Л. Е. Козлов
Заключение в 1941 г. советско-югославского Договора о дружбе и ненападении и связанные с этим события конца марта - начала апреля в Югославии долгое время являлись одним из тех эпизодов отечественной истории, над которыми висел туман неясности и недосказанности. В годы перестройки в связи с обнаружением в советских архивах и опубликованием новых документов по этому вопросу завеса тайны была снята. Данный исторический эпизод представляет большой интерес благодаря своей типичности для общего развития российско-югославянских отношений и одновременной неординарности в их сложном развитии в период между двумя мировыми войнами.
Обстоятельства, сопутствовавшие заключению договора, были обстоятельно проанализированы в работах известных специалистов по Балканам В. К. Волкова, Л. Я. Гибианского и академика А. Л. Нарочницкого, а также О. Н. Решетниковой [3; 4; 5; 6; 14], довольно часто затрагивалась данная проблема и в более общих трудах. Однако вышеупомянутые авторы не обращались к такому источнику (на первый взгляд, лежащему на поверхности), как советская пресса, видимо, не считая нужным очертить границы информации о советско-югославских отношениях марта-апреля 1941 г., которая стала доступна общественности СССР в то самое время. Поскольку указанные события развивались в настолько закрытой атмосфере, что обстоятельства их стали в полной мере известны лишь спустя десятилетия, необходимо приоткрыть завесу тайны над данным вопросом.
В связи с этим представляется интересным сравнить картину переговоров, реконструируемую в научных работах, с материалами советской массовой печати, публиковавшимися в марте-апреле 1941 г. Поскольку до 1989 г. необходимая информация была закрытой, более ранние исторические труды не берутся в расчёт. В данном исследовании были проанализированы публикации двух центральных изданий, наиболее значимых в системе государственной пропаганды, "Правды" и "Известий Советов депутатов трудящихся СССР", освещавшими ход апрельского кризиса 1941 г. на Балканах с крайне незначительными вариациями. Остальные советские печатные издания лишь повторяли позицию этих газет, в основном перепечатывая информацию ТАСС. Изучение советской прессы позволит, как представляется, выяснить, каким образом выглядела Югославия и ее народ в связи с данными событиями в глазах советского общества. В качестве вспомогательных материалов в статье были использованы опубликованные документы российских и югославских архивов, а также газет "Труд" и "Комсомольская правда".
Прежде чем приступать к рассмотрению материалов прессы, следует в общих чертах изложить предысторию заключения советско-югославского договора о дружбе и ненападении. В 1930-х гг. Королевство Югославия находилось в сложном положении. Внутренняя нестабильность, вызванная нерешённостью этнических и социальных проблем, дополнилась после прихода национал-социалистов к власти в Германии шаткостью внешнеполитического положения. Попытки балканских стран упрочить свои позиции путём региональной интеграции не сулили весомых перспектив. Поэтому югославское правительство было вынуждено вести более активный диалог с внешними силами, в особенности с Германией и Советским Союзом, который, продолжая традиции Российской империи и постепенно восстанавливая после гражданской войны прежний вес на международной арене, стал претендовать на ведущие роли в данном регионе, вступая тем самым в столкновение с традиционным германо-австрийским влиянием на Балканах. Под давлением объективных обстоятельств и благодаря прогерманской ориентации министра иностранных дел А. Цинцар-Марковича правительство Югославии присоединило свою страну 25 марта 1941 г. к Тройственному пакту. Однако реакция югославского населения, особенно сербов, на это решение была резко негативной. По стране прокатились демонстрации с протестами против внешнеполитического курса правительства премьер-министра Д. Цветковича. Через два дня группа высших офицеров совершила государственный переворот. Принц-регент Павел ушёл в отставку, на престол был возведён несовершеннолетний король Пётр II, а правительство возглавил генерал Д. Симович. Новое правительство обратилось к СССР с предложением немедленно заключить военно-политический союз "на любых условиях, вплоть до некоторых социальных изменений, осуществлённых в СССР" [12. С. 18].
