, кашляла и половину времени провела в лазарете. Мне трудно было выдерживать этот режим. Но зато у меня выработалось огроиное терпение. Оно мне в жизни очень пригодилось.


Царскосельский лицей


19 октября 1811года в Царском Селе под Петербургом сели за парты тридцать мальчиков. Они могли считать себя одновременно и школьниками и студентами: было им в среднем по 12 лет, но после окончания своего учебного заведения они могли больше нигде не учиться. Это был первый курс Царскосельского Лицея – нового для России учебного заведения, так и оставшегося единственным в своём роде.


В этом учебном заведении, по замыслу Михаила Сперанского, ближайшего советника царя Александра I, небольшое число дворянских детей должно было учиться, чтобы потом учавствовать в управлении Росией.


Мальчиков было всего тридцать. Среди них были представители знатных семей, такие, как князь Александр Горчаков; были дети царских чиновников, как Иван Пущин, был среди них и правнук знаменитого «арапа Петра Великого» - Абрама Петровича Ганнибала – Александр Пушкин.


Лицеистов ждали 6 лет учёбы. Строгий режим дня, в котором чередовались «классы» и прогулки, «танцеванье» и фехтование. Домой ездить было нельзя – все лицеисты жили в Лицее в небольших комнатках, на которые деревянными, не доходящими до потолка перегородками, разделили большой зал.


Изучали множество предметов: иностранные языки, историю, географию, математику, право (юридические науки), артиллерию и фортификацию (науку о военных сооружениях), физику. На старших курсах занятия велись без строгой программы – утверждённый устав определял лишь науки, подлежащие изучению: предусматривались знания по разделам нравственных, физических, математических, исторических наук, словесности и по языкам. Учились серьёзно, но не упускали возможности и пошутить. Однажды на уроке лицеист Мясоедов так описал в стихах восход солнца: «Блеснул на западе (!) румяный царь природы...» Другой лицеист (Пушкин или Илличевский, точно неизвестно) тут же продолжил:


«И изумлённые народы


Не знают, что начать:


Ложиться спать или вставать».


Учителей уважали и любили. Они хорошо понимали своих воспитанников. Сохранились воспоминания Ивана Пущина об учителе математики Карцове, который вызвал Пушкина к доске и задал задачу. Пушкин долго переминался с ноги на ногу и всё писал молча какие-то формулы. Карцов спросил его наконец: «Что же вышло? Чему равняется икс?» Пушкин, улыбаясь, ответил: «Нулю!» – «Хорошо! У вас, Пушкин, в моём классе всё кончается нулём. Садитесь на своё место и пишите стихи».


Пролетели шесть лет учёбы. Пятнадцать выпускных зкзаменов сданы за 17 дней. Лицей окончен 31 мая 1817 года. Лицейскую дружбу, память о «городе Лицее» они сохранят на всю жизнь. Каждый год 19 октября будут они праздновать лицейскую годовщину, вспоминая тех, кого уже нет... Первым уйдёт Николай Ржевский (в 1817 году, вскоре после выпуска), последним – Александр Горчаков (в 1883 году).


Горчаков станет канцлером (высшим чиновником), Кюхельбекер – декабристом, Пушкин – «солнцем русской поэзии».


И сегодня нельзя без волнения читать знаменитые пушкинские строки:


Куда бы нас ни бросила судьбина


И счастие куда б ни повело,


Всё те же мы: нам целый мир чужбина;


Отечество нам Царское Село.


