Повесть временных лет как культурно-историческое произведение

МІНІСТЕРСТВО ОСВІТИ І НАУКИ УКРАЇНИ

ЧЕРКАСЬКИЙ ІНЖЕНЕРНО-ТЕХНОЛОГІЧНИЙ УНІВЕРСИТЕТ

КАФЕДРА СУСПІЛЬНИХ ДИСЦ
И
ПЛІН І ПРАВА

К
О
Н
Т
Р
О
Л
Ь
Н
А
Р
О
Б
О
Т
А

з курсу «
Історія та культура України
»

Слухач: Сидоркевич Дмитро Іванович

Спеціальність, група: ЗФ – 02

Керівник: кандидат
історичних
наук,

Присяжнюк
Ю
.
П
.

Результат, дата:

Реєстраційний номер, дата:

м. Черкаси

2001 р.

П Л А Н

«Повесть временных лет»
як історично джерело : культурно-цивілізаційний аспект проблеми
.

Откуда мы знаем историю Древней Руси? Ни результаты археологических раскопок, ни актовый материал (грамоты, дипломатическая переписка, материалы княжеских или монастырских архи­вов), ни эпизодические сведения о Руси, извлекаемые из сочинений западноевропейских исто­риков и путешественников, не смогут дать нам цельной картины нашего прошлого. Детальное знание своей истории мы получаем в основном благодаря бесценному материалу, содер­жащемуся в русских летописях.

Начиная с XI в. и вплоть до конца XVI столетия на Руси велись систематические погодные записи о произошедших событиях: о рождении, вокняжении или смерти князей, о войнах и дипломатических переговорах, о строительстве крепостей и освящении храмов, о пожарах городов, о стихийных бедствиях — наводнениях, засухах или небывалых морозах. Летопись и была сводом таких ежегодных записей. Летописи велись в монастырях и в княжеских резиденциях. Они являлись не только способом фиксации «для памяти» произошедших событий, но и важнейшими документами — на летописи ссылались в разного рода династических и по­литических спорах. Ценнейший документ, зеркало нашей истории — вот что такое летопись.

Каждая летопись (исключая разве что самые первые записи) — свод. Не в том, однако, смысле, что летопись всегда — сумма погодных статей. "Летописный свод — это всегда результат сложной историографической и литературной работы его создателя. Летописец не просто продолжал новыми записями труд своего предшественника, он, как правило, перерабатывал его — что-то пропускал, что-то изменял в соответствии со своими политическими представлениями, что-то дополнял по новым источникам. Поэтому современный исследователь-историк не может излагать историю Руси, следуя за одной, избранной им в качестве лучшей, летописью: он должен обращаться ко всей совокупности источников, размышлять о причинах обнаруживающихся в них противоречий, пытаться установить версию, наиболее объективно отражающую действительный ход событий.

Особенно сложно изучение древнейшего периода нашей истории: для первых ее веков един­ственным источником является «Повесть временных лет» — летописный свод, составленный в на­чале XII в. монахом Киево-Печерского монастыря Нестором.
На заре изучения летописания Нестора-летописца считали единственным автором «Повести». Но после разысканий выдающегося русского ученого академика А. А. Шахматова (1864— 1920) стало очевидно, что Нестор использовал в своей работе другие летописные своды, составленные его предшественниками. Последователи А. А. Шахматова, и особенно М. Д. Приселков и Д. С. Лихачев, уточнили и дополнили его наблюдения и выводы, и в настоящее время история древнейшего летописания представляется в следующем виде .Отдельные записи исторического характера могли вестись еще в конце Х и начале XI в., но летопись как особый жанр древнерусской историографии и древнерусской литературы возни­кает, вероятно, лишь в середине XI в. Мы не знаем первого памятника древнерусской историо­графии: А. А. Шахматов предполагал, что это был Древнейший летописный свод, Д. С. Лихачев — что «Сказание о распространении христианства на Руси». Следующим этапом летописания был Свод Никона, также монаха Киево-Печерского монастыря. Более надежны наши представления о летописи, непосредственно предшествовавшей «Повести временных лет». А. А. Шахматов назвал ее Начальным сводом и считал, что она была составлена в Киеве около 1095 г. Текст Начального свода в своем первоначальном виде до нас не дошел, но достаточно полно отразился в новго­родских летописях .