Переворот в Белграде, равно как и предшествовавшие ему события, освещался советской прессой довольно скупо. Отсчёт в этом вопросе следует, видимо, начинать с 21-го марта, когда советские газеты опубликовали сообщение агентства "Юнайтед пресс" о предварительном согласии Югославии присоединиться к Тройственному пакту и об условиях участия в этом союзе, которые оговорила югославская сторона. Приводимые условия давали понять внимательному читателю, что правительство Цветковича не чуждается экспансионистских планов и готово достаточно широко содействовать державам оси в их борьбе с Великобританией. Однако 26 марта, наряду с сообщением о состоявшемся присоединении Югославии к Тройственному пакту, советская пресса упомянула и о том, что два югославских министра, несогласных с этим шагом правительства, подали в отставку. На следующий день сообщалось уже о целой волне "митингов и собраний протеста против внешнеполитической ориентации правительства Цветковича", прокатившейся по Югославии, отставке принца-регента и образовании в Белграде нового правительства, а также приводился манифест короля Петра II, призывавшего своих подданных объединиться вокруг трона. Рассказ о событиях в Югославии под рубрикой "В последний час" занял в тот день примерно 1/15 часть газетной страницы. В дальнейшем объём информации о положении в Югославии неуклонно нарастал.
Не получило никакого освещения, как это можно было бы предполагать, участие Коммунистической партии Югославии в мартовских событиях, хотя КПЮ неоднократно выступала, разумеется, не без ведома Коминтерна [15. С. 234-235], против политики соглашательства с Гитлером и требовала от югославского правительства заключения прочного союза с Москвой. В советской историографии была широко распространена точка зрения о связи участников переворота с английскими спецслужбами, в 1990-е годы указывалось на роль советской разведки в смене верховной власти Югославии [1. С. 145-146], но 27 марта 1941 г. советская пресса охарактеризовала события в Белграде чрезвычайно деликатно: "Король Пётр II объявил о переходе королевской власти в его руки..."
Советская сторона откликнулась на предложение югославов, начались активные и довольно напряжённые переговоры в Москве. Сразу следует сказать, что советская печать даже не упомянула о начале советско-юго-славских консультаций, хотя, например, последовавший вскоре визит министра иностранных дел Японии Мацуока в связи с перспективой заключения пакта о нейтралитете с Японией освещался достаточно подробно. Это кардинальным образом противоречило интересам нового югославского правительства. 2 апреля в личной беседе с зам. наркома иностранных дел СССР А. Я. Вышинским югославский посланник М. Гаврилович заметил, что хорошо бы опубликовать в печати известие о переговорах: "Это было бы ударом грома. Немцы сразу же поняли бы, как им следует вести себя по отношению к Югославии." Однако советская сторона остудила пыл югославов, заявив, что "говорить об этом сейчас не стоит, преждевременно" [12. С. 371].
Таким образом, публикации "Правды" и "Известий", посвящённые заключению договора с Югославией, появляются в этих газетах как бы на пустом месте [8 и 13. 6 IV. С. 1]. Остальные советские газеты также публикуют на первой странице текст договора, но, как правило, без комментариев. Договор получает самую положительную оценку, выглядящую особенно позитивно на фоне того сдержанного и осторожного тона, в котором советская печать рассказывала о перевороте в Белграде и первых шагах правительства Д. Симовича. Более того, в передовице "Известий" "Документ, укрепляющий мир" в первый и последний раз употребляется эпитет "братская Югославия", столь часто фигурирующий на страницах современных российских изданий. В дальнейшем положительных эпитетов подобной силы по отношению к Югославии мы на страницах советской прессы не находим. Тем более отсутствуют напоминания о традиционной исторической дружбе народов России и Югославии, хотя в ходе переговоров апелляция к историческим традициям русско-сербской дружбы проводилась [9. С. 58]. Так же осталась без освещения открыто антигерманская и во многом просоветская направленность демонстраций, прокатившихся по Югославии 25-27 марта после присоединения государства к Тройственному пакту, которая, видимо, не могла не быть лестной для советского руководства. Аналогичным образом и югославская печать замалчивала информацию о бурном проявлении просоветских, проанглийских и антигерманских настроений среди населения Белграда, отражая "тактику нового правительства, нуждающегося в укре-плении своих позиций за счёт нейтралитета и мира с соседями" [12. С. 23].
