Люкс Леонид
50-летиие со дня смерти Сталина вызвало целую волну публикаций как в западной, так и в российской прессе. В данном письме мы попытаемся представить собственную позицию по проблеме сталинизма, которая, конечно, также носит дискуссионный характер. О Сталине можно сказать, что он не только продолжил, но и углубил русскую революцию. Лев Троцкий назвал его "термидорианцем". В этом отношении он неверно обозначил характер сталинской системы. При сталинизме - в противоположность "Термидору" - речь ни в коем случае не шла о попытках завершения доктринальнотеррористической фазы революции. Напротив, Сталин как раз довел эту линию развития русской революции до ее апогея. Сталинской "революции сверху", начавшейся в 1929 году, удалось в самом широком масштабе подогнать российскую действительность под большевистскую доктрину. Теперь было достигнуто то, чего безуспешно добивался Ленин в первые годы после большевистского захвата власти (прежде всего в период так называемого "военного коммунизма" 1918-1921 гг.). Сталин стремился к полному контролю подчиненного ему общества, всякая спонтанность была ему подозрительна.
Подобно классикам марксизма Сталин был убежден в первенствующей роли, примате экономики и начал свою "революцию сверху" с радикального изменения отношений производства и собственности.
В общем и целом зачисленная в разряд невыполнимых задача экспроприации земель более чем 100 миллионов крестьян была впервые "одолена" Сталиным. Нерешенный аграрный вопрос был из поколения в поколение одной из самых взрывоопасных проблем России. Лишь сталинскому руководству удалось смирить крестьянство, сломать его - и именно тем, что оно устранило крестьянство как таковое посредством его почти полной экспроприации. Частная собственность и свободный рынок - главные объекты ненависти ортодоксальных марксистов - были теперь вследствие сталинской "революции сверху" повсеместно отменены. Теперь режим мог непосредственно контролировать и управлять общим хозяйственным потенциалом страны, всеми ее материальными и человеческими ресурсами. Это было важнейшим результатом коллективизации сельского хозяйства, а не повышение урожаев, что ожидалось прежде всего. Только теперь поборники централизованного планового хозяйства в стране могли приступить к радикальным действиям. Был положен конец предельно сложному сосуществованию государственного и частного секторов хозяйства эпохи нэпа, что было причиной чрезвычайно многих напряженностей и конфликтов. Свободная игра экономических сил, являвшаяся в глазах правоверных марксистов воплощением хаоса, была заменена государственным регулированием.
Однако сталинской "революции сверху" удалось не только положить конец хозяйственной, но также и политической спонтанности, и именно посредством дисциплинирования партии, которая со времени большевистской революции представляла собой единственный политический субъект в стране. О такой партии мечтал еще Ленин. В своей программной работе "Что делать?" (1902 г.) он представил проект концепции строго дисциплинированной организации профессиональных революционеров, "партии нового типа". Эта партия должна была в первую очередь действовать, а не вечно дискутировать по различным основоположениям. В 1904 г. Ленин пояснял, что социал-демократическая партия не есть семинар, на котором дебатируются разные новые идеи. Это боевая организация с определенной программой и четкой иерархией идей. Вступление в эту организацию влечет за собой безусловное признание этих идей.
Этот постулат Ленин никогда не мог осуществить. Большевики оставались дискутирующей партией. Провозглашенный в 1921 г. на X партийном съезде большевиков запрет фракций помог мало. Впоследствии партию продолжали сотрясать внутренние полемические раздоры еще более значительного масштаба.
Лишь сталинская "революция сверху" изменила характер партии. Последняя перестала быть конгломератом различных течений и фракций. За этим ослаблением, или скорее, самоослаблением партии последовало - в 1936-1938 гг., во время так называемого "большого террора" - ее обезглавливание. В середине 30-х гг., после успешно завершенной коллективизации сельского хозяйства, большевистская партия вела себя как всемогущий демиург, которому по силам в кратчайшие сроки сотворить новый мир и нового человека. Но в унифицированном обществе сознающая себя подобным образом партия представляла инородное тело. Несколькими годами позднее это инородное тело было интегрировано в общий социальный организм. Мнимый демиург был низведен до положения послушного инструмента в руках вождя.