Около 1113 г. Нестор
, основываясь на Начальном своде и других источниках, создает свою «Повесть временных лет». «Повесть» не просто дополненный свод летописных статей, это, по словам Д. С. Лихачева, «цельная, литературно изложенная история Руси». «Можно смело ут­верждать,— продолжает ученый,— что никогда ни прежде, ни позднее, вплоть до XVI в. русская историческая мысль не поднималась на такую высоту ученой пытливости и литературного умения».

Рассмотрим «Повесть временных лет» как памятник летописания. Она открывается историогра­фическим введением, из которого средневековый читатель, воспитанный в традициях христиан­ской историографии, узнавал чрезвычайно важную для себя вещь: славяне — не безродные «насельники» на земле, они — одно из тех племен, которые, согласно библейскому рассказу, расселились по ней в те незапамятные времена, когда схлынули воды всемирного потопа и праотец Ной со своими домочадцами вышел на сушу. И происходят славяне, утверждает летописец, от самого достойного из сыновей Ноя — Иафета. Правда, чтобы доказать эту мысль, летописцу пришлось вставить в перечень народов, извлеченный им из «Хроники» Георгия Амартола , отсутствующее там имя славян. Стремление увидеть славян, и русичей в их числе, среди про­славленных народов мира не покидает летописца и далее. И рядом с Тигром, рекой, на берегах которой расцвела в далеком прошлом великая цивилизация, упоминает он родные ему реки — Днепр, Десну, Припять, Двину, Волхов, Волгу. И также рядом с народами Европы — англами, римля­нами, немцами, венецианцами — назовет летописец и народы, населяющие пределы Руси: им упоминаются меря, мурома, весь, мордва, заволочская чудь...

Очертив географические пределы Руси, Нестор вновь делает экскурс в историю, излагает свои представления о прародине славян, вспоминает о их столкновениях с аварами, о начале Болгарского государства, повествует о происхождении сербов, хорватов, поляков. Затем в поле зрения Нестора оказывается собственно Русь. Нестор рассказывает об обычаях полян, племени, на земле которого стоит Киев, о нравах соседних племен — древлян, вятичей, радимичей, севе­рян. Нестор неуклонно подводит читателей к мысли, что Киев не случайно стал «материю градом русским» — и места эти благословил в древности сам апостол Андрей (полагают, что эта легенда вставлена в летопись уже после Нестора), и племя полян — самое «кроткое» и благо­нравное, и князь киевский Кий в далеком прошлом был ведом самому византийскому импе­ратору. Так слагается картина славного прошлого Русской земли.

Но тут ожидают две неожиданности. Во-первых, как говорит летописец, Русская земля «стала прозываться» лишь со времени похода на Византию в середине IX в., как сообщает об этом «греческое летописание». Почему такая зависимость от внешнеполитических событий и византийской историографии? Думается, потому лишь, что это первая точная дата, которую смог установить летописец. И он с удовлетворением отмечает: «Вот почему с этой поры начнем и числа положим». И опять уже знакомый прием: Нестор начинает от Адама, упоминает биб­лейские события и Александра Македонского, но завершает свою хронологическую выкладку упоминанием русских князей. История Руси снова вплетается в ткань истории всемирной. Итак, перед нами не начало «Русской земли», как союза племен, образование которого восходит к отдаленным, неведомым летописцу временам, а фиксация события, отмеченного точной датой в византийской хронографии.