Передовицы "Правды" и "Известий" от 6 апреля описывали деятельность правительства Д. Симовича, направленную на стабилизацию обстановки на Балканах в целом и на границах Югославии в частности, весьма позитивно, однако же в самых обтекаемых фразах, старательно сглаживались какие-либо углы в советско-германских отношениях, о которых могли догадываться внимательные читатели. "Правда" посчитала подписание договора "убедительным доказательством стремлений югославского правительства к укреплению мира и предотвращению распространения войны", что соответствовало официально провозглашавшемуся - и, разумеется, отнюдь не всегда соблюдавшемуся советской стороной - принципу "последовательной политики мира", заявленному лично Сталиным на XVIII съезде партии: "Мы стоим за мир и укрепление деловых связей со всеми странами..." [13. 6 IV. С. 1]. "Известия" предположили, что "советско-югославский договор о дружбе и ненападении даже и в ряду такого рода документов, несомненно, займёт особое и почетное место". Мнение автора передовицы совпадает с мнением историков, хотя они придают этому событию противоположное значение: не как стабилизирующему моменту, а как пику советско-германской конфронтации в предвоенные годы [4. С. 14; 2. С. 296].
Между тем, даже из предыдущих кратких заметок советской прессы было совершенно понятно, что государство, с которым СССР заключает договор о дружбе, находится в угрожаемом положении. Это явствовало хотя бы из опубликованного уже 29 марта заявления Д. Симовича для прессы, в котором важнейшей задачей текущего момента он назвал поддержание порядка в стране и мира на её границах: "Я призываю к патриотизму югославских граждан и прошу их отказаться от манифестаций, могущих создать трудности в наших отношениях с соседями..." . 2 апреля было напечатано обращение Д. Симовича к народу Югославии: "Интересы государства и народа обязывают каждого оберегать свой очаг и, если это потребуется, на пороге своего жилища отдать свою жизнь на благо родины, короля и народа". От кого югославы могли бы оберегать свой очаг, также не выглядело секретом: от держав Тройственного пакта. В течение недели перед заключением советско-югославского договора "Правда" и "Известия" информировали своих читателей, что итальянские и германские подданные спешно покидают пределы страны, а немецкие и итальянские журналисты высылаются принудительно, что Югославия закрывает свою границу с Румынией, что в Белграде проводятся затемнения на случай бомбёжки и т.п. 5 апреля было опубликовано сообщение о том, что Белград, Загреб и Любляна будут объявлены открытыми, незащищёнными городами "в случае, если мирные усилия, проводимые королевским правительством, не приведут к желаемым результатам и возникнет война..." В том же номере "Известий", в котором сообщалось о подписании договора с Югославией, был напечатан указ короля Петра II о приведении всех вооружённых сил Югославии в состояние полной боевой готовности.
О том, что Югославия находится на грани войны, свидетельствовала и пространная политико-географическая справка о стране, размещённая в "Правде" в день обнародования договора. В ней содержались сведения об истории, географии, административном устройстве, состоянии армии, экономике и политическом положении Королевства, и практически все они рассматривались сквозь призму возможного участия Югославии в вооружённом конфликте. Вопросы обороны страны напрямую затронуты примерно в одной трети приводимых сведений. Примерно та же информация приводилась в похожей справке, опубликованной 8 апреля в газете "Труд". Но, несмотря на то, что шаткое положение Югославии не выглядело секретом для советского читателя, из публикаций "Правды" и "Известий" было совершенно невозможно догадаться о том, какую на самом деле помощь югославы желали получить от Советского Союза. В действительности югославская сторона просила СССР оказать содействие как поставками вооружений для своей армии, так и непосредственным направлением на Балканы советских воинских контингентов, особенно авиации [9. С. 58 и 61], а также политическую помощь "в виде поддержки Югославии перед Берлином" [12. С. 21]. Новому югославскому правительству на банкете по поводу заключения Договора, состоявшемся в ночь на 6 апреля, военно-материальная помощь была обещана, а на следующий день даже были согласованы списки вооружения, которое СССР должен был немедленно поставить Югославии [6. С. 222; 12. С. 33].
