Худолеев А. Н., к.и.н., доцент кафедры Отечественной истории, Кузбасская государственная педагогическая академия
Несмотря на огромный историографический пласт научной литературы, посвященной истокам и развитию большевизма, вне поля зрения исследователей, как правило, оказывалась проблема социально-духовной составляющей данного общественно-политического течения. Лишь в постсоветское время этому аспекту стало уделяться значительное внимание.1 Между тем, выяснение ментального облика разночинца – главного проповедника радикальной идеологии в русском революционном движении представляется весьма интересным с точки зрения определения причин появления особого типа личности, который можно обозначить как homo radix.
Разночинство как социальная категория стало формироваться в период правления Николая Павловича. Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что к типичным разночинцам можно причислить уже некоторых высших сановников Российской империи первой четверти XIX века. Так, например, М. М. Сперанский был сыном сельского священника, а А. А. Аракчеев являлся от рождения мелкопоместным дворянином, испытавшим на пути к власти все “прелести” голодной и нищенской жизни. Внешне все выглядело спокойно в Российском государстве второй четверти XIX века. После событий на Сенатской площади правительство и лично император постарались предусмотреть все предохранительные меры для того, чтобы ростки радикализма не взошли больше на русской почве. Само слово “революционер” стало крамольным и сходным по значению с термином “государственный преступник”. Однако избежать второго пришествия радикализма в Россию не удалось. “Ахиллесовой пятой”, в целом казавшейся монолитной, российской самодержавной системы была сфера образования и особенно высшая школа.
Николай Павлович последовательно проводил курс на элитарность высшего образования. Российское студенчество того времени почти на 100 % состояло из потомственных дворян. Многочисленные представители средних слоев, не говоря уже о низших, не имели доступа к университетскому образованию. Это означало существенные ограничения в карьерном росте, нереализацию возможностей, способностей, личных амбиций и стремлений. Отсюда чувство приниженности, комплексы неполноценности и “маленького человека”, выраженных в агрессивности, направленной во вне, персонификации зла, острой обиде, зависти, озлобленности и жажде мести. К середине XIX века разночинцы представляли собой достаточно сплоченную группу политических маргиналов, желавших только одного – разрушить ненавистный им общественный строй, который по их убеждению, мешал им самореализоваться в жизни. Они не дорожили своим прошлым из-за многочисленных тягот и лишений, перенесенных в годы детства и юности (не стоит сбрасывать со счетов, что многие из разночинцев перенесли в ранние годы различные психологические травмы, перешедшие затем в посттравматические переживания и навсегда отпечатавшиеся в их сознании), ненавидели настоящее, в котором не могли найти себе точку опоры, но страстно мечтали о светлом будущем. Причем, мечтания о земном рае были облечены в эгоистичную форму. Много рассуждая о народном благе и счастье, революционеры – разночинцы хотели построить “Царствие Земное” прежде всего для себя. Это кредо отчетливо выразил главный герой романа И. С. Тургенева “Отцы и дети” Евгений Васильевич Базаров, рассуждавший о том, что ему нет никакого дела до того, что какой-то крестьянин будет жить хорошо, когда из самого Базарова “лопух расти будет”.
Разночинцы, которые постепенно стали преобладающей группой в рядах российской интеллигенции, принесли с собой новые идеи. Выдающиеся русские мыслители 30-50-х годов XIX века были романтиками и идеалистами. Даже при обсуждении политических и социальных проблем современного им общества они не опускались до уровня крайнего практицизма. Их рассуждения оставались философскими по своему характеру. Новое же поколение было совершенно иным. Оно любило называть себя “критическими реалистами”. “Дети”, в отличие от “отцов”, не видели пользы в метафизике, и были абсолютно безразличны к эстетической стороне жизни. Подобная сугубо рационалистическая реакция на романтический идеализм предшествующего поколения была одной из основных черт направления известного как “нигилизм”.
Нигилизм был прежде всего восстанием молодых против традиционной власти, против установившихся норм и традиций, которые представлялись чем-то архаичным и ретроградным. Для нигилистов не было ничего священного в современном обществе, ничего не представляло ценности, кроме рационального критицизма. Молодое поколение обладало неуемной жаждой деятельности. Теоретическим размышлениям “отцов” они предпочитали практику, направленную на разрушение.2 Эту позицию ясно выразил девятнадцатилетний Д. И. Писарев, который по праву мог бы называться идеологом “базаровщины”: “Вот ультиматум нашего лагеря: что можно разбить, то и нужно разбивать; что выдержит удар, то годится, что разлетится вдребезги, то хлам; во всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда не будет”3.
Наступившая с началом правления Александра Николаевича “оттепель”, создала благоприятную почву для дальнейшего развития радикально-разночинской тенденции. После “заморозков” эпохи Николая I, по меткому выражению современника, известного юриста Владимира Даниловича Спасовича наступило “комариное время”4. Главная задача, которую постарался решить новый император заключалась в том, чтобы попытаться разбить жесткие сословные перегородки, утвердившиеся в период правления его отца или по крайней мере сделать их проницаемыми. И вновь основной базой для эксперимента стала образовательная область. Было снято большинство ограничений для поступления в высшие учебные заведения. Место дворян в университетах стали занимать представители разночинского сословия, которые, как правило, были менее подготовлены к получению высшего образования, имели смутное представление о культуре поведения и обучения, но зато обладали прогрессивными, как им казалось, взглядами, в противовес ретроградному мировоззрению дворян. Для них университет был не “храмом науки”, а “мастерской” исключительно утилитарного назначения.