Вторая неожиданность, породившая целую школу в отечественной и зарубежной историографии (направление «норманистов»), — это странный, казалось бы, отказ летописца от своей истории, восходящей к временам Кия, Щека и Хорива. История словно бы начинается заново, и уже не в Киеве, а в Новгороде, и к тому же с призвания чужеземцев-варягов. В чем же дело? Когда создавалась «Повесть временных лет», Русь была уже достаточно могучим феодальным государ­ством, во главе которого стояла княжеская династия, ведшая начало от варягов Игоря, Олега и полулегендарного Рюрика. Такова была реальность. Естественно, что одна из задач летописца состояла в том, чтобы обосновать законность власти Рюриковичей и одновременно объяснить, почему союз восточноевропейских племен оказался под началом у варяжской княжеской ди­настии. Видимо, летописец отражал действительные события, и на «каком-то собрании пра­вящей знати трех земель — словенской, кривичской и чудской — было решено выбрать князя из другой земли, который бы защищал не интересы знати одной из земель, а их общий интерес», комментирует статью 862 г. известный историк В. Т. Пашуто (1918—1983). И защищал бы от соседей-иноземцев — добавим мы к этим словам ученого,— от тех же варягов. Приглашение князей, наем их как воинов и администраторов — ничего не имеет общего с завоеванием . Ведь незадолго до призвания варяги, как свидетельствует Пашуто В.Т. под тем же 862 г., были изгнаны из Руси. Призванные варяги приняли обычаи и язык коренного населения, а к помощи заморских варягов будут и впоследствии прибегать русские князья Рюриковичи — и Олег, и Игорь, и Вла­димир, и Ярослав, рассматривая их прежде всего как первоклассных воинов-наемников и в то же время охотно избавляясь от них как только непосредственная надобность пропадала: именно так поступил в 980 г. Владимир, отослав буйных дружинников в Византию. Словом, варяги были незначительной прослойкой в правящей верхушке и княжеской дружине и своей деятельностью отвечали потребностям и нуждам славянского общества. Из текста «Повести временных лет» мы видим, как нелегко давалось летописцам создание стройной историографической концепции, которая бы сочетала сведения о древнейшей истории восточнославянских племен и предания о первых киевских князьях с судьбой династии Рюри­ковичей. Надуманной оказывается версия, согласно которой Игорь — родоначальник укрепив­шейся с Х в. династии киевских князей — объявлен сыном Рюрика. С трудом объясняет летописец происхождение и значение этнонима «русь», упорно стремясь связать его все с той же варяжской концепцией. И тем не менее созданная Нестором история призвания варягов и укрепления их ди­настии в Киеве выглядит настолько убедительной, что в ней черпали свои аргументы все «норманисты» вплоть до наших дней.

А пер

ед Нестором и его предшественниками стояли трудности и иного рода: народная память донесла от тех далеких веков весьма скупые и разрозненные припоминания и легенды. Совершенно туманны сведения о Рюрике и его братьях (в существовании которых вообще сомневаются), неясно отношение к Рюрику и Игорю безусловно бывшего киевским князем Олега; даже о Игоре было известно мало, и не случайно так скупы сведения о тридцати годах его княжения: он пред­стает перед нами как князь и полководец но существу только в рассказе о походах на Византию. Лишь начиная с княжения Святослава политическая история Руси стала известна летописцам с большими подробностями.

Но летопись не только свод фактических данных. Она вся пронизана важными для летописцев политическими идеями. С двумя из них — с обоснованием достойного места славян среди народов мира и с обоснованием прав княжеской династии Рюриковичей — мы уже знакомы.

Третья идея «Повести» — обоснование достойного места Руси среди христианских стран Евро­пы, утверждение ее духовного равенства с самой Византией, в то время могущественным и авто­ритетнейшим государством. Эта мысль настойчиво проводится летописцем. Мудрая Ольга, крестив­шаяся в Константинополе, предвозвестница христианской Руси, получает имя Елена (Елена — мать римского императора Константина, при котором христианство стало государственной религией Восточной римской империи). Летописец подчеркивает, что Владимир — ревностный язычник — приходит к мысли о необходимости крещения в результате основательных раздумий. Его побуждают к этому не политические причины (как было в действительности, но о чем лето­пись не упоминает) и даже не рассказ им же посланных «мужей» о великолепии византийского богослужения, а прежде всего беседа с «философом», изложившим князю основы библейской истории и основные догматы христианского вероисповедания. Поэтому Владимир сопоставляется по своим деяниям с «Константином великого Рима».

Печальный итог феодальной распри — гибель Бориса и Глеба от рук Святополка предстает в летописи как акт высокого христианского подвижничества. Не случайно в уста уби­ваемых князей вложены отнюдь не мирские высказывания — возмущение преступными действиями узурпатора-Святополка или, на худой случай, утверждение своей невиновности,— а именно ре­лигиозные медитации, исполненные безвольного смирения, так не похожего на те действитель­ные раздумья и страсти, которые обуревали участников феодальных распрей в то время. Христиан­ское государство славится своими воинами — святыми заступниками — ими и провозглашаются князья-мученики Борис и Глеб. Христианские государства, как правило, высоко чтят подвиги своих святых, славятся своими монастырями. И «Повесть временных лет» включает рассказ об основании Киево-Печерского монастыря, о деяниях его прославленных монахов, о высоко чти­мом на Руси чернеце, а затем игумене этого монастыря — Феодосии. Эта тема в летописи отнюдь не уводящее нас от собственно политической истории отступление, а, как уже подчеркну­то,— важный элемент общей историографической концепции.