Лицей был учебным заведением, повторившим в миниатюре судьбу и характер многих реформ и начинаний «дней александровых прекрасного начала»: блестящие обещания, широкие замыслы при полной непродуманности общих задач, целей и плана. Размещению и внешнему распорядку нового учебного заведения уделялось много внимания, вопросы формы лицеистов овсуждались самим императором. Однако план преподавания был непродуман, состав профессоров – случаен, большинство из них не отвечало по своей подготовке и педагогическому опыту даже требованиям хорошей гимназии. А Лицей давал выпускникам права окончивших высшее учебное заведение. Не было ясно определено и будущее лицеистов. По первоначальному плану в Лицее должны были воспитываться также младшие братья Александра I – Николай и Михаил. Мысль зта, вероятно, принадлежала Сперанскому, которому, как и многим передовым людям тех лет, внушало тревогу то, как складывались характеры великих князей, от которых в будущем могла зависеть участь миллионов людей. Подрастающие Николай и Михаил Павловичи свыклись с верой в безразличность и божественное происхождение своей власти и с глубоким убеждением в том, что искусство управления состоит в «фельдфебельской науке»...


Замыслы эти, видимо, вызывали противодействие императрицы Марии Фёдоровны. Общее наступление реакции перед войной 1812 года, выразившееся, в частности, в падении Сперанского, привело к тому, что первоначальные планы были отброшены, в результате чего Николай I вступил в 1825 году на престол чудовищно неродготовленным... Лицей помещался в Царском Селе – летней императорской резиденции, во флигеле Екатеринского дворца. Уже само местоположение делало его как бы придворным учебным заведением. Однако, видимо не без воздействия Сперанского, ненавидившего придворные круги и стремившегося максимально ограничить их политическую роль в государстве и влияние на императора, первый директор Лицея В. Ф. Малиновский пытался оградить своё учебное заведение от влияния двора путём строгой замкнутости: Лицей изолировали от окружающей жизни, воспитанников выпускали за пределы его стен крайне неохотно и лишь в особых случаях, пеосещения родственников ограничивались.


В лицейских занятиях была бесспорная положительная сторона: это был тот «лицейский дух», который на всю жизнь запомнился лицеистам первого – «пушкинского» – выпуска и который очень скоро сделался темой многочисленных доносов. Именно этот «дух» позже старательно выбивал из Лицея николай I.


Когда создавался Лицей, предпологалось, что в нём будут учиться великие князья – младшие братья императора Александра I. Поэтому многие стремились поместить своих детей в это, говоря современным языком, престижное (уважаемое) учебное заведение. Вот как пишет о первом лицейском курсе Натан Яковлевич Эйдельман, писатель, историк, литературовед.


«...Члены царской фамилии в конце концов «не попали» в Лицей, но меж тем летом 1811 года образовался конкурс, потому что на тридцать мест было куда больше желающих. Одним (Горчакову) поможет звучный титул (князь – Рюрикович). Другим – важные посты, занимаемые родственниками: у Модеста Корфа отец -–генерал, видный чиновник юстиции; десятилетний Аркадий Мартынов ещё мал для Лицея, зато он крестник самого Сперанского, а отец его литератор, директор департамента народного просвещения; Ивану Малиновскому пятнадцать лет, он уже называется «иностранной коллегии студент», но отец его, Василий Фёдорович, назначается директором Лицея и хочет «испытать» новое заведение на собственном сыне...


...Ещё и ещё – родители-царедворцы, или отставные, или невысокие чиновники; отсутствуют отпрыски багатейших фамилий вроде Строгановых, Юсуповых, Шереметевых... Аристократы своих детей в какой-то там Лицей не отдают (тем более, когда выяснили, что царские братья туда не определяются): ведь им пришлось бы в одном классе на равных учиться и, может быть, получать подзатыльники от мелкопоместных, малочиновных или (страшно подумать!), скажем, от Владимира Вольховского, сына бедного гусара из Полтавской губернии; мальчик идёт в Лицей... как первый ученик Московского университетского пансиона.


Из нниги Н. Я. Эйдельмана


«Прекрасен наш союз...»


60-90-е годы
XIX
века


Школа, просвещение и печать


Падение крепостного права и либеральные реформы образования вызвали серьёзные сдвиги в народном просвещении. В 1860-90-е годы заметно вырос уровень грамотности населения ( в среднем в 3 раза ), в городе больше, чем в деревне ( 2,5 раза ). Согласно данным всеросийской переписи населения 1897 г., средний уровень грамотности в Российской империи составлял 21,1%, среди мужчин – 29,3%, среди женщин – 13,1%. При этом высшее и среднее образование имели чуть более 1% населения. Таким образом, общий уровень образованности в России до второй половины XIX в. определяла начальная школа.