Во время царствования Николая Павловича студенты обязаны были носить вне стен учебного заведения форму (треугольную шляпу, саблю и плащ), что должно было дисциплинировать студентов и наполнять духом гражданственности; им запрещалось также курить в стенах вуза. С приходом к власти Александра Николаевича форму отменили, курение в университетах, шум и хождения на лекциях, пререкания с преподава
В советской историографии, которая по своей сути была разночинской, подчеркивалась мысль о том, что радикальная оппозиция была порождена правительственной реакцией. Данное утверждение едва ли верно. Первые прокламации, призывавшие к жестокой борьбе с правительством, появились уже в 1861-1862 годах, когда еще ощущалось дыхание “оттепели” второй половины 1850-х годов.5 А первая попытка цареубийства была предпринята в 1866 году, спустя лишь 5 лет после отмены крепостного права.
Ошибка императора, думается, состояла в том, что он не был последователен в своих действиях и тем самым стимулировал развитие радикализма. Долгое время Александр Николаевич пытался сбалансировать жесткость и либеральность в отношении молодого поколения, но это удавалось плохо. Революционное движения представляло собой особый организм, живущий по своим законам. Осознание того, что радикализм не является причудой юных умов, временным отклонением от нормы, а представляет реальную разрушительную силу явно запоздало. Отсюда растерянность правительства и неадекватная реакция на происходящее. Побороть силой другую силу нельзя. Это доказывается историей противостояния императорской власти и революционного движения. Чем жестче были меры против революционеров, тем сильнее был ответный удар. Причем, эти действия воспринимались не только радикалами, но и частью либерального общества как акт самозащиты и возмездия со стороны более “слабого”.
Победить другую силу (но прежде, еще раз подчеркнем, надо ее осознать) можно только показав ее слабость. Слабость радикализма, по нашему мнению, заключается в том, что он направлен на внешний эффект, на общественный резонанс. Только лишив его этого оружия можно с ним справиться. Конечно, нельзя было ожидать со стороны Александра III милости по отношению к убийцам его отца. Да и в любой другой цивилизованной стране того времени наказание было бы таким же. Но если бы Александр Александрович прислушался к просьбе В. С. Соловьева о помиловании, то может быть убийство Александра II не считалось в разночинской историографии “грандиозным успехом” народовольцев и примером для подражания и, уж совершенно точно, такие люди, как Михайлов, Перовская, Желябов и др. не оказались бы в рядах “святых мучеников”.
Другое действенное средство против эпидемии революционизма – диалог. Всегда важно умение слушать и понимать. Проблема состояла в том, что ни власть не желала снизойти до беседы с зарвавшимися “детьми”, ни “дети” не хотели понять позицию “отцов”. В результате все усилия правительства уничтожить революционно-разночинский дух оказались безуспешными, а радикалы упорно не видели другого пути решения социальных проблем, кроме как посредством коренного изменения политического режима. Подобная упрощенность мышления является еще одной характерной чертой разночинской ментальности. Апология тотального разрушения сопровождалась фанатичной преданностью делу и поистине религиозной верой в наступление земного рая6.
Нельзя отрицать наличия гуманистической тенденции в революционном движении. Но, к сожалению, не она в итоге оказалась определяющей. Другая тенденция, замешанная на аморализме и нравственном нигилизме, то усиливаясь, то ослабевая, всегда шла параллельным курсом и в конечном счете победила, а вместе с ней на многие десятилетия в форме советской идеологии утвердилась разночинская ментальность.
Список литературы
1. См. например: Кириллова Е. А. Очерки радикализма в России XIX века. Философско-исторические концепции 40-60-х годов. – Новосибирск, 1991; Булдаков В. П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. – М., 1997; Будницкий О. В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология (вторая половина XIX – начало XXв.) – М., 2000; Ахиезер А. С., Давыдов А. П., Шуровский М. А., Яковенко И. Г., Яркова Е. Н. Социокультурные основания и смысл большевизма. – Новосибирск, 2002.
2. “… молодое поколение поняло Вас, - писал А. И. Герцену А. А. Серно-Соловьевич. – И поняв Вас, отвернулось в разочаровании. Вы поэт, художник, артист, рассказчик, романист – все что хотите, но не политический вождь и еще меньше политический мыслитель, основатель школы или доктрины”. // Daughter of a revolutionary. Natalie Herzen and the Bakunin-Nechaev circle. – London, 1974 – p. 11
3. Писарев Д. И. Схоластика XIX века. // Писарев Д. И. Сочинения в четырех томах. – М., 1955 – Т. 1. – С. 135.
4. “Нигилисты, - говорил В. Д. Спасович, - это те же комары. Пройдет комариное время – они сами исчезают, а пока не прошло – их ничем не уничтожить”. // Цит. по: Тверитинов А. Н. Об объявлении приговора Н. Г. Чернышевскому, о распространении его сочинений на французском языке в Западной Европе и о многом другом. – СПб., 1906 – С. 38.
5. “… мы издадим один крик: “В топоры!” - в психопатическом экстазе писал 1862 году сын помещика Орловской губернии П. Г. Заичневский – и тогда…. тогда бей императорскую партию, не жалея, как не жалеет она нас теперь, бей на площадях, если эта подлая сволочь осмелится выйти на них, бей в домах, бей в тесных переулках городов, бей на широких улицах столиц, бей по деревням и селам! Помни, что тогда, кто будет не снами, тот будет против, кто против, тот наш враг, а врагов следует истреблять всеми способами”. / Заичневский П. Г. Молодая Россия. // Утопический социализм в России. – М., 1985 – С. 334.
6. См. подробнее: Худолеев А. Н. К вопросу об элементах сакральности в революционном мировоззрении. // Актуальные проблемы образования и воспитания в свете православной культуры. Материалы региональной научно-практической конференции. – Новокузнецк, 2003.