Представляется, однако, сомнительным, что подобное обещание было серьёзным. Сталин всё ещё предполагал необходимым и возможным и далее уклоняться от прямого столкновения с Германией. Подтверждая эти настроения, советская пресса пыталась освещать ситуацию на Балканах с позиции некоей отстранённости Москвы от грызни западных держав. Например, краткие публикации в "Известиях" и "Правде" от 9 апреля, т.е. уже после начала германской агрессии против Югославии, говорили о решении США организовать югославам поставки вооружений. О советских обещаниях никогда ни до, ни после этих сообщений не упоминалось ни слова. 10 апреля было опубликовано обращение американского президента Ф. Рузвельта к королю Петру II, в котором он обещал оказать югославам всю возможную материальную помощь. 11 апреля было сообщено о том, что американское посольство в Риме будет представлять интересы Югославии в Италии, к тому же на греческом фронте активно действовали в сотрудничестве с югославами и греками вооружённые силы Великобритании и её доминионов. Таким образом, советский читатель видел, что Югославия, ведя войну, опирается прежде всего на помощь государств, олицетворяющих в его глазах мировой капитализм, отчего и сама война на Балканах приобретала некоторый империалистический оттенок. При этом борьба югославского народа вовсе не заслужила из
С 8 апреля в советской печати фигурируют сообщения о начале Германией и Италией боевых действий против Югославии. Действия Германии и Италии не получили ровным счётом никаких критических оценок, приводились лишь бесстрастные сводки командования противоборствующих сторон и сообщения иностранной прессы. Лишь две фразы за все две недели "апрельской войны", да и то процитированные, а не написанные советскими журналистами самостоятельно, можно посчитать сочувственным эмоционально-оценочным суждением, могущим оказать соответствующее воздействие на читателя: "югославы сражаются стойко и храбро" [7. 10 IV. С. 2] и "Симович призвал население... последовать примеру героического поведения белградских граждан" [7. 13 IV. С. 2]. Для сравнения, агрессия Германии против собственной страны была немедленно охарактеризована советскими газетами как "вероломное нападение фашистских разбойников" [17. 24 VI. С. 1]. Следует, безусловно, заметить, что державы Тройственного пакта позитивных замечаний в апреле не удостоились вообще. Интересным кажется и ещё одно наблюдение. "Комсомольская правда" снабжала сводки с балканского театра военных действий фотоиллюстрациями ТАСС и "Радио-Загреб". Всего за время "апрельской войны" было напечатано 9 фотографий: три из них представляли ландшафты Югославии, четыре - югославские вооружённые силы и две - действия югославских союзников на балканском фронте, англичан и греков. Фотографий, имеющих какое-либо отношение к германским или итальянским войскам, в указанный период не было напечатано ни одной.
Несмотря на сдержанную реакцию прессы, война на Балканах нашла заметный отклик в советском обществе, особенно среди интеллигенции. В. А. Невежин в своей работе анализирует информацию из дневника В. В. Вишневского, главы Оборонной комиссии Союза советских писателей, отмечавшего "подъем, нерв-ное возбуждение окружающих" и сетовавшего на недостаток информации в прессе: "Люди задавались вопросами: как понимать договор СССР с Югославией, как расценивать взаимоотношения с Германией в сложившихся условиях? Представители художественной интеллигенции Москвы не отходили от радиоприёмников, ловя передачи из Белграда, Лондона, Берлина и даже из Бейрута" [11. С. 232]. Позиция прессы вызывала недовольство населения. В письме на имя А. А. Жданова некий "Гражданин" интересовался, что делало советское руководство для предотвращения разгрома Югославии и выражался ли хотя бы словесный протест, когда сразу после заключения договора с СССР страна "подверглась нападению со стороны нашего "друга" Гитлера?" [Цит. по: 11. С. 232].