Подобные процессы происходили также и в области культуры. Искусство, так же как гуманитарные и социальные науки, и даже некоторые естественнонаучные школы служили с самого начала сталинской "революции сверху" в первую очередь одной цели - прославлению Сталина и созданной им системы. Парадоксально, что литературные и художественные школы, которые изображали тогдашнее господство страха и террора как земной рай, именовались "социалистическим реализмом". Это направление в литературе, предписанное на первом съезде советских писателей в 1934 г. и нашедшее свое отражение в изобразительном искусстве, так же как и в других областях искусства, представляло собой эквивалент генеральной линии партии. Отклонения от нее строго карались, нередко они стоили жизни. Художественная и литературная дискуссия, которая в известной мере соответствовала внутрипартийным дискуссиям 20-х гг., была задушена партийным руководством. Художественный и литературный авангард, который господствовал на культурной сцене в 20-е гг., должен был уступить место так называемому реализму. Так сталинский режим смог достичь того, к чему прежде безуспешно стремилось и царское самодержавие и позже ленинское руководство - принудить к конформизму подавляющее большинство образованных людей и кроме того привлечь их к созданию фиктивного мира, в котором реальное положение вещей было буквально поставлено с ног на голову.
Фикционалистские элементы содержались и в период ленинской фазы развития большевизма. Пример подобной фикции представляет собой советская конституция 1918 г., в которой Всероссийский Центральный исполнительный комитет Советов, безвольный инструмент в руках большевистской партии, характеризовался как "высший законодательный, исполнительный и контролирующий орган" государства. Но поскольку партия до конца 20-х гг. сохраняла свой дискутирующий характер, было невозможно достичь единодушия при переименовании "черного" в "белое" и наоборот. Только при Сталине провозглашенная сверху фикция была безоговорочно заявлена действительностью и объявлен преступным так называемый "буржуазный объективизм", показывающий действительность такой, какой она была. Утопизм Ленина, который мечтал о "светлом будущем", был теперь замещен фикцией уже построенного рая на земле.
Правда, к сущности сталинизма принадлежал не только безграничный оптимизм, но и столь же безграничный пессимизм, страх потерять достигнутое. Так как победа социализма во всемирном масштабе еще не была достигнута, так как "рай трудящихся" был окружен мрачными капиталистическими силами, которые стремились к его уничтожению, советские граждане должны были непрерывно готовиться к последнему бою с классовым врагом. Но и в самом рае трудящихся еще оставались классовые враги, которые после своего поражения не полностью с этим смирились. Поэтому большевиков, полагающих,
Сначала было не совсем ясно, какими средствами Сталин хотел побороть "ошибочное сознание" многих коммунистов. Только в 1936 году этот вопрос постепенно прояснился - преодоление "ошибочного сознания" было достигнуто по сути устранением его носителей. Ко времени большого террора сталинский режим достиг вершины своей иррациональности. Властвующая клика вела тогда тщательно спланированную и последовательно осуществляемую войну на уничтожение, направленную против советской руководящей элиты - в своей основе важнейшую, если не единственную опору системы. Какую внутреннюю логику имели эти действия? Многие наблюдатели полагают, что Сталин хотел с помощью большого террора избавиться от своих внутрипартийных противников, которые ставили под вопрос его авторитет, его непогрешимость. В этой связи они указывают на московские показательные процессы 1936-1938 гг., которые были направлены в первую очередь против выдающихся представителей старой большевистской гвардии и прежних критиков Сталина. Но в действительности сведение счетов с бывшими левыми и правыми критиками Сталина представляло собой второстепенный аспект большого террора. Потому что сталинская команда планировала тогда операцию совершенно иного, в своей основе беспримерного масштаба, где она рисковала всем. Сущностью второй, начавшейся в 1936 году, сталинской "революции сверху" являлось не устранение партийных оппозиционеров, которые к концу 20-х годов были уже политически бессильны, а обезглавливание властвующей элиты. Рядовые члены партии и "беспартийные большевики"-простые советские люди - были призваны критиковать и доносить на высокомерных партийных функционеров. Подобные "бесстрашные маленькие люди" - доносчики - теперь почитались как герои. Этот псевдодемократический девиз был в действительности боевым кличем. Он должен был привести к кровавому походу Сталина не только против своих противников, но также и против его соратников, убежденных сталинистов, которые занимали ключевые позиции в партийном, государственном, хозяйственном и военном аппарате. К сущности сталинской системы относилось то, что ее творец не доверял не только контролируемым - подчиненному ему обществу - но и контролирующим - всемогущему партийному и государственному аппарату.