В 60-е годы правительство провело реформы в сфере просвещения. «Положение о начальных народных училищах» 1864г. допускало, в частности, открытие начальных школ общественными организациями ( органами городского самоуправления и земствами на селе). Это позволило широкому общественному движению за создание народных школ (Московский и Петербургский комитеты грамотности и другие общественные просветительские организации ) претворять в жизнь передовые педагогические идеи К. Д. Ушинского ( 1824 – 1870 / 71 ) и его учеников. Под влиянием общественности начальное образование
получило значительный импульс к дальнейшему развитию. Наряду с церковно-приходскими школами
( учителей для которых готовили церковно-учительские школы, находившиеся в ведении Синода ), начали действовать земские трёхгодичные школы
( в это время наиболее распространённый тип начальной школы), преподавали в которых представители земской интеллигенции, как правило, истинные подвижники, носители демократической культуры. Обучение в них было поставлено лучше: кроме обычных для церковно-приходской школы предметов – письма, чтения, четырёх правил арифметики и закона божьего, здесь изучались география, природоведение, история.


Среднее
образование одновременно с гуманитарными классическими гимназиями
(число учащихся в которых выросло в 60-80-е годы почти в 3 раза ) давали училища
– с 1864 года реальные
( учебный план включал большой объём знаний по точным и естественным наукам ) и с 1873 года коммерческие
( где изучались – бухгалтерия, товароведение и др. ). В период реформ открылись женские гимназии
, которых к 90-м годам насчитывалось около 200; для дочерей православного духовенства действовало около 60 епархиальных училищ.
В период контрреформ знаменитый циркуляр «о кухаркиных детях» 1887 года закрыл доступ к образованию неимущим слоям.


В предреформенную эпоху качественные изменения наметились в высшем
образовании. В Одессе и Томске были открыты новые университеты. Либеральный университетский устав
1863 года, предоставивший этим учебным заведениям автономию, привёл не только к росту числа студентов (в 60-90-е годы почти в 3 раза), но и к демократизации их состава, правда, неравномерно (в 1897 году в Петербургском унивесситете доля детей дворян и чиновников составила около 2/3, а в Харьковском – менее 40%). В университетах страны стали сосредоточиваться лучшие научные кадры (А. М. Бутлеров, Д. И. Менделеев, К. А. Тимирязев и др. ), оживилась научная работа и повысился образовательный уровень выпускников. Появились первые ростки высшего женского образования –
высшие женские курсы, готовившие врачей и учителей (Аларчинские в Петербурге и Лубянские в Москве, 1869; курсы профессора В. И. Герье в Москве, 1872; Бестужевские (названы по имени их директора историка, профессора К. Н. Бестужева-Рюмина) в Петербурге, 1878 и др.).


Понимая недостатки существовавшей системы образования, представители передовой общественности способствовали становлению в России внешкольного
образования: с 1859 года начали работать бесплатные воскресные школы,
программа которых была шире, чем в казённых школах, и включала знакомство с основами физики, химии, естественной истории и др. Правительство также в ряде случаев выступало инициатором внешкольного овразования. Так, начиная с 1871 года, проводились вызывавшие широкий интерес народные чтения,
в которых преобладала историческая, военная и религиозно-нравственная тематика.