Четвертая важная идея летописания — осуждение феодальных междоусобиц, приносивших Руси значительный урон. В борьбе со своими братьями добился единовластия Владимир; попытался стать единственным властелином Русской земли, истребив своих братьев, Святополк. И напрасно Ярослав, разделивший Русь между пятью своими сыновьями, призывал их жить в мире, ибо в противном случае, убеждал он,— «погибнете сами и погубите землю отцов своих и дедов своих, которые добыли ее трудом своим великим». Распри не прекращались. Свержение киев­ского князя Изяслава в 1073 г. родными братьями привело к вторжению на Русь польских отрядов короля Болеслава. С горечью описывает летопись трагическую судьбу Василька Теребовльского, оклеветанного и по наговору ослепленного по пути с княжеского съезда, на котором только что было решено: «отныне объединимся единым сердцем и будем блюсти Русскую землю». Летописцы всегда с осуждением и тревогой описывают княжеские распри, видя, однако, причины их прежде всего в кознях дьявола.

Отсутствие единства русских князей было тем опаснее, что Русь искони находилась в со­седстве с враждебной Степью. В далекие времена грозной силой был Хазарский каганат, затем тревожили своими набегами печенеги, а с середины XI в. постоянную угрозу всей южной Руси стали представлять кочевники-половцы. Но не следует впадать в крайность и видеть в половцах орду, политически, духовно, нравственно противопоставленную мирным русичам. В действительности по склонности к войнам русские и половцы не отличались друг от друга.

Грабительские половецкие набеги, безусловно, приносили огромные бедствия окраинным русским княжествам. В статье 1093 г. мы встречаем описание страданий угоняемых на чужбину русских пленников: бредут они, печальные, измученные голодом, холодом и жаждой, босые, с нога­ми, израненными тернием, грустно вспоминая города и села, откуда они родом. Типичную картину половецкого набега рисует князьям Владимир Мономах, побуждая их к совместному походу на половцев: приедет половец, убьет крестьянина, а жену и детей его угонит в полон (статья 1103 г.). Но нельзя забывать и о другом. О том, что по крайней мере с 1078г. русские князья стали сами приглашать половцев для участия в своих междоусобных войнах. Особенно отличался этим князь Олег Святославич (в «Слове о полку Игореве» автор именует его Олегом Гориславичем). И летописец с глубоким осуждением скажет в статье 1094г., что Олег уже в третий раз привел половцев на Русскую землю, «его же грех да простит ему бог, ибо много христиан загублено было, а другие в плен взяты и рассеяны по разным землям».

Привлечению половцев к участию в межкняжеских конфликтах способствовали и тесные династические связи: на дочерях половецких ханов нередко женились русские князья. На дочери Тугорхана был женат великий князь киевский Святополк, на половчанках были женаты Олег Святославич и сыновья Владимира Мономаха, половчанкой была первая жена Святослава Ольговича, отца Игоря (героя «Слова о полку Игореве»; Игорь был сыном второй жены — новгородки).

«Повесть временных лет» прежде всего — ценнейший исторический источник и документ. И в то же время «Повесть временных лет» — первоклассный литературный памятник. Летописец нередко прибегает к сюжетному повествованию: живо воспроизводит драматические коллизии, передает речь персонажей, воспроизводит детали, позволяющие читателю наглядно представить происходящее. Такими подлинно литературными страницами летописи являются, например, рас­сказы о местях Ольги, о подвиге юноши кожемяки, одолевшего печенежского богатыря, обстоя­тельное описание ослепления князя Василька Теребовльского. Приведем лишь один пример: упоминание о том, как потерявший сознание Василько приходит в себя, когда на него надевают еще влажную выстиранную рубашку, и восклицает: «Зачем сняли ее с меня? Лучше бы в той сорочке кровавой смерть принял и предстал бы в ней перед богом». Летописец обращает наше внимание на частный эпизод в ряду больших событий, затронувших едва ли не все южные княжества в роковом 1097 г. Но эпизод этот имеет огромное значение — с помощью такой художественной детали летописец добивается большего эмоционального осуждения князей Давыда и Святополка, по чьей воле был ослеплен ни в чем не повинный князь Василько.