Самым "проюгославским" изданием среди исследуемых выглядит "Труд", печатный орган ВЦСПС, для которого зарубежные проблемы вроде бы не должны были быть столь важны. На странице международной информации, кроме сводок с балканского фронта, 11 и 13 апреля газета опубликовала отрывки из книги американского писателя Л. Адамика "Возвращение на родину", описывавшие природу и быт Югославии. Эти отрывки изобиловали упоминаниями о свободолюбии, гостеприимности, строгости нравов народов Югославии, т. е. представляли их читателям в самом позитивном свете. Кроме того, "Труд" и "Комсомольская правда" публиковали собственные аналитические материалы о ситуации в регионе. Обстановку на фронте с военно-тактической точки зрения несколько раз анализировали полковник В. Васильев [17. 12, 22, 26 IV. С. 2] и майор К. Васильев [8. 16 IV. С. 4], а в свете проблем мировой политики - некий "Обозреватель". Относя войну на Балканах к числу важнейших текущих событий в мире, последний отмечал консолидацию внутренних сил Югославии перед лицом внешней агрессии и готовность югославов решительно оборонять свою страну [18. 17 IV. С. 4]. От внимания журналистов "Труда" не укрылся, однако, тот факт, что югославская армия была очень плохо подготовлена к войне [17. 22, 23 IV. С. 2], несмотря на предшествовавшие заверения югославов в обратном [12. С. 24].
8 и 9 апреля по соседству с разделом "Война на Балканах" была также опубликована сводка откликов иностранной печати на заключение советско-югославского договора о дружбе и ненападении. Сообщалось о том, что зарубежная пресса отнеслась к заключению договора с большим вниманием, подчёркивалось, что и за рубежом многие рассматривают данный документ как способствующий укреплению миру и считают его имеющим большое историческое значение. В сводке были приведены сообщения из прессы Швеции, Германии, Италии, Англии, Японии, вишистской Франции, США, Мексики, Турции, Венгрии, Словакии, Китая и Дании. Однако, если сравнить тот объём внимания, который советская пресса уделила договору с Югославией, с её реакцией на заключение пакта о нейтралитете с Японией, становится понятным, что второму событию в СССР придавалось гораздо большее значение. По объёму заметки об откликах иностранной печати на заключение пакта с Японией превышают примерно в два раза отзывы на советско-югославский договор, публиковались они три дня, а, кроме того, 19 апреля "Правда" опубликовала обширную аналитическую статью "Советско-японский пакт в освещении иностранной печати".
Советское руководство вообще очень сдержанно относилось к югославским инициативам сближения с Советским Союзом, рассматривая их прежде всего как английские происки с целью столкнуть лбами СССР и Германию. По направленному в Москву сообщению первого секретаря советского представительства в Югославии Патрикеева югославское правительство, вынужденное учитывать настроения населения своей страны, иногда делало "кивки в сторону СССР, облекая это в форму национального братства" между советскими и югославскими народами, но вряд ли это происходило без ведома Англии [4. С. 11]. Эта сдержанная позиция нашла отражение и в печати: возможно, не видя искреннего проявления "национального братства" в действиях прежнего руководства Югославии, советская идеологическая машина не стала даже минимально эксплуатировать этот момент, как можно было бы ожидать в условиях подъёма интереса к отечественной истории в предвоенные годы (впрочем, славянская идея была быстро реанимирована в СССР после 22 июня 1941 г.) и как это происходит в нашей стране сейчас.