В 70-90-е годы почти втрое возросло число периодических изданий
на русском языке (до 1 тысячи наименований в 1900 году). Окончательно оформился тип «толстого» журнала, публиковавшего литературно-художественные, публицистические, критические, научные материалы и имевшего значительное влияние на общественно-культурную жизнь («Современник», «Русское слово», «Вестник Европы»). Издание книг
росло ещё стремительнее (в 1860-е90-е годы с 1800 до 11500 названий в год). Всё это было возможно, так как полиграфическая база в России за три пореформенных десятилетия выросла более чем в три раза (в 1864 году насчитывалось около 300 типографий, в 1894 году их было уже более тысячи). Среди издателей ведущее место занимали частные фирмы М. О. Вольфа, Ф. Ф. Павленкова, И. Д. Сытина, выпускавшие учебную, научно-популярную, художественную литературу, в том числе дешёвые издания русской классики. Количество книжных лавок увеличилось в 6 раз (до 3 тысяч в конце 90-ых годов). В городах и сёлах росло число библиотек и читателей, открывавшихся общественными учреждениями и органами местного управления. В 1862 году была открыта первая Публичная библиотека в Москве (сейчас Российская Государственная Библиотека). Главная роль в развитии культурно-просветительных учреждений принадлежала интеллигенции, в том числе земской.


Конец
XIX
века


Образование и просвещение


Система образования в России рубежа XIX-XX веков по-прежнему включала три ступени: начальную (церковно-приходские школы, народные училища), среднюю (классические гимназии, реальные и коммерческие училища) и высшую школу (университеты, институты ). По данным 1913 года, грамотные среди подданных Российской империи (за исключением детей моложе 8 лет ) составляли в среднем 38-39%.


В значительной мере развитие народного образования было связано с деятельностью демократической общественности. Политика властей в этой области не представляется последовательной. Так, в 1905 году Министерство народного просвещения вынесло проект закона «О введении всеобщего начального обучения в Российской империи» на рассмотрение II Государственной думы, однако этот проект так и не получил силу закона.


Растущая потребность в специалистах способствовала развитию высшего, в особенности технического, образования. Количество студентов многих университетов заметно выросло – с 14 тысяч в середине 90-ых годов до 35.5 тысяч в 1907 году. Получили распространение частные высшие учебные заведения (Вольная высшая школа П. Ф. Лесгафта, Психоневрологический институт В. М. Бехтерева и др.). Университет Шанявского, работавший в 1908-18 годах на средства либерального деятеля народного образования А. Л. Шанявского (1837-1905) и давший высшее и среднее образование, сыграл важную роль в демократизации высшего образования. В университет принимались лица обоего пола независимо от национальной принадлежности и политических взглядов.


Одновременно с воскресными школами стали действовать новые типы культурно-просветительских учреждений для взрослых – рабочие курсы
(например, Пречистенские в Москве, среди преподавателей которых были такие выдающиеся учёные как И. М. Сеченов, В. И. Пичета и др.), просветительские рабочие общества и народные дома
– своеобразные клубы с библиотекой, актовым залом, чайной и торговой лавкой (Лиговский народный дом графини С. В. Паниной в Петербурге).


Большое влияние на просвещение оказало развитие периодической печати и книгоиздательства. Тираж массового литературно-художественного и научно-популярного «тонкого» журнала «Нива» (1894-1916) к 1900 году выросло с 9 до 235 тысяч экземпляров. По количеству издаваемых книг Россия занимала третье место в мире (после Германии и Японии).


Крупнейшие книгоиздатели А. С. Суворин (1835-1912) в Петербурге и И. Д. Сытин (1851-1934) в Москве способствовали приобщению народа к литературе, выпуская книги пог доступным ценам («Дешёвая библиотека» Суворина, «Библиотека для самообразования» Сытина). В 1899 – 1913 годах в Петербурге работало книгоиздательское товарищество «Знание».


СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ


«Архитектурный ансамбль Смольного» Н. Семенникова Ленинград. «Искусство» 1980г.


«История отечественной культуры» Т. Балакина Москва. «Спектр-5» 1994г.


«Я познаю мир» Н. Чудакова Москва. «АСТ» 1996г.


«Русский язык» Р. Панкова/Л. Гришковская Каунас. «Швиеса» 2002г.

Сохранить в соц. сетях:
Обсуждение:
comments powered by Disqus

Название реферата: Образование в XIX веке

Слов:5352
Символов:39964
Размер:78.05 Кб.