«Повесть временных лет» не осталась принадлежностью только древнего киевского лето­писания. Каждый летописный свод, когда бы и где бы он не составлялся — в XII или XVI в., в Москве или в Твери,— обязательно начинался с «Повести временных лет». /Правда, в поздних летописных сводах текст ее сокращается, пропускаются, например, тексты договоров с греками, рассказ об основании Киево-Печерского монастыря, отдельные погодные статьи и т. д. И тем не менее « Повесть временных лет» в том или ином виде непременно открывала каждую летопись, повествуя о том, «откуда есть пошла Русская земля и кто в Киеве начал первее княжити». В этой судьбе текста «Повести временных лет» отразился неизменный интерес к своей истории многих поколений древнерусских читателей.

Многим нашим согражданам вся древнерусская литература из­вестна только по нескольким произведениям – «Повесть временных лет» «Слову о полку Игореве». И они поэтому представляется одиноким, ни с чем не связанным произведением, сиротливо возвы­шающимся среди унылого однообразия княжеских свар, диких нравов и жесточайшей нищеты жизни. Эти пред­ставления поддерживаются традиционными мнениями о низком уровне культуры Древней Руси, при этом кос­ной и малоподвижной.

Все это глубоко ошибочно. Русь до ее монгольского завоевания была представлена великолепными памят­никами зодчества, живописи, прикладного искусства, историческими произведениями и публицистическими сочинениями. Она не была отгорожена от других евро­пейских стран, поддерживала тесные культурные связи с Византией, Болгарией, Сербией, Чехией, Моравией, Польшей, скандинавскими странами. Она была связана с Кавказом и степными народами. Ее культура не была отсталой или замкнутой в себе, отгороженной «китай­ской стеной» от внешнего культурного мира. Широкое распространение грамотности—это факт, доказанный сейчас многочисленными находками берестяных грамот в Новгороде. Ее культура была единой на всей огром­ной территории от Ладоги и Белого моря на севере до черноморской Тмуторокани на юге, от Волги на востоке и до Карпат на западе. Брачные узы княжеских семей связывали их с Францией, Германией, Венгрией, Поль­шей, Скандинавией, Византией, с Кавказом и половец­кой кочевой аристократией.

Культура домонгольской Руси была высокой и утон­ченной. На этом культурном фоне «Повесть временных лет» не кажется одиноким, исключительным памят­ником. «Повесть временных лет» - это многосотлетний дуб, дуб могучий и раскидистый. Его ветви соединяются с кронами других роскошных деревьев великого сада русской поэзии XIX и XX вв., а его корни глубоко уходят в русскую почву.

Необходимо чтобы это выдающееся произведение отечественной культуры изучалась перед освоением курса истории, наряду с такими мировыми произведениями как «Библия» и «Одиссея». «Повесть временных лет» напомнит нам о времени становления госу­дарства, о прошлом как широко известных нам славных городов — Киева, Новгорода, Черни­гова, Суздаля, так и тех, чья слава минула, и превратились они ныне в районные центры или даже села — Туров, Коростень, Ромны, Вятичев. Но прежде всего напомнит она об истории нашего народа. И встанут с ее страниц люди земли Русской — безвестные ратаи, искусные ремесленники, чьим мастерством восхищаются доныне посетители музеев, предприимчивые купцы, бороздившие дальние моря, воины, защищавшие города и села, князья и бояре — порой не в меру тщеславные и эгоистичные, но почти всегда мужественные витязи и изощренные политики, священнослужители, надеявшиеся своими искренними молитвами оградить родную землю от бедствий. Особое благодарное слово летописцам, в тиши монастырских келий сла­гавшим повесть о истории земли Русской. Великий Нестор из их числа.

к

Література

1.
«Повесть временных лет», под редакцией Д.С. Лихачева, Карелия, 1992 г.

2. «Слово о полку Игореве» и культура его времени, - Д.С. Лихачев, Ленинград, 1978 г.