Статья о соблюдении дружественных отношений в случае нападения третьей стороны, казалось бы, должна была повысить уровень советско-югославских отношений. В. К. Волков акцентирует внимание на то, что "дифференцированное отношение к воюющим сторонам в случае германского нападения на Югославию" было всё-таки открыто проявлено [4. С. 13], а именно в советском осуждении ввода венгерских войск на территорию Югославии: "Советское Правительство не может одобрить подобный шаг Венгрии. На Советское Правительство производит особенно плохое впечатление то обстоятельство, что Венгрия начала войну против Югославии всего через 4 месяца после того, как заключила с ней пакт о вечной дружбе. Нетрудно понять, в каком положении оказалась бы Венгрия, если бы она сама попала в беду и её стали бы рвать на части..." [7. 13 IV. С. 2]. Правда, он не говорит о том, что этот шаг Москвы оказался и единственным в данном направлении. Однако заявление О. Н. Решетниковой о том, что вскоре после 6 апреля усилия советской прессы "были направлены на разъяснение того, что в тексте советско-югославского пакта не следует читать больше того, что там написано" [14. С. 118], не совсем соответствует действительности: по крайней мере в исследованных четырёх изданиях с крупнейшими тиражами подобных преднамеренных "усилий" замечено не было.
Номера "Правды" и "Известий" за 13 апреля, в которых было опубликовано сообщение о беседе по данному вопросу посланника Венгрии в СССР и А. Я. Вышинского, вообще оказались самыми дружественными по отношению к боровшейся за свою свободу Югославии. Дополнительный акцент на небезразличное отношение СССР к судьбе Югославии был сделан в разделе "Последние известия", в котором пересказывалось радиообращение Д. Симовича. Премьер-министр заявлял о том, что югославские войска готовы остановить продвижение немцев, призывал население "сохранять хладнокровие и бодрость". В конец заметки была особо вынесена следующая фраза: "Симович подчеркнул дружбу Югославии с СССР". Кроме того, в анализе обстановки на балканском фронте говорилось о том, что общая военная ситуация Югославии улучшается, что не совсем соответствовало реальному положению дел.
Нападение держав оси на Югославию привлекло большое внимание советской прессы. В первую неделю после начала конфликта сообщения в разделе "Война на Балканах" занимали приблизительно от одной половины до двух третей международной страницы исследуемых газет. На второй план были оттеснены сообщения об англо-германском противоборстве в Западной Европе, на Атлантике и в Африке. Однако, начиная с 15 апреля, в связи с заключением советско-японского пакта о нейтралитете, а также после падения столицы Югославии Белграда, означавшего решительный сдвиг в ситуации на балканском фронте в пользу держав оси, это внимание стало значительно ослабевать. 19 апреля лишь очень краткая заметка поведала советским читателям, что югославская армия прекратила сопротивление и капитулировала. С этого момента сообщения из Югославии на страницах советской печати становятся и вовсе эпизодическими.
Некоторое время продолжал сопротивляться союзник Югославии на балканском фронте, Греция. С прекращением сопротивления греков Балканы в целом стали редким гостем в публикациях "Правды" и "Известий". И только в радиообращении В. М. Молотова к советским гражданам после нападения Германии на СССР было сочувственно сказано о положении сербов, порабощённых, среди других народов, "кликой кровожадных фашистских правителей Германии". Однако было бы наивным, наблюдая реакцию советской прессы на "апрельскую войну", полагать, что Сталин в те дни не делал для себя никаких выводов из истории с Югославией. Изучая дальнейшие события, В. А. Невежин заключает, что советский лидер, несмотря на свои "дружественные излияния" в адрес Тройственного пакта во время проводов Мацуока 13 апреля на Белорусском вокзале, на деле изменил прежние, относительно миролюбивые, настроения и незамедлительно приступил по крайней мере к пропагандистской подготовке грядущей войны с Германией [11. С. 233-235].
Рассматривая изложенный выше материал, мы приходим к выводу, что договор о дружбе и ненападении между СССР и Югославией был представлен советской прессой как инструмент политики, направленной на поддержание мира в Центрально-Восточной Европе. Многое из того, что происходило в действительности вокруг подписания этого документа, было утаено от внимания общественности, однако наиболее важный для нас момент, нарастание конфронтации между Советским Союзом и Германией, просматривается по газетным публикациям достаточно отчётливо, несмотря на стремление Москвы сгладить существовавшие противоречия. Отношение Кремля к Югославии хотя и выглядело в целом доброжелательным в глазах советской общественности, но в жертву связям с Германией и её союзниками пока принесено быть не могло, и то внимание, которое советские газеты уделили событиям марта - апреля 1941 г., происходившим в Югославии, свидетельствует хотя и о важном, но не первостепенном значении этой страны в системе интересов СССР. В картине событий, нарисованной советской печатью, Югославия выглядела в первую очередь не как братская славянская страна, наследующая исторические традиции российско-балканских дружественных связей, но как субъект капиталистического мира, по отношению к которому Советский Союз не может принять особых обязательств, а лишь оказать моральную поддержку. Если же делать более широкий вывод, можно сказать, что, при тщательном осмыслении международной информации, публиковавшейся советской печатной прессой, её читатели вполне могли догадываться о росте напряжённости на западных границах СССР, могущей вовлечь страну в разгоравшуюся европейскую войну.
Список литературы
Васильева Н., Гаврилов В. Балканский тупик?.. (Историческая судьба Югославии в ХХ веке). М.: Гея итэрум, 2000. 480 с.
Верт Н. История Советского государства. 1900-1991. М.: ИНФРА-М, Изд-во "Весь мир", 1998. 544 с.
Волков В. К. Советско-германские отношения и советская политика на Балканах накануне гитлеровского нападения на СССР (осень 1940 - первая половина 1941 г.) // Международные отношения и страны Центральной и Юго-Восточной Европы в период фашистской агрессии на Балканах и подготовки нападения на СССР (сентябрь 1940-июнь 1941): Сб. ст. / РАН. Ин-т славяноведения и балканистики / Отв. ред. Л. Я. Гибианский, С. З. Случ. М., 1992. С. 6-20.
Волков В. К. Советско-югославские отношения в начальный период второй мировой войны в контексте мировых событий (1939-1941 гг.) // Советское славяноведение. 1990. №6. С. 3-17.
Восточная Европа между Гитлером и Сталиным. 1939-1941 гг. / РАН. Ин-т славяноведения / Отв. ред. В. К. Волков, Л. Я. Гибианский. М.: Индрик, 1999. 526 с.
Гибианский Л. Я. Югославский кризис начала 1941 года и Советский Союз // Война и политика, 1939-1941. М.: Наука, 1999. С. 207-225.
Известия. 1941.
Комсомольская правда. 1941.
Можно ли было предотвратить апрельскую войну? (Новые документы о советско-югославском договоре о дружбе и ненападении 1941 г.) // Вестник МИД СССР. 1989. №15 (49), 15 августа. С. 55-63.
Нарочницкий А. Л. Советско-югославский договор 5 апреля 1941 г. о дружбе и ненападении (по архивным материалам) // Новая и новейшая история. 1989. №1. С. 3-19.
Невежин В. А. Советская пропаганда и идеологическая подготовка к войне (вторая половина 30-х - начало 40-х гг.): Дис. ... д-ра ист. наук / РАН. Ин-т рос. истории. М., 2000. 402 с.
Отношения России (СССР) с Югославией 1941-1945 гг.: Документы и материалы. М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 1998. 656 с.
Правда. 1941.
Решетникова О. Н. К вопросу о советско-югославском договоре о дружбе и ненападении // Международные отношения и страны Центральной и Юго-Восточной Европы. С. 110-123.
Славин Г. М. О советско-югославском Договоре о дружбе и ненападении (1941 г.) // Балканские исследования, вып. 9. М.: Наука, 1984. С. 232-240.
Советско-югославские отношения. 1917-1941 гг. Документы и материалы. М.: Наука, 1992. 416 с.
Труд. 1941.