Обезглавливание руководящей сталинской элиты проходило по другому сценарию, нежели расчеты Сталина с прежними партийными оппозиционерами, по сути тайно, не на глазах мировой общественности. Какой же смысл имели тогда показательные процессы 1936-1938 годов? Должны ли они были просто отвлекать внимание мирового общественного мнения и переводить его на второстепенные события большого террора? Вряд ли. Показательные процессы с их абсурдными обвинениями и не менее абсурдными признаниями обвиняемых все же выполняли в фантасмагорическом на первый взгляд сталинском мире некую определенную функцию. Они должны были доказывать, что ближайшее окружение Ленина состояло почти без исключения из изменников и заговорщиков, покушавшихся на его жизнь, которым противостоял светлый образ-Сталин, разоблачавший и соответственно каравший всех этих врагов, которые скрывались под маской друзей.
Московские показательные процессы давали знать мировой общественности: даже наихудшие противники советского государства должны были в конце концов признать, что в отношении Сталина речь идет о гениальнейшем после Ленина государственном вожде всех времен. Таким образом основатели советского государства, лишившиеся власти уже к концу 20-х годов, сослужили перед своей смертью последнюю службу сталинской тирании и внесли свой вклад в ее укрепление.
К концу 1938 года террор был немного смягчен. Был сломан хребет последней "непокорной" и остававшейся относительно автономной части советского общества - партии. Теперь вся советская империя состояла только из "колесиков" тоталитарного механизма. Это был, вероятно, крупнейший перелом в истории страны, чье стремление к свободе не смогли задушить ни царское самодержавие, ни Ленин. Сталин насмехался над Иваном Грозным, которому не удалось полностью ликвидировать могущественное в его время сословие - бояр. На его пути стояла его религиозность, у него было слишком много угрызений совести. Вопреки этому пренебрежительному замечанию Сталин рассматривал себя как продолжателя и исполнителя дела Ивана Грозного - но также и Ленина. Вновь и вновь он подчеркивал, что русские цари и Ленин не могли даже мечтать об успехах, которых достиг Советский Союз под его, Сталина, руководством. Итак, он считал себя и величайшим русским самодержцем, и величайшим революционером всех времен. Советская пропаганда непрерывно превозносила оба эти аспекта сталинского "гения". Так в сталинскую эпоху осуществилась смена парадигм политической культуры советского государства. Интернационализм во все большем масштабе замещался великодержавным шовинизмом. Революционный разрыв 1917 года казался преодоленным, непрерывность истории - вновь восстановленной. Теперь в России произошла своего рода реставрация. Однако прославление всего русского всегда осуществлялось сталинистами с некоторым "но". Дело никогда не доходило до полного слияния с русским национализмом, интернационально-революционный компонент никогда не был полностью изгнан из сталинизма. Он был просто лишен своего прежнего центрального значения и отодвинут на идеологическую периферию. Но он никоим образом не перестал определять лицо сталинизма. И эта двуликость, это колебание между интернационалистским и русоцентристским полюсами, между революцией и реставрацией являет дополнительный аспект сталинской логики.
Сталин хотел свести воедино историю России и историю революции, а свое собственное руководство представить как вершину обеих исторических линий развития. Характерный для марксизма исторический детерминизм получил в сталинизме особенно яркое выражение. Теперь русский пролетариат даровал человечеству столь долго ожидаемого спасителя (несмотря на свое грузинское происхождение Сталин почти полностью идентифицировал себя с Россией). История человечества достигла теперь высшей стадии развития. Исследование этой исторической закономерности являло собой по сути главную установку почти всех, если не вообще всех научных направлений сталинской эпохи. Задачей всех представителей искусства было изображение этого небесного рая на земле. Этот "научный" и "художественный" канон был строго регламентирован и имел свою собственную логику - "логику" сталинизма.
Список литературы
1. СТАЛИН И. Соч. Т. 13. М. 1952, с. 210-211, 